История полностью выложены на моем канале. Предыдущая глава здесь.
Глава 13. Конец Пугала
Кто-то кричал, кто-то выл или причитал от ужаса. Кто-то молча тихо плакал, сжавшись в комок. Были и такие, что стояли, гордо расправив плечи и испепеляя меня взглядом или поливая бранью. Меня это, конечно, мало трогало и я равнодушно проходила дальше.
День был серый и какой-то сонный или полумертвый. На заднем дворе замка по-прежнему мирно квохтали куры, но в остальном его было не узнать. Люди с серыми от злости или ужаса лицами стояли плечом к плечу, скованные невидимыми цепями, беспомощные и растерянные. Я неторопливо шла вдоль этой шеренги, спокойно глядя в их блеклые глаза. Сегодня пугалами были они, а не я. Пугалами были Братья Жизни.
В центре двора, окруженный солдатами, стоял Пройт. Он улыбался самому себе. Он был полон такой злобной радости, что вынести его взгляд ни один пленник не мог.
Знакомые до тошноты лица братьев и сестер мелькали передо мной, дергаясь и сменяя одно другое. Вот красавица Виола Таильхо. Зубы стиснуты. На скулах ходят желваки, темные глаза испепеляют, а руки скрещены на груди. Само благородное негодование. А ведь ты, милочка, всего лишь убийца и воровка.
Я пошла дальше.
Таильхо ничего не сказала, только посмотрела мне вслед и грязно выругалась. Я бы поняла, если бы в ее взгляде была ненависть, но там было лишь презрение. Словно она и не на меня смотрела, а на жабу, место которой в болоте, а не на службе у Пройта.
Еще несколько шагов – и я оказалась напротив Асани Риш и ее муженька. Они-то уж встретили меня как полагается – криками и проклятьями. Я улыбнулась, но вновь прошла мимо. Чего они беснуются? Будто я заставляла их доверять мне и вообще лезть в мои дела?..
Саврето и Кришиан стояли рядом. Феррон покачал головой, когда я остановилась напротив них. Спокойно так покачал, без грусти, без злобы, будто я была всего-навсего глупым нашкодившим ребенком, который вскоре сам осознает свою вину и запросит прощения.
Саврето смотрел куда мрачнее. Мне даже показалось, что он планирует мое убийство. Вполне возможно, что именно этим он и занимался, да врешь – не укусишь локоток. Ему бы сейчас хоть часть прежней силы – и нас с Пройтом уже развеяло бы по ветру. Но дядюшкин черный краб по-прежнему сидел на груди у Саврето, высасывая из него волшебство. Никаких шансов на ответный удар ему никто давать не собирался.
– О, ма Саврето, – очень вежливо сказала я. – Как вы могли оказаться здесь? Какими судьбами? Надеюсь, ты понял, в чем были твои ошибки?
– Ошибку совершила ты, Регина, – сурово произнес тот. Я даже чуть не купилась на его величественный тон, право.
– Нет, дружок, – возразила я. – Я-то как раз не совершаю ошибок. Потому что я не поддаюсь эмоциям. Я подчиняюсь только разуму. А вот ты в минуту безумия не смог оценить всех последствий своего поступка и создал меня.
– Создал… тебя? – прошептал Саврето, отступая на шаг, но, похоже, тут же решил, что я вру.
– Не веришь? – усмехнулась я. – Да, ты создал меня. Оживил маленькое жалкое Пугало. Что, даже не помнишь этого? Вот и вторая твоя ошибка.
– Так вот ты кто, девочка моя… – с пониманием и отвращением пробормотал Саврето и притопнул на меня, как на собаку: – Пошла прочь, тварь. Можешь ничего не говорить. Братья мои, я создал чудовище и позабыл его уничтожить. А Пройт, как всякий завистник, охотно воспользовался моей оплошностью. – И он отвернулся к Кришу, сказав непонятное: – Ты проиграл, ма Феррон. Но и я с тобой вместе. Разум – еще не значит дух и страдание – еще не значит дух. Дух это то, что превозмогает их и действует вопреки им. Надо было придушить ее, как советовал Витязь, сразу после появления в общине.
