Олег БУГАЕВСКИЙ
В начале этого романа громыхает военный сюжет, а после — чуть теплится мирная жизнь… на том свете. Где читают старые газеты, дети не взрослеют, и никак не удается починить старый проектор в разбомбленном кинотеатре. Зато находится старая любовь и звучат главные слова, которые не успел сказать там, в прошлом.
«И руки искали руки, и лбы тыкались друг о друга, и прямо и просто, как биение общего пульса произошло то, что не успело, не могло случиться в той, прежней жизни, произошло в этой комнате — в первый раз, как будто в тысячный раз».
На самом деле, «Мертвые видят день» Семена Лопато — это еще и глубоко философский роман. Юный герой, словно в истории Орфея и Эвридики, встречается в потустороннем мире со своей возлюбленной. И какие же у него причины не остаться с ней? Война, исход которой он со своими друзьями якобы должен предотвратить, хотя уверенности в этом никакой нет? «Она будет проиграна — убежден он, - потому что существует тот мир, где громкоговоритель, сам не веря себе, вещает о массовом героизме, а войска пятятся назад».
Покуда же сюжет летит вперед, и мы не успеваем следить, как меняются герои, когда упадет очередной лепесток с железного цветка судьбы, выданного им богами на старте. И пускай все они в начале этой истории погибли — сражение у берегов Норвегии русской подлодки и немецкого эсминца было жарким — обе команды, по законам мифологии, все равно, даже на том свете, должны держать путь к трону Вотана (Одина). Чтобы сразиться в финале, выиграв или проиграв, таким образом, Вторую мировую войну.
То есть главное в романе не батальные сцены, коих тут немало, поскольку рай для воинов, по определению, это постоянные битвы армий всех времен и народов с последующим весельем победивших (да и побежденных тоже), а долгий и опасный путь к финальной битве. Отряд движется, обходя многочисленные ловушки и проявляя немецкую выдержку и русскую смекалку, понемногу рассыпаясь на отдельные судьбы: кого-то пленила местная красавица, и пришло время семейной жизни, кто-то остается сеять и пахать в близлежащей деревне, кому-то приказывают защищать женщин и детей. И разницы между «врагами» особенной нет.
«Потемнев лицом, Вагасков смотрел в дальний конец лагуны, где белел на воде обрывок детского платьица.
— Останешься здесь, — сказал он боцману. — Возьмешь все оружие. И проследишь, чтобы этого не было. — Он помедлил, глядя в песок. — Это приказ. Этого очень мало, надо бы не так, все не так, надо бы по-другому… Но мы действительно дошли. Больше я ничего не могу сделать сейчас.
— Я и без приказа останусь, — сказал боцман, — я жизнь положу, чтобы этого не было.
— И я, — сказал вдруг один из немцев.
— И я тоже. С боцманом может что-то случиться, точно предсказать нельзя. Я буду вместе с ним. Простите, герр капитан».
Поредевшая компания бывших врагов попадает в передряги и засады («Отмель единения», «Лягушатник», «Ломтерезка») распутывает тайны и решает проблемы — дорожные, военные, мирские. Ну, и «национальные», конечно, тоже.
«— Я оставил хозяйке заведения автомат с запасным магазином, — негромко сказал Вагасков. — Публика здесь опасная, так что мало ли что может случиться. Утомленно поморщившись, словно чем-то доведенный до крайности, немецкий офицер покрутил головой. — Славянская чувствительность, — произнес он. — Впрочем, я уже начинаю привыкать. А то, что эта женщина, явно предельно практичная, наверняка тут же забрала у застрелившегося шведа его пистолет, тебе не приходило в голову? Вагасков пожал плечами. — Ну, может, она уже пускала его в ход, и боезапаса больше нет. — Или тот швед застрелился последним патроном, — встречно кивнув ему, сказал немец. — У вас, русских, всегда наготове масса аргументов, когда надо оправдать какую-нибудь глупость».
Интрига всей этой истории в том, что боги, проложившие нашим героям маршрут, знают все наперед, а самому главному из них, могущественному Одину, вообще все равно, как сложится ситуация в войне между Россией и Германией. Знаем, казалось бы, и мы, но каждый раз, когда верх берет «альтернативная» реальность, не на шутку пугаемс: а что если враг все-таки пройдет? Точнее, когда ни врагов, ни друзей, а тусклые дорожные будни озаряются лишь сполохами далеких боев и смутной тревоги, и команда, как оказалось, состоит из угрюмых и мужественных единомышленников, то какая это, к черту, война?
Тем более добавим, если все вокруг давно мертвы, и только горстке моряков есть дело до живых, оставшихся там, далеко, в нашем мире… В частности, до того, когда же все это закончится, если исход поединка уже предрешен.
«— Подождите, — сказал вдруг Вагасков, — я понимаю, что на войне все происходит не в раз, нужно время, но… — он серьезно, почти просяще посмотрел на Локи, — но, может, вы позволите нам, может покажете — хоть одним глазком посмотреть на то, как это будет, как все начнется? Сухо глядя на него, Локи, казалось, на мгновенье задумался. — Долго все это длится, — сказал он, — да и вряд ли вы сможете хотя бы в малой мере осознать, что увидели. Впрочем, вы правы, все уже началось. Скоро ли кончится, вот вопрос. Но показать я могу только то, что происходит сейчас, сию минуту. И, скорее всего, это ничего не скажет вам. Боюсь, вы слишком многого ждете от меня. Впрочем, — он пожал плечом, — мне не жалко, смотрите…»
Посмотрим и мы, точнее, прочитаем — и роман, и судьбу его героев — и нам, возможно, воздастся за потраченное не на такую уж «альтернативную» историю время.