У него была татуировка.
Возможно, это не лучшее начало для рассказа, но, собственно, какая разница с чего начать.
Она меня потрясла. Я не впервые видела мужскую грудь, но татуировку, несомненно, впервые. Огромный синий орел повернул голову, выставив напоказ царственный профиль. Безмятежный орел, сказала я. Вернее, подумала.
Тогда я не произнесла ни слова. Меня буквально ошеломила гордая птица на левой стороне его груди, синий орел под кончиками моих пальцев. Только гораздо позже я узнала, что наколку ему сделали в тюрьме.
Тюрьма. Слово не из моего лексикона.
В 1959 году в той части Канзас-Сити, где я жила, никто понятия не имел о тюрьме. Там и о татуировках никто не имел понятия, а о тюрьме тем более. Я никогда прежде не разговаривала с такими, как он. В сущности, я вообще никогда не общалась с этими людьми, как называла их моя мать.
Ведь я, Дженни Джафф, принадлежала к привилегированному классу, единственная дочь состоятельных еврейских родителей, Эстер и Мозеса Джафф, худая невзрачная девчонка, ростом пять футов девять дюймов, с непослушными темными волосами, туго стянутыми в конский хвост, бледной кожей и карими глазами. Обычная девчонка со Среднего Запада, тихая, не пользующаяся особым успехом, но и не совсем обделенная вниманием, которой осталось учиться в школе ровно полгода.
От других меня отличало только одно: я знала, чего хочу. У меня была мечта. Не великая, как у Мартина Лютера Кинга, а скромная мечта Дженни Джафф. Не так уж много подростков знают, чего хотят.
Мне было шестнадцать, и я знала, чего хочу, с тех пор, как себя помнила.
Быть балериной.
Родители считали мою мечту глупостью.
- Подумай, многим ли удалось выбраться из Канзас-Сити и добиться успеха в Нью-Йорке? Не будь дурочкой. Ты затеряешься в большом городе. Лучше поступай в колледж и учись чему-нибудь стоящему.
Ни мать, ни отец уже давно не видели, как я танцую, с того отчетного концерта, когда я была еще неуклюжей маленькой балериной в розовой пачке. «Моя дочь - гадкий утенок», - донесся тогда из темного зала свистящий шепот моей матери и тут же негромкий смешок отца. После этого я не позволяла им смотреть, как я танцую.
Я таила мечту в своем сердце. Возможно, не случись то, что случилось, я бы так и не уехала в Нью-Йорк и не стала балериной. Предала бы мечту и сбежала с Уиллом на его «меркьюри» выпуска 1950 года. Можно провести остаток жизни, рассуждая о том, что нам суждено судьбой, а что мы в силах изменить, но если вы спросите меня, я отвечу: ничего.
Он заправлял машины на бензоколонке «Тексако» на пересечении 75-й улицы и Уорналл-авеню. Протирая ветровое стекло зеленовато-голубого «олдсмобила» моей матери, он не сводил с меня глаз. Я притворилась, будто что-то ищу в сумочке. Затем я увидела его в закусочной Джо, где он мыл грязные ложки и жонглировал гамбургерами. «Плевое дело», - сказал он, убирая посуду со стола в соседней кабинке и улыбаясь мне и моей подруге Шерри. Мне показалось или от улыбки его глаза действительно становились еще голубее?
Я училась в выпускном классе Юго-западной средней школы. Он был «неизвестно кто». Я не знала, закончил ли он школу и ходил ли он в нее вообще. Он был старше меня, но на сколько, я могла лишь догадываться,- может, всего на пару лет, зато по жизненному опыту - на световые годы. Его звали Уильям Коул Макдоналд, но это я узнала позже. Сначала он был просто «Уилл» - имя было вышито красными буквами на кармане голубой униформы «Тексако».
- Привет.
- Привет, - ответила я.
Захватывающее начало. Я сижу рядом с матерью в машине, а Уилл проходит с моей стороны, чтобы вынуть шланг из бака. Когда он шел мимо моего окна, я заметила, что с правой ногой у него что-то не в порядке. Хромота, улыбка, голубые глаза.
- Готово, мэм. - Он протянул матери чек.
- Спасибо, - процедила она, подписывая чек.
- Пожалуйста. Приезжайте еще, мэм, - сказал он и посмотрел на меня. Он стоял спиной к солнцу, и его светлые волосы казались совсем белыми.
Мать завела машину, и мы уехали.
В следующий раз я наткнулась на Уилла через три недели, когда он случайно, как я тогда подумала, зашел в магазин мистера Сили в пяти кварталах от нашего дома. Он встал у кассы и уткнулся в журнал, прядь волос падала на один глаз.
- Привет, - сказала я, когда поняла, что это он.
- Привет.
- Это все на сегодня, Дженни? - спросил мистер Сили.
- Да, спасибо, мистер Сили.
Уилл уже стоял рядом со мной.
- Что ты купила?
- Да так, помаду.
- Помаду? Надо посмотреть. - Он достал помаду из пакета, который вручил мне мистер Сили.
- «Розовая Фея», - прочел он. - Давай попробуй.
- Прямо сейчас?
- Конечно.
Мистер Сили глядел на нас из-за прилавка.
- У меня нет зеркала.
- Ерунда. Я буду твоим зеркалом.
Я рассмеялась. Рассмеялась, потому что боялась растаять от счастья. Уилл смотрел на меня так, словно я кинозвезда. Так, словно рядом нет никакого мистера Сили.
- Ну, давай, - сказал Уилл.
Я красила губы, глядясь в глаза Уилла, а мистер Сили наблюдал за нами, угрюмо насупившись.
- Справа чуть повыше... Отлично! Знаешь, Дженни, у тебя прелестный рот.
- М-м-м...
- Не хочешь газировки или мороженого?
- М-м-м... С удовольствием.
Он распахнул передо мной дверь, как перед взрослой дамой, и я вышла с этим незнакомым парнем на перекресток 71-й улицы и Холмс-авеню.