– Нет, тогда уже было поздно, – пожала я плечами. – Тогда я уже посмотрела в глаза Кришиану. Колеса судьбы завертелись. Но Криш может не все. Ведь правда, Криш?
– Да, Регина, – тихо ответил тот. – Думаю, у нас обоих не было выбора. Все должно было произойти так, а не иначе. Я не имею над тобой власти.
– Ах ты, сволочь, – прошипела я ласково. – Ты такой же, как и я. Тебе все равно, что творится вокруг. Ты все анализируешь и оцениваешь и равнодушно пропускаешь мимо. Что тебе до того, что многие люди погибнут за тебя?
– Не я решаю, кому жить, а кому умереть, – без запинки сказал Кришиан. – Регина, – мягко продолжал он, – почему ты не послушалась меня? Почему ты не хочешь послушаться меня теперь? Ты человек, если ты хочешь этого. Разве сама не понимаешь? Ты намного ближе к ним, чем я.
– Я была человеком. Недолго, но была. А потом Саврето убил меня. Убил Сета, – равнодушно пояснила я. – Какой смысл быть человеком, если при этом приходится постоянно испытывать боль? А вот ты ничего не знаешь о боли, Кришиан. И потому ты умрешь.
– И все же я был прав, – произнес Криш.
В этот миг Саврето молниеносным движением рванулся ко мне и, несмотря на сковывающее его колдовство, дотянулся рукой до моего горла и стальными пальцами стиснул его. Я увидела перед собой его страшные черные глаза, полные безнадежного блеска.
Солдаты Пройта рванулись ко мне на выручку, но я остановила их спокойным жестом.
– Убью тебя! – прохрипел Саврето, все теснее сжимая пальцы. – Мы все подохнем, но и ты тоже, тварь!
Я спокойно смотрела на вздувшуюся вену у него на лбу. Да, он убил бы меня, если бы я только позволила ему это. Но в мои планы такая гибель, конечно, не входила.
– Убери руки, – одними губами сказала я, глядя ему прямо в глаза.
Саврето зарычал, но дикий огонь в его глазах потух. Он разжал пальцы. Теперь я имела власть над ним.
– Вот так, – одобрила я. – Я понимаю, ты злишься. Что ж, имеешь право. Жить тебе осталось недолго. И в эти оставшиеся у тебя минуты ты будешь очень мучиться.
Я встряхнулась и стремительно пошла прочь.
– Кришиан, сделай что-нибудь, – услышала я за спиной голос чародея без чар.
– Я не могу, – ответил тот. – Ты знаешь, это как целовать скорпиона. Это противно природе.
– Криш, – истерически крикнул Саврето. – Не время болтать. Давай, ты же можешь…
Мне очень хотелось, чтобы все это поскорее закончилось, и совсем не интересно было, что там может Криш. Хотя я и догадывалась. Но меня все это уже не касалось. Мне опротивело все и вся. Криш смотрел мне вслед со странным выражением на бледном, как никогда лице, пока Саврето тряс и тормошил его. Похоже, ему нечего было сказать. Воистину небывалый случай!
– Ты закончила? – крикнул мне дядюшка. Он и сам сгорал от нетерпения, но уже по другой причине. – Мы в расчете?
– Да, дядюшка, – поклонилась я. – Теперь я уйду. Но не раньше, чем увижу то, что должна увидеть.
Пройт уже перестал обращать на меня внимание. Он готовился вершить свой суд над Саврето.
Я уселась прямо в траву и с интересом наблюдала за происходящим. Мне мучительно хотелось зевнуть и как следует потянуться – в последние ночи мне так и не удалось толком выспаться. Когда я не пыталась соблазнить Саврето, мне приходилось строить с дядюшкой планы о вторжении и выслушивать его рассуждения о талисмане. В общем, нелегко мне пришлось, но теперь можно было расслабиться – все удалось как нельзя лучше. Даже вспомнить приятно.
