Моя история банальная, как тысячи сопливых сериалов: поженились по сумасшедшей любви, которая очень быстро увязла в бытовой трясине. У меня кухня-пеленки-поликлиники. У мужа – вечное недовольство дефицитом внимания и скука дома.
Все, как обычно – стал то «на работе» задерживаться, то больше времени проводить в компании друзей, а через годик завел себе новую пассию – молоденькую, веселую и никакими подгузниками-борщами не озабоченную.
Как он уходил
Идею бросить нас с дочкой мой осторожный муж вынашивал, видимо, давно. Месяца за четыре до ухода стал замкнутым и молчаливым. До этого мы ссорились по мелочам, потом мирились по-супружески. Но чем дальше, тем меньше он хотел «мириться», я его, как женщина, интересовать перестала. Он относился ко мне даже не холодно, а с брезгливостью.
Его не устраивало, что я дома хожу не при параде: ему нужны были мой всегда свежий маникюр, интересная прическа и загадка в глазах. А у меня просто стриженные ногти, «хвостик» на голове и никакой тайны – только усталость. Он говорил, что мой внешний вид вызывает у него депрессию. И уходил. Или запирался в отдельной комнате, или вообще из дома.
А один раз мы очень сильно поссорились. Довел меня до слез и истерики, и, заявив, что это я создаю в доме нервную атмосферу, что это я стала придирчивой и нетерпимой, что это я надоедаю ему своим мельканием, собрал вещи и ушел.
Я еще тогда так унизилась: просила его одуматься, сохранить семью, постараться вместе со мной все переосмыслить и преодолеть. Но он спокойно так, обыденно, сказал, что нет у нас никакой семьи и переосмысливать тут нечего, отстранил меня, рыдающую, от дверей, чтобы не мешала на пути к свободе.
Его не остановило и то, что от нашего скандала в детской проснулась и заплакала двухлетняя дочь. Он даже не зашел поцеловать ее на прощанье.
И все-таки есть у меня семья
Как я все это пережила – не знаю. Он был смыслом моей жизни. Как бы ми ни ссорились, я все равно его любила и все прощала. А теперь… Что теперь?
Каждый уголок квартиры, каждый предмет напоминал о нем: в этом кресле он часто засыпал за чтением, а вон тем пледом я его укрывала, чтобы не будить, а эта глиняная чашка – его любимая, в ней чай долго не остывает, а вон та безделушка, в форме удивленного кота, его смешила, а через угол этого коврика он всегда спотыкался.
Он ушел, но много его и осталось. И это не давало мне успокоиться – чтобы разреветься вголос, достаточно было только зацепиться взглядом за любую вещь.
И опять же, как обычно в таких ситуациях, спасала дочка – смуглый ангелочек, папина копия. При ней я надолго расклеиваться не могла. А если и расплачусь, то сразу ощущала на своих щеках маленькие ручки – она вытирала мне слезы и утешала своими детскими прибаутками, как умела.
В один из таких моментов нежности я решила, что плакать не за кем. Но принять решение – это одно, а реализовать его – совсем другое. Сразу успокоиться не получилось, были еще срывы. Но все реже и реже.
Здравый смысл пытался вытеснить глупую любовь к человеку, который бросался в лицо такими словами: «не семья», «надоело», «депрессивная», «неинтересная», «неухоженная».
Ну что ж, дорогой, раз ты так решил, пусть так оно и будет. Только у меня-то есть семья – я и малышка.
Вишенка на торт
Прошло пять лет. Я не наводила справки о бывшем муже. Но общие знакомые – люди весьма доброжелательные и информированные. То один о нем расскажет, то другой. Поэтому я в курсе, что он возил свою цветущую не депрессивную юную пассию по всем доступным ему модным курортам, оплачивал все ее хотелки, даже покупал ее маме дорогую бытовую технику не единожды. Очень, наверное, хотел попасть в ту семью.
Но, видимо, его там посчитали слишком депрессивным, надоедливым и неинтересным.
Встретились на днях. Такое впечатление, что он меня специально поджидал: с букетиком, который он застенчиво мял в руках, с глазами побитой собаки, с виноватой улыбкой, с тихим: «Привет».
Мы шли с дочкой – возвращались домой я после работы, а она после спортивной секции. И разговаривать с посторонним и чужим человеком совсем не было ни настроения, ни сил.
Так я ему и сказала: «Отойдите, пожалуйста, мы вас не знаем».
Дочка поинтересовалась, кто это (я ей никогда не говорила об отце – не было его, и все). Я ответила, что какой-то ненормальный. При нем. Он отчетливо это слышал.
А у самой в этот момент сердце сделало 100500 кульбитов и чуть не выскочило на асфальт. Все-таки я его люблю до сих пор. Понимаю, что это любовь дуры, за то, что он сотворил, нельзя любить, но ничего не могу с собой поделать.
Он еще и позвонил вечером (я не меняла симку), просил принять его назад. Переосмыслить все был готов, говорил, что всегда в семье можно все исправить. У меня только и хватило сил выдохнуть: «В какой семье?!». А потом я отключила телефон и прорыдала полночи.
Эту историю рассказала Инна, и попросила совета: как сдержать себя и не дать любви и жалости снова сойтись с предателем. Женщина держится из последних сил, но чувствует, что вот-вот все ему простит. А прощать в ее ситуации глупо.