Легенды Очага Поражения. Сборник рассказов.
В оглушающей тишине, среди вороха бумаг, разбросанных по полу и гор мусора, которые были раскиданы по помещению, разливался тонкий детский плач. Тихие всхлипы, сменяющиеся на стоны и периодические стенания, напоминающие истерику умалишенного дитя, были еле различимы, расходясь по разрушенной комнате практически на грани человеческого слуха.
Но, в некогда процветающем помещении генной лаборатории, которая была оборудована по последнему слову современной науки не было детей. Среди обрушенных стеллажей, на которых раньше стояли приборы для экспериментов и прочая научная утварь, извергая мелкие искры статических разрядов, повисло нечто, отдаленно напоминающее облако. Оно мелко вздрагивало, после чего, каждый раз, слышался очередной всхлип или возглас детского, обреченного на одиночество, плача.
В следующий миг, до этого неподвижное облако, медленно сдвинулось с места и поползло в сторону одиноко стоящего письменного стола, заваленного кипой бумаг. Облако приблизилось и зависло над поверхностью стола, словно в очередной раз осматривая содержимое бумаг, после чего отдельные листы стали медленно разлетаться в разные стороны. Исписанные человеческой рукой листы бумаги медленно падали на пол, а облако, что с пущей силой стало извергать разряды статического электричества, продолжало «копаться» на поверхности письменного стола, словно старалось там что-то найти.
Проходили секунды, а процессия по-прежнему продолжалась, пока наконец листы бумаги с научными записями не открыли маленький диктофон со встроенным внешним динамиком. Облако неожиданно замерло, словно наткнулось на предмет своих поисков, после чего выпустило очередной пучок искр, на долю секунды осветив помещение лаборатории. Неожиданно маленький диктофон произвольно включился, издавая звук перемотки, а после, кнопка воспроизведения, отличающаяся красным цветом, вжалась в корпус и раздался человеческий голос:
- «Меня зовут Артемьев Константин Евгеньевич. Мне тридцать шесть лет, и я занимаюсь изучением генной мутации. Центр Анализа Катастроф прислал меня в Очаг для проведения опытов и изучения различных форм жизни, что обитают на закрытой территории. Данная запись – первая из множества, которые сформируют мой своеобразный отчет о проделанной в Очаге работе».
Голос из внешнего динамика диктофона громогласно разрушил повисшую тут тишину. На долю секунды показалось, что в это место вернулась привычная научная суета. Но это было всего лишь наваждение.
Искрящее облако, которое, от каждого произнесенного слова словно вздрагивало, медленно поползло в сторону, пока человеческая речь не закончилась. Стоило записи оборваться, как оно вновь вернулось к диктофону и замерло в ожидании новых слов.
- «Это вторая запись моего отчетного дневника о проделанной работе в периметре Очага. Сегодня пошел уже четвертый день моего пребывания в этой секретной лаборатории. Честно…Ха! Я даже понятия и не имел, что в наше время существуют подобные строения. Под землей. На глубине практически пятидесяти метров. С ума сойти можно! И охрана еще эта чертова... Я понимаю, что у них приказ и все такое. Но, что было бы со мной, если бы не распоряжение центра о том, что я имею право записывать все свои наблюдения? М-да. Даже думать не хочу об этом…»
Вторая запись человека заставила облако искрить сильнее обычного. Могло показаться, словно оно чувствовало все то, что испытывал обладатель голоса. Но как только россыпь электричества коснулась своими яркими всполохами пола, все вновь успокоилось.
- «Итак, это третья запись моего аудиодневника. Сегодня четырнадцатое сентября две тысячи двадцать восьмого года. Я по-прежнему нахожусь в секретной лаборатории в периметре Очага и признаться, пока не до конца понимаю, зачем меня сюда прислали. День за днем я наблюдаю как все эти люди, не считая охраны, занимаются делами, которые не сильно-то вписываются в понятия научных экспериментов. Откровенно говоря, они вообще занимаются черти чем!»
Очередная сумбурная запись оборвалась так и не поведав облаку, что висело над столом, ничего конкретного. Но оно настойчиво продолжало ждать чего-то, что было известно лишь ему одному.