…Мы назначили атаку на утро, когда вся община будет мирно завтракать в столовой и пребывать в состоянии расслабленном и сонном.
В назначенное утро я летела в столовую как на крыльях. Испытывать радость я, конечно, больше не была способна. Но меня переполняло глубокое удовлетворение и даже гордость. Таить камень за пазухой было так сладко…
Когда я пробегала очередную арку, навстречу мне неожиданно выступил Саврето. Глаза у него горели, и я изрядно струхнула, решив, что он узнал о нашем заговоре. Но все обернулось обычной глупостью.
Этот идиот со всего размаха упал передо мной на колени, не обращая внимания на то, что людей в коридоре было немало, и предложил мне руку и сердце. Да так нудно и многоречиво, что мне захотелось наконец сбежать за амбар.
Сбежать я и собиралась. Но тут что-то злобное и торжествующее одновременно укусило меня в самое сердце. Я перестала переминаться с ноги на ногу и стала слушать Саврето спокойно, даже с улыбкой. Что ж, он сам выбрал для себя форму мести, сам добавил в нее изощренности. В мои-то убогие планы входило только убить его, но он сам решил напоследок над собой поиздеваться.
– Какой же ответ я услышу от тебя, моя милая госпожа? – таким образом Саврето наконец-то подобрался к концу своей речи.
Я очнулась от задумчивости и заулыбалась как можно шире.
– О, ма Саврето… это так неожиданно… Прошу у вас позволения подумать, – пролепетала я. – Это было даже больше, чем «да». Это выглядело как безоговорочная, хотя и стыдливая капитуляция. Саврето отлично это понял, потому что весь так и просиял. Я добавила: – Я дам вам ответ после завтрака, ма Саврето.
Я шла в столовую и непроизвольно улыбалась. В ту самую минуту, когда Саврето просил моей руки, отряд Пройта уже прошел на территорию общины по открытому мной и дядюшкой серому коридору. Этого еще не знал никто, и пока в особняке жизнь шла своим чередом. Хмурые Братья шли в столовую, споря из-за того, кому чистить конюшню (конюхи-то ушли воевать с До-Кано). Впереди счастливый Саврето зычно орал на кого-то из-за грязного пола в коридоре.
И угораздило же его, бедного, поступить как честный человек именно сегодня, когда нам всем уже был подписан смертный приговор. Непередаваемое ощущение, скажу я вам. Вот только Криш меня беспокоил…
В столовой никто не обратил на меня внимания, чему я после сцены в коридоре была несказанно рада. Виола сонно махнула мне рукой, Асани и Криш вяло кивнули. Муженек Асани захихикал и зашептал что-то на ухо супруге. Та захлопала глазами, а потом показала мне большой палец.
– Отлично, – пробормотала я. – Сплетня пошла.
Тем не менее, раскланивалась и улыбалась я, как именинница. Что ж, причин для гордости у меня было предостаточно. Это была воистину во всех смыслах вершина моего жизненного пути.
Саврето, естественно, понял мое хорошее настроение по-своему и тоже весь сиял. Просто чудесно все складывалось в этот лучший из дней. Интересно, что там поделывает дядюшка? Надеюсь, ждать себя слишком долго он не заставит. А то весь эффект пропадет.
Великий магистр шепнул что-то на ухо Кришу, пробираясь мимо него во главу стола. Криш молча уставился на меня, явно потрясенный.
Что же он – рад? Зол? Нет, самое поразительное в том, что он просто очень-очень удивлен. Ведь он же прекрасно знает, что я такое. А вот меня удивляет совсем другое. Криш-то лучше всех понимает, зачем я здесь. Почему же он молчит? Почему он молчал все это время? Может, он еще мог бы что-то изменить, предостеречь. Даже сейчас еще мог бы… Может быть, я и хотела бы, чтобы он попытался…
Но Криш только пару раз моргнул, усмехнулся своей обычной странноватой усмешкой и отвернулся. Что ж, Путь у каждого свой…
Вот и все, он свой выбор сделал. Все остальное уже не в моих силах. И прекрасно, меньше рассуждений, больше действий.
И я с чувством выполненного долга принялась за завтрак. Потерять аппетит меня ничто никогда не заставит. Пусть завтрашний день для меня не настанет, но сегодня меня ждет еще очень много хорошего. Я жевала и улыбалась, как дурочка.
Кое-кто из братьев уже успел закончить завтракать, когда двери в столовую с грохотом распахнулись. Добрые полсотни лучников и дядюшка в придачу ворвались в зал. Братья Жизни, эти слизни на капусте существования, только и смогли, что рот разинуть.
– Никому не двигаться! – рявкнул Пройт. – Убью!
Саврето начал было подниматься из-за стола, но монах молниеносным движением швырнул что-то в него. Какая-то мерзкая коленчатая штуковина, похожая на черного краба ударила Великого магистра в грудь и вдруг, точно настоящий живой краб, выпустила тонкие суставчатые ножки и вцепилась в его тело, протыкая одежду и вонзаясь в кожу, словно бы врастая и пуская корни в него.
Саврето выдохнул и мучительно скривился, но промолчал. В зале раздались крики ужаса. Кто-то наладился было вон из-за стола, но лучники изготовились стрелять, а Пройт, похохатывая, объявил:
– Без паники. Пока ничего страшного не происходит, верно ведь?
И действительно: Саврето молча упал обратно на стул, но глазами хлопал по-прежнему, а значит, был еще жив и здоров. По особой вибрации воздуха я поняла, чем была эта черная штуковина, похожая на краба. Она вытягивала из чародея его магическую силу и подавляла его волю, чтобы он, чего доброго, не попытался причинить дядюшке неприятности. Пройт-то по сравнению с Саврето был сущий младенец по части магии.
– Ты!.. – прохрипел наш Громадуй. – Гнусный чернокнижник!
– И тебе привет, Великий магистр ордена Братьев Жизни. Или как там к тебе положено обращаться? Кланяться нужно? Или сразу повергаться ниц? – Пройт и вправду поклонился, ухмыляясь с гнусной радостью. – А ты меня не забыл, как я вижу.
– Какого черта тебе здесь нужно? Пять лет назад ты просился в мою общину и я тебя выгнал, ибо ты чернокнижник и двуличная мразь. Что теперь? Ты решил вступить в наш орден силой?
В этот миг, пользуясь тем, что никто не обращает на него внимания, Витязь рванулся к Пройту, намереваясь, ясное дело, вцепиться, ему в глотку. Но он не добежал. Сразу три стрелы пронзили его широкую грудь и пес тяжело завалился на пол. Больше он не шевелился.
– И это все? Все средства защиты исчерпаны? – брезгливо осведомился Пройт. – И кстати, что это здесь делает наш песик?
– Как ты здесь очутился? – прохрипел Саврето. Криш стоял неподалеку от него, широко распахнув глаза и стиснув зубы. Он хотел было броситься к Витязю, но его удержали.
– Как? Да очень просто! – Пройт уселся на ближайший к нему стул и закинул ногу на ногу, наслаждаясь сложившейся ситуацией. – Пугало, где ты, детка? – Он поискал меня глазами и я с готовностью шагнула вперед. – Да вот же ты, маленькая дрянь… Она шпионила здесь по моему приказанию. И сейчас впустила нас с ребятами, – он кивнул на лучников, – сюда.
– Кто? Регина?! Лжешь, паскудник! – заревел быком Саврето.
– С чего это мне лгать? – обиделся Пройт. – А ну-ка, скажи ему, деточка…
– Все верно, ма Саврето, – скромно произнесла я. – Я шпионила. Я для того сюда и приехала. И впустила сюда дядюшку сегодня. А хочешь знать, почему я все это сделала?
Саврето потрясенно смотрел на меня (и не он один, кстати сказать). Он будто впервые меня увидел. А ведь на самом деле так оно и было. Он действительно впервые смотрел на меня без той маски, которую сам и нацепил на мое лицо.
– Я… Я даже знать ничего не хочу, – пробормотал он.
– А ведь это я – твое пугало… – тихонько сказала я.
– Какое еще пугало? – слабо произнес Саврето. – Это безумие…
– Безумием было давать мне жизнь. Вырывать меня из небытия – беспомощный кусочек сознания – и бросать его в кипящий котел жизни – странной, неизведанной. Не удивляйся тому, что я делаю, ибо ты сам меня такой создал.
– Тебя создал тот, кто научил тебя лгать и предавать, – покачал головой Саврето, глядя как-то растерянно, но с нарастающей яростью.
Криш морщился, как от сильной зубной боли и смотрел куда-то в сторону. Братья Жизни перешептывались между собой и бросали на меня такие взгляды, что мне следовало бы окаменеть или рассыпаться пеплом сию же секунду. Я же вместо этого забилась в уголок и сделала вид, что исчезла, понимая, что хорошо сыграла свою роль и сыграла ее до конца.
– Ну, что ж, достаточно приветствий и восклицаний, – слащаво произнес Пройт. – Перейдем к делу. Ты спрашиваешь, зачем я здесь. Дело у меня наиважнейшее. Поэтому тебя, Саврето, и всех прочих я попрошу не ставить мне палки в колеса и не задавать глупых вопросов. Толку не будет, получится просто досадная задержка. Итак, Саврето, у тебя есть шанс – нет, не остаться в живых, разумеется, такого благородства я себе позволить не могу, – но хотя бы спасти своих людей. Я не хочу их убивать – я не маньяк. Но своим упрямством ты можешь вынудить меня сделать это…
– Короче, – прорычал Саврето.
Пройт скривился. Он подошел к Великому магистру и прошипел ему прямо в лицо:
– Отдай мне талисман Силы и никто, кроме тебя, не умрет.
…Я сидела на траве, щурилась от яркого – последнего в этом году – солнышка и смотрела, смотрела, пока хватило сил. Я ожидала, что Саврето продержится дольше. А он не вынес даже пары смертей. Стоило только Пройту забрать жизнь старушки Анны, как он сломался.
– Хорошо, Пройт, – жутким голосом произнес Великий магистр. – Я скажу тебе, где талисман, но с этого дня проклятье мое и моих братьев легко на тебя и будет с тобой до самой твоей смерти.
– О, я в ужасе, – лениво сказал Пройт. – Ну, давай, не тяни.
Что ж, так и должно было быть. Дай человеку повод предать свои убеждения – и он их предаст. Я вдруг почувствовала сильнейшее отвращение и тихонько покинула двор, пока Саврето рассказывал правду о Кришиане. Сам Кришиан молчал, но мне казалось, что он смотрит мне в спину.
В конюшне было сумрачно, тихо и очень приятно пахло лошадьми, навозом, мирным покоем, сеном и кожей упряжи.
Я немного посидела на тюках с сеном, слушая мерный хруст жующих челюстей, пофыркивание и топ переступающих копыт. Я была спокойна, абсолютно спокойна. Я выполнила свой долг. Более того, я смогла утолить жгучую жажду мести, появившуюся на свет вместе со мной. Радость? Пожалуй, я испытывала и радость, но это чувство скорее можно назвать облегчением, таким резким и полным, что кружилась голова.
Пустота – вот что было теперь внутри меня. Вернее, она была там всегда. Но прежде это пространство хоть чем-то можно было заполнить – ненавистью или любовью, стремлением отомстить или жаждой обладания. Вином наконец. Теперь от них ничего не осталось. Лишь пустота – светлая и легкая, словно самое прекрасное воспоминание, самая лучшая песня, которая никогда не умолкает.
Как сон – да оно и было сном! – пронеслось в голове все, что было отпущено на мою долю. Стоит ли об этом пожалеть? Нет, все прошло. Остались лишь пустота и запах сена. О чем жалеть, когда наступает время уходить? Куда, зачем? Не мне задаваться этими вопросами. Срок истек – вот и все, что я знаю.
Я вздохнула и направилась к ближайшему стойлу, а когда повела оседланного конька к выходу, поняла, что за мной все это время кто-то наблюдал.
