Прочитав пару лет назад о Старом Донском кладбище у Бориса Акунина, забрёл в это чудесное место. Двумя рассказами именно о нём Акунин-Чхартишвили открывает свою развесёлую книгу "Кладбищенские истории". Я не являюсь поклонником некрополей, выражаясь мыслями автора, - даже тех из них, на которых горе и страдание в воздухе сменились покоем и вечностью. Но держа в руках книжку с рассказом о грозной Салтычихе, а потом глядя на статью в Википедии, я почему-то предчувствовал осязаемую связь этого места с историей Москвы, и это предчувствие, так сказать, подвело меня под монастырь.
Мне повезло не ошибиться, - это действительно редкое место в Москве, где ты ещё можешь забыться и не думать о нависающих многоэтажках, подрытых под тебя кабелях и ветвях метрополитена, автомобильных выхлопах и непонятно ком в этих автомобилях. Здесь ты ходишь склонив голову и натыкаешься на одного за другим современников Пушкина, многие из которых, судя по всему, действительно были знакомы с поэтом. А эти фамилии, - Сумароков, Чаадаев, Майков, Одоевский, Бибиков, Перов - так и говорят, что учебники не лгали, события описанные в них происходили, и люди эти жили, а потом их привезли сюда, как доказательство эпохи. Через каких-то полчаса начинает казаться, что за стеной монастыря ожидают кареты, разъезжают извозчики, бьют копытами лошади, а в ближайшем салоне обсуждают отмену крепостного права.
Если описанное выше вызывало чувства глубокие, надо сказать, что на Старом Донском было место и ярким чувствам. Их вызвали разного рода каменные изделия, вырванные из исторического контекста. Именно сваленные тут и там в кучки могильные плиты, увезённые от своих казалось бы последних владельцев, куски камня, явно бывшие некогда чем-то большим - вызывали непонятное чувство, которое прежде я может быть и не испытывал. Вершиной эмоций стали совершенно неожиданные своими огромными размерами горельефы со взорванного в 1931 г. храма Христа Спасителя. Их белоснежные трёхмерные поверхности разместили вдоль монастырских стен. Сложно описывать этот восторг от ожившего камня: ты понимаешь, что сперва фигуры были выпущены творцом из горной породы, потом их кто-то спас от небытия - сняв со стен обречённого храма. И вот теперь оживший, - но бывший мёртвым - камень среди умерших, - но ранее живых, - людей.
У самого подножия горельефов росли, радуясь дождливому лету, живописные поганки завершая психоделичность происходящего в моей голове. Могилы Салтычихи я так и не нашёл, хотя именно она была бы нитью к эпохе самой Екатерины Великой. По аккуратным рядам гуляли ещё пара человек: кто знает, может кто-нибудь из них тоже напишет занимательную книжку об этом месте, как получилось у Акунина. Может быть и сам он был одним из гулявших. Я хоть и залётная деревенщина, но старался там не пялиться на живых москвичей.