- «Сегодня двадцать первое сентября две тысячи двадцать восьмого года. Меня зовут Артемьев Константин Евгеньевич и, наконец, сегодня у меня появился собственный проект для разработки. Уж не знаю, как, но группа людей, что именуют себя старателями, умудрилась поймать некое существо…»
Услышав произнесенные слова, облако выбросило из себя пучки искр, которые падали на пол и тут же тухли. Помещение осветилось, а после диктофон, который только что стоял на столе, неожиданно взмыл в воздух. Облако приблизилось к диктофону и в следующий миг стало преображаться в некий силуэт, который с каждой секундой становился все больше похож на ребенка. Спустя некоторое время, среди обломков научной утвари и вороха разбросанной на полу бумаги, возник маленький босоногий мальчик в белых штанах и рубашке, держащий этот диктофон в руках.
Ребенок, не отрывая взгляда от аппарата в своих бледных замерзших ручках, обогнул стол и, поставив диктофон перед собой, уселся на огромный относительно него, стул. Голос из диктофона продолжал рассказывать о произошедшем, а ребенок, словно заколдованный, со слезами, наворачивающимися на глазах, жадно впитывал каждое слово.
- «…которое напоминает человеческий плод на поздней стадии развития. Откровенно говоря, я не верю в те бредни, которые старатели навешали на уши моим коллегам, но изучить природу этого существа просто обязан. Именно за этим я здесь!»
Ребенок внимал каждому слову, льющемуся из внешнего динамика диктофона, неподвижно всматриваясь в прибор, будто пытался там что-то увидеть, а через некоторое время, продолжая слушать голос человека на записи, по его бледным щекам стали медленно катиться слезы.
- «Так! Это пятая по счету или шестая…, впрочем, не важно. Нам с коллегами удалось поместить плод в капсулу-инкубатор, подобную той, в которой держат недоношенных детей. Сейчас этот «малыш» чувствует себя отлично и, судя по некоторым особенностям его поведения, вполне хорошо развивается. Что еще? Ах, да! Плод имеет отличительный от человеческого серый цвет кожного покрова и надо отметить это достаточно дико смотрится, на фоне остального физического…»
Маленькая ручка ребенка нажала на кнопку перемотки и спустя несколько секунд вновь включила воспроизведение.
- «… около трех месяцев. Сейчас плод значительно вырос в размерах и практически полностью соответствует физическому развитию человеческого ребенка на девятом месяце вынашивания. Но есть и отличия. Кожные покровы не изменили своего цвета, а напротив, как мне кажется, визуально стали немного темнее. Зрительные органы существа по-прежнему в недоразвитом состоянии и что-то мне подсказывает, что они такими и останутся… К делу не относится, но все же. Сегодня имел честь говорить с одним из старателей, который уверил меня, что «малыш» достаточно опасное существо. Старатель утверждает, что сталкивался с подобными особями, которые отличаются крайней агрессией к человеку и способны напускать морок на свою жертву. Мне кажется, что даже если это и правда, то этот «малыш» на такое не способен»
- «Очередная запись моего аудиодневника. Сегодня случилось нечто невероятное! «Малыш» стал реагировать на мою речь. Плод по-прежнему находится в капсуле, но каждое мое слово отражается на его поведении. Мне даже показалось, что он улыбнулся. Чувствую себя сумасшедшей мамашей! Хотя и коллеги называют меня так же.»
Мальчишка продолжал вслушиваться в мужской голос, изливающийся из диктофона, и плакал все сильнее, словно раскаиваясь в содеянном. Он подтянул к себе ноги, согнув в коленях и обнял их, а в следующий миг уткнулся в них носом.
- «Итак. О чудо! «Малыш» каким-то неведомым мне образом, сегодня со мной говорил. Я не знаю, схожу ли я с ума, но я отчетливо слышал детский смех, который звучал в моей голове, когда я с ним разговаривал. А вчера… Я прикоснулся рукой к капсуле, и этот сорванец сделал тоже самое! Кажется, я ему нравлюсь.»
Очередная запись в диктофоне закончилась, а мальчик, уткнувшийся носом в собственные колени, неподвижно ждал следующую.
- «Так. Теперь главное, чтобы коллеги об этом не узнали. Сегодня произошло то, о чем меня предупреждал старатель. Плод влез в мою голову, и я его слышал! Будто общался с мальчишкой лет семи. Оказалось, он тоже слышит и понимает мою речь. С интересом слушает и постоянно смеётся. Называет меня папой!»
- «Прошло уже больше полугода с того момента, как я занимаюсь изучением этого «малыша». Я больше не могу делать вид, что все в норме! Я привязался к парню и даже позволил себе дать ему имя. Никита. Никита Константинович. А ведь звучит…»
Услышав произнесенное имя, ребенок, неподвижно сидящий до этого на стуле, вздрогнул и поднял свой заплаканный взгляд. Его покрасневшие глаза словно пытались вызвать сочувствие в голосе мужчины, который говорил и говорил.
- «Черти что происходит! Сегодня, на очередном сеансе связи с ЦАК, мне сообщили, что мои изыскания не попадают под формулировку научных. Я в бешенстве! Люди, которые за свою жизнь ни разу даже задницы не оторвали от своих кресел в кабинете, будут мне говорить, что попадает под формулировку научного эксперимента?! Бред какой-то…»
Последнее проигранное сообщение заставило мальчишку нахмурить свои брови. Слезы больше не текли по его щекам, а взгляд медленно наливался кровью.
- «Это очередная запись моего аудиодневника. Мои коллеги сегодня сообщили мне, что ЦАК закрывает нашу лабораторию. Что происходит на самом деле не понятно, но точно известно, что финансирование всех проектов остановлено. Надо спрятать Никиту! У меня плохое предчувствие…»
- «Примерно с час назад говорили с Никитой. Попытался объяснить парню, что скоро придётся переезжать. Мальчишка, до этого абсолютно жизнерадостный, сегодня впервые начал сердиться. Уж не знаю, на меня ли?»
Очередное сообщение сильно взволновало мальчика, сидящего на стуле. Он ступил на холодный бетонный пол своими босыми ногами и уперся кулачками в стол, продолжая неотрывно смотреть на диктофон.
- «Черт возьми! В диктофоне села батарейка. Битый час потратил, чтобы получить пачку новых. Финансирования нет, видите ли… Так! А что же я хотел? Ах да! После сообщения о закрытии финансирования, лабораторию стали покидать научные работники. Их сопровождают солдаты. Странно, но после каждого возвращения группы охраны, я чувствую запах пороха.»
- «Мой коллега, Степанов, что помогал мне на ранних этапах работы с Никитой, сегодня тоже решил покинуть лабораторию. Прошло уже несколько недель, а некоторые из ученых по-прежнему пытаются завершить свои исследования. Я их понимаю. Однако, охрана настойчиво требует скорейшего завершения всех проектов. Это странно.»
Мальчик неожиданно вновь плюхнулся на стул, словно он понимал, что произойдет дальше, а тяжесть неизбежности, что последует за следующими словами мужчины, неподъемный грузом придавит его к стулу.
- «Черт возьми! Степанов! Да что же это такое?.. Степанов сегодня решил уезжать. Потребовал, чтобы его не сопровождали, на что охрана буквально вытолкала его из дверей лаборатории тыча в спину дулом автомата. На лестнице, ведущую на поверхность, Степанов устроил сцену. Оставшиеся трое ученых, в числе которых я, слышали его крики, а после короткую автоматную очередь… Они его просто убили!»
- «Я перенес Никиту в переносную капсулу, которую могу легко носить с собой. Мальчишка просит выпустить его наружу, чтобы он мог мне помочь, но я отказываю ему. Как ты меня защитишь, малыш?»
По щекам мальчика вновь потекли слезы. Эхом, отражаясь от стен, вновь стали разноситься по всему помещению разрушенной лаборатории, детские стенания, словно парень транслировал их на расстоянии. Всхлип следовал за всхлипом, что порождала неведомая природа сидящего ребенка, разлетаясь по слабоосвещенному помещению и эхом возвращалась к мальчику, принося обратно, вместе с горестными страданиями, чувство непомерного одиночества.
- «Твари! Ублюдки! Они выстрелили в спину оставшимся двоим ученым. Я слышал их разговор. У них приказ на ликвидацию всей лаборатории, не взирая на возможные потери среди военных. Почему ЦАК так с нами поступил?»
- «Мы укрылись в глубинах лабораторного комплекса, забаррикадировав несколько гермодверей. На какое-то время это их остановит. Но, черт возьми, я слышу их шаги. Они идут за мной.»
Не взирая на град слез, что скатывался по щекам мальчика, ребенок стал осматривать поверхность стола, а после, не найдя нужного предмета на столе, перевел свой взгляд на пол. Несколько секунд спустя малыш поднял с пола кусок обломанного карандаша и вновь усевшись на огромный для него стул, перевернул листок бумаги, исписанный научными бреднями, на чистую сторону. Дрожащей от холода рукой, мальчик стал выводить что-то на листке бумаги, с каждой секундой все более четко изображая свою мысль.
- «Кажется, они прорвались сквозь гермодвери. Черт бы их побрал! Мне страшно, но не за себя, а за Никиту! Я чувствую, что он боится… Перестал со мной разговаривать, а в моей голове… Я словно чувствую, как он дрожит от страха!»
- «Я убил одного из охранников. Вовремя успел сориентироваться и сильно толкнул его. Боже, сколько крови.»
Ребенок продолжал рисовать обломком карандаша на листке бумаги, вслушиваясь в каждое последующее сообщение, которое, раз за разом, становилось все обрывистее. В какой-то момент мальчик перенес руку выше и стал что-то вновь рисовать на белом пустом фоне.
- «Я не дотяну до утра. Автомат, который я отобрал у убитого мной охранника, помог мне расправиться еще с пятью. Но патроны закончились и один из оставшихся сильно меня ранил. Чтоб его! Кровь не останавливается.»
- «Подобрал пистолет. Убил еще одного человека! Мне кажется, что я даже стал привыкать к роли убийцы. Это не так сложно.»
- «Периодически теряю связь с реальностью. Никита постоянно рядом. Нервничает. Говорит, что ему страшно, но я обещал ему, что все будет хорошо…»
- «Последний боец куда-то пропал. Мне холодно. Хм, кровь больше не идет!»
- «Никита! Малыш! …»
Услышав это имя, ребенок выронил из дрожащей руки обломок карандаша и замер, всматриваясь во внешний динамик диктофона. Человек, чей голос постоянно звучал в последний час, уже с трудом мог разговаривать, постоянно закашливаясь и стеная от боли. Мальчик поднялся из-за стола и обошел его.
- «… Я понимаю, что обещал защитить тебя. Но, малыш, я не смогу сдержать своего обещания! Мне все труднее дается записывать этот аудиодневник и если… когда ты прослушаешь это сообщение, знай, я очень сильно тебя люблю!»
- «Все! Сил больше не осталось… Мне начинают мерещиться какие-то тени, что сползаются ко мне и ждут минуты, когда я умру. Я не дамся вам, твари!»
Последнее сообщение неожиданно дополнилось звуком нескольких выстрелов, которые также неожиданно оборвались, как и начались. Мальчишка обогнул стол и спустя мгновение его силуэт стал терять привычные очертания ребенка, становясь вновь облаком, которое вздрагивает при каждом произнесённом слове мужчины из динамика диктофона.
- «Это последняя запись! У меня остался один патрон. Тени зовут меня к себе. Обещают, что будет легче. Что боль уйдет. Никита больше не приходит. Я перестал его чувствовать. Впрочем, уже не важно. Надеюсь, что он выживет! Прощай парень…»
Звуковая дорожка последнего сообщения вновь разорвала тишину звуком выстрела. Но в этот раз выстрел прозвучал совсем не так, как все остальные на записи. Этот выстрел громогласно разлетелся по разрушенному помещению лаборатории, отражаясь от бетонных стен обреченным эхом. Облако, повисшее недалеко от письменного стола, буквально дернулось от звука стрельбы и обдало пол очередной порцией искр, что тут же исчезали, касаясь поверхности бетонного пола.
А после… После помещение, постепенно заполняемое невыносимой тишиной, вновь разорвалось детским криком и плачем, что разливались по помещению на грани человеческого слуха. На письменном столе, посреди разрушенной лаборатории, лежал нарисованный маленькой детской рукой, рисунок, с изображением взрослого мужчины держащего за руку ребенка лет семи с кривой подписью, намоченной детскими слезами:
«Прости папа»