Старый Сыч тоже понял, что я его заметила, и выступил вперед из-за тюков с сеном, преграждая мне дорогу. Очевидно, люди Пройта так и не нашли его во время обыска.
– Что? – устало спросила я у старика.
– Куда это ты, голубушка? – хитро спросил дед. – Братцев с сестрицами искать?
И всегда-то он несет такую чушь, выживший из ума старый пенек…
– Я по делам. Уйди с дороги.
– Нет, – лукаво улыбнулся Сыч. – Сперва скажи: все горшки разбила, себе ни одного не оставила?
– Пошел вон! – разозлилась я наконец. – Мне не до твоей полоумной болтовни.
Как жаль, что на безумцев мой взгляд не действовал. Вот и теперь в очередной раз мне пришлось в этом убедиться. Хотя… представьте себе, в какой-то момент что-то во мне глухо и скорбно откликнулось на скрипучий голос старого идиота. Братцев с сестрицами искать?..
Я села на охапку сена и молча смотрела на Сыча, который и не подумал убраться с моей дороги.
– У меня есть… точнее, был один брат, – произнесла я наконец.
– Он есть, есть, – залопотал дед. – Никуда он от нас не денется.
– Он им такой же чужой, – продолжала я. – Но он был другим. Он знал что-то, чего не знаю я.
– Он не чужой, – заныл Сыч. – Он свой, родной, и ты, голубушка, всем родная.
– Я? Всем родная. – Я не очень удивилась. – Я пугало.
– И ты пугало, и я пугало, – радостно закивал дед. – И все пугало. На каждого по одному.
– И у него? – вкрадчиво спросила я.
– Нет!.. – хитро прищурившись, загрозил пальцем Сыч. – На него не хватило. Он и пугало превратил в тебя.
– Чего?! – заорала я. – Ни во что он меня не превращал! Я никогда не подчинялась ему, как вы все пустоголовые братцы с сестрицами!
– Да ты на кого орешь? Раз никого нет и орать не на кого! – в своем репертуаре пробубнил Сыч.
Я присмотрелась к нему и ухмыльнулась. Это Сычу не понравилось, и он отступил.
– Ты прав, – ласково сказала я. И Сыч отступил еще на шаг. – Слишком уж много у меня развелось братцев с сестрицами. Я стала чувствовать. Я стала жить. Это первый и последний дар Кришиана. Никогда не прощу его за это. Или нет, не его. Того, кто зажег в нем это чертов волшебный фонарь. И того, кто сохранил этот свет в пустой оболочке.
Сыч хлопал глазами, но уже снова топал ко мне с сочувственной миной. Я пошла ему навстречу, ведя за собой послушную лошадку. Я поняла, чего хотел от меня старик. Но было слишком поздно. Для него. Для меня, кажется, тоже.
Сыч упал на спину, а я молча прошла мимо. Но потом все же оглянулась и отчетливо проговорила, глядя прямо в блеклые старческие глаза:
– Все горшки разбила, ни одного себе не оставила.
Словно заклинание произнесла, и на душе мгновенно стало легче. Или не легче. Я опустела, как разбитый горшок.
Я спокойно села верхом, закуталась в плащ и, не оглядываясь, покинула сады Каро. Я никому никогда не подчинялась. Я оставила дядюшку с его милостью. И я не подчинилась Кришиану. Я взяла верх над всем, что любила и ненавидела. Над всем, что он мне дал. Что только теперь делать с этой победой?..
Все Пугало, у каждого Пугало. Значит, и свой Кришиан у каждого тоже есть. А вот у нас нет. Нас многое объединяет. И прежде всего это пустота. Горшки без содержимого, горшки с трещиной – вот кто мы.
Я ехала и ехала среди лугов, миновала местечко Каро, двигалась по желтым и бурым дорогам, опустошенным холодом, войной и скорбью.
Немного бодрости и уверенности мне в этот час не помешало бы. Но если не хочешь быть человеком, дабы не испытывать боль, будь готов к тому, чтоб бодрости и радости тоже не будет места в твоей жизни. Ну да ничего. Свой Путь я прошла. Я выполнила долг, который непонятно кто непонятно зачем на меня взвалил. А теперь я хотела лишь одного – уехать как можно дальше.
Вьетский мост был пуст, и от реки поднимался густой туман. Он окутывал перила моста и скользил в его каменном скелете, точно полосы ваты. За мостом снова были поля – влажно-бурые, убранные, пустые.
Я оставила лошадь и пошла через мост. Туман охватил меня со всех сторон и понес, стирая из окружающей действительности, как ластик стираешь ошибку.
Я глубоко вздохнула и закрыла глаза, отдаваясь на волю тумана.
Я пришла.
Эпилог. Последняя неудача Кришиана
Был тихий летний день, какие нередко и теперь выпадали в провинции Пиреста в начале августа.
Центральный тракт на До-Кано едва успели закончить к июлю, и теперь сонные крестьяне, согнанные из ближайший селений солдатами Всесветлейшей империи, торопливо собирали у обочин забракованный рабочими булыжник и прочий строительный мусор.
Одуревшие от жары и безделья надсмотрщики тоскливо пощелкивали кнутами на облезлых собак, лениво стерегущих смердящую тухлой убоиной передвижную кухню. Ни крестьяне, привычно надрывавшие взмокшие спины, ни надсмотрщики, ни даже псы толком не понимали, что они делают и где находятся. Псам это было безразлично по одной причине – они ждали своих узаконенных объедков и, по песьей своей природе, не обращали внимания на все остальные элементы мироздания. Людям было еще проще – ими руководил Порядок.
Федо не в пору решил посетить свою южную провинцию. Жара и неизменно следующая с ней вонь увеличивали его и без того немалые страдания. Глядя из зарешеченного оконца своей кареты на кособокие серые плетни предместья, на копошащихся у дороги крестьян, на высунувших языки собак, на мух, тучами вьющихся над всем этим, ему отчаянно хотелось выть, и реветь, и бить своих отожравшихся, безразличных слуг, своих звероподобных и тоже безразличных солдат, и надсмотрщиков, и каждого из полуголодных и вонючих, но тоже безразличных крестьян у обочины, – бить по голове, по лицу, по стеклянным, нечеловеческим глазам, видящим только Порядок.
Пройт, вольно откинувшись на спинку сидения, равнодушно поглядывал на Великого императора. Бывший монах, бывший вор и убийца, бывший предатель и будущий деспот, он презирал Федо, как презирал вообще всех на свете. Хотя нет, он презирал его чуть больше. Иметь в руках весь мир – и так бездарно, так нелепо умирать. Это достойно лишь пошлой комедии. Пройт отвернулся к окну и медленно моргнул, пряча в огненных глазах торжество. Глупый серенький монашек, восторженный почитатель Саврето, думал ли ты когда-нибудь, что станешь Потрясателем Вселенной?
То, что Федо умирал, не внушало никаких сомнений. От его рыхлой, заплывшей дурным жиром фигуры за полгода не осталось почти ничего. То, что было прежде недалеким и слабохарактерным королем Федо, теперь превратилось в страшный, капризный и надменный, но не внушающий никакого уважения скелет. Этот скелет еще чего-то хотел, он еще мог повелевать тысячами людей своей чудовищной бездушной империи, но это было лишь пугающей агонией иллюзий. Сам Федо не хотел этого понимать, не хотел добровольно окончить свои страдания или хотя бы назначить преемника. Иногда Пройту хотелось облегчить ему путь в иной мир при помощи легкого яда, на которые он был большой мастер, или простой каретной подушки. Но Ранден Пройт, темный колдун, не делал этого. Он умел ждать и наслаждаться ожиданием.
Федо поправил съехавший парик (бедняге-королю пришлось ввести моду на парики, чтобы никто не увидел его облезлой, словно спина у шелудивого пса, головы) и трясущейся рукой полез в сундучок, стоявший на сиденье рядом с ним.
– Куда? – мигом насторожился Пройт.
– Я один глоточек, – шепеляво пробормотал Федо и потянул из сундучка плоскую флягу.
– Рано еще, – отрезал Пройт и захлопнул сундучок, не обращая внимания на то, что при этом прищемил высохшую желтую руку короля.
– Ну, Ранден!.. – заныл Федо, прижимая прищемленную руку к груди.
– Если начнешь пить сейчас, к обеду снова налакаешься, и запланированный торжественный въезд в Итоль не состоится, – жестко сказал Пройт, в упор глядя на грязно-желтую, угреватую кожу лица короля.
– Ты меня ненавидишь, – прохрипел Федо, трясясь, как в припадке. – Ты всегда меня ненавидел. Ты все это сделал специально, чтобы отомстить мне! Ты сатана.
– Ты дурак, – спокойно сказал Пройт и отвернулся. – Не я заставлял тебя вести такую жизнь, от которой ты теперь гниешь заживо.
– Нет! – с пугающим лукавством полутрупа захихикал Федо. – Я еще не скоро умру, не надейся. Ты рано обрадовался, старый черт.
– Вот и отлично, – усмехнулся Пройт. – Я рад, что ты сегодня в таком бодром состоянии духа. Так давай сойдемся на том, что я старый черт, и в виде исключения не будем сегодня собачиться.
Усмешка Пройта была еще страшнее, чем его обычное мертвенно-бесстрастное лицо. Федо все никак не мог привыкнуть видеть своего первого помощника без извечной маски смирения и приниженной угодливости. Жаль, что он раньше не понял до конца этого ужасного человека. Тогда, быть может, у него был бы шанс умереть спокойно – не особенно великим, зато разумным королем. А теперь?.. Как назвать то, что теперь этот черный монах сделал с его жизнью и с его миром?
Заклятые друзья замолчали, взаимно недовольные друг другом. Федо угрюмо шлепал губами, мечтая о содержимом вожделенного сундучка. Пройт, едва справляясь со своей яростью, смотрел в окно, где бесконечно вереницей тянулись огороды и гнули спины бессловесные, безмозглые рабы. Его рабы? Или рабы Кришиана? Но ведь Кришиана больше нет. Осталась только Сила, которую он забрал себе. Так почему ему до сих пор кажется, что это не он обладает Силой, а Кришиан каким-то неведомым образом обладает им?
«Это моя собака!» – говаривал он.
Как странно это все, – думал он временами. Он добился своего, создал величайшую в истории империю, раскинувшуюся от океана до океана. Теперь строит дороги и восстанавливает разрушенные войной города. Но правитель ли он? Кем он правит? Мириадами живых автоматов? Это даже не животные, у этих созданий нет никакой воли. Странно, конечно, но они счастливы. Они убеждены в разумности всего, что делают. Они свято верят в это. А он? Пастух, вечно обреченный завидовать своим бессловесным овцам? Мессия, положивший свою жизнь на благо этих скотов?
Пройт скрипнул зубами.
Вдруг что-то за окном кареты привлекло его внимание. Ранден забарабанил по перегородке, отделяющей его от возницы, и, едва дождавшись остановки, выскочил наружу. Король хмуро, но без особого удивления наблюдал за своим канцлером.
А тот уже бежал куда-то в поле, где еще кое-где торчали старые плетни. Сохранилось даже пугало – покривившаяся березовая крестовина с треснутым горшком вместо головы.
Пройт хохотал. Это был страшный и безнадежный смех.
– Привет, Регина, – кричал он пугалу еще издалека. – Старая подруга, ты ли это? Здравствуй, девочка моя!
Наконец человек остановился рядом с этим обломком прежней жизни и долго смотрел на обрывки одежды на плечах пугала, на рыжий горшок без следа когда-то нарисованного на нем лица. Пройт сплюнул с глумливой радостью и, вспомнив о собственном достоинстве, направился к карете.
– Да, – бормотал он негромко, хотя его никто не слушал и не интересовался его мыслями вслух, никто не понимал и не мог понять его нечестивой радости. – А ведь есть на свете вещи, которые неподвластны даже Кришиану…