Приехав однажды на Филиппины, я влюбилась раз и навсегда. В эти потрясающие по своей самобытности городишки и деревеньки, в шелковистое тихое море непередаваемо нежного голубого оттенка, белоснежный песок на мелководье, а главное - в самих островитян, милых, чудных, поражающих своей детской непосредственностью.
Филиппины состоят из сотен островов, и каждый из них представляет особенный мир, со своей культурой и обычаями. Но одно объединяет их - умение их жителей искренно, радостно улыбаться.
Чуть завидев вас, они ласково взмахнут рукой и улыбнуться так широко и приветливо, что трудно не улыбнуться в ответ.
Они - маленькие, да удаленькие; целый день трудятся, как пчелки. Жизнь в этой стране не сахар, бедновата страна. И вот с раннего утра ее жители вертятся в своей каждодневной карусели. Значительная часть их обслуживает нас, белых сагибов. Горничные, повара, уборщики, а также рыбаки, водители тук-туков, сборщики фруктов, продавцы и другие - все хотят получить некую мзду от туриста, и рады каждый капле, выдоенной с него.
Несмотря на бедноту, их старые дощатые домишки - чистенькие, опрятные, обсаженные кустами крокусов и рододендронов.
Мелкая ребятня на улицах радует глаз чистотой рубашечек, а юные чинные школьницы - строгостью отглаженной формы.
Вечерами они забираются в веселенькие, сияющие разноцветными огнями фургончики и с смехом и прибаутками разъезжаются по своим хижинам, а с утра - вновь работа, для туристов ведь нет выходных.
В воскресенье - обязательное посещение мессы; все островитяне - послушные католики. Церкви здесь дряхлые, замшелые, с провалившимися крышами, - навевают мысли о крестовых походах и ужасах инквизиции.
Но тем усерднее молятся ее посетители о ниспослании хлеба насущного, пусть даже стены вот-вот рухнут.
Но вернемся к теме улыбок.
Как-то я наблюдала, как два филиппинца собирали кокосы. Видимо, они были новичками в этом нелегком деле, и взятие высоты давалось им с трудом. Они с удовольствием замахали мне руками, а один от старания чуть не навернулся с десятиметровой пальмы. Но поди ж ты - даже побелев от страха, он ласково мне улыбнулся, - ничего, мол, не переживай за меня, я справлюсь!
Другой раз - какая экзотика! - мне удалось увидеть крестьянина, работающего на рисовом поле. Представьте себе эту работу - солнце, жара, мухи, жидкий навоз. Увидев, что я фотографирую, он бросил своего вола и просто засиял от счастья. Мне пришлось быстро ретироваться, ибо стало неловко за свою нарядную одежду и праздность.
В их улыбках нет ни капли подобострастия или подхалимства. Мне казалось, что жизнь в этих красивых, богом поцелованных местах наложила на местных жителей свой отпечаток, поэтому они всегда счастливы, пока однажды не столкнулась с реальностью жизни.
В прибрежном кафе за столом сидели две бедные филиппинские женщины, одна помоложе