Найти тему
Красота & дичь

Подсказанный Акуниным клочок старой Москвы

Прочитав пару лет назад о Старом Донском кладбище у Бориса Акунина, забрёл в это чудесное место. Двумя рассказами именно о нём Акунин-Чхартишвили открывает свою развесёлую книгу "Кладбищенские истории". Я не являюсь поклонником некрополей, выражаясь мыслями автора, - даже тех из них, на которых горе и страдание в воздухе сменились покоем и вечностью. Но держа в руках книжку с рассказом о грозной Салтычихе, а потом глядя на статью в Википедии, я почему-то предчувствовал осязаемую связь этого места с историей Москвы, и это предчувствие, так сказать, подвело меня под монастырь.

Мне повезло не ошибиться, - это действительно редкое место в Москве, где ты ещё можешь забыться и не думать о нависающих многоэтажках, подрытых под тебя кабелях и ветвях метрополитена, автомобильных выхлопах и непонятно ком в этих автомобилях. Здесь ты ходишь склонив голову и натыкаешься на одного за другим современников Пушкина, многие из которых, судя по всему, действительно были знакомы с поэтом. А эти фамилии, - Сумароков, Чаадаев, Майков, Одоевский, Бибиков, Перов - так и говорят, что учебники не лгали, события описанные в них происходили, и люди эти жили, а потом их привезли сюда, как доказательство эпохи. Через каких-то полчаса начинает казаться, что за стеной монастыря ожидают кареты, разъезжают извозчики, бьют копытами лошади, а в ближайшем салоне обсуждают отмену крепостного права.

Если описанное выше вызывало чувства глубокие, надо сказать, что на Старом Донском было место и ярким чувствам. Их вызвали разного рода каменные изделия, вырванные из исторического контекста. Именно сваленные тут и там в кучки могильные плиты, увезённые от своих казалось бы последних владельцев, куски камня, явно бывшие некогда чем-то большим - вызывали непонятное чувство, которое прежде я может быть и не испытывал. Вершиной эмоций стали совершенно неожиданные своими огромными размерами горельефы со взорванного в 1931 г. храма Христа Спасителя. Их белоснежные трёхмерные поверхности разместили вдоль монастырских стен. Сложно описывать этот восторг от ожившего камня: ты понимаешь, что сперва фигуры были выпущены творцом из горной породы, потом их кто-то спас от небытия - сняв со стен обречённого храма. И вот теперь оживший, - но бывший мёртвым - камень среди умерших, - но ранее живых, - людей.

У самого подножия горельефов росли, радуясь дождливому лету, живописные поганки завершая психоделичность происходящего в моей голове. Могилы Салтычихи я так и не нашёл, хотя именно она была бы нитью к эпохе самой Екатерины Великой. По аккуратным рядам гуляли ещё пара человек: кто знает, может кто-нибудь из них тоже напишет занимательную книжку об этом месте, как получилось у Акунина. Может быть и сам он был одним из гулявших. Я хоть и залётная деревенщина, но старался там не пялиться на живых москвичей.

Некрополь Донского монастыря, фото автора. Грибы выросли так, чтобы горельеф смотрел прямо на них.
Некрополь Донского монастыря, фото автора. Грибы выросли так, чтобы горельеф смотрел прямо на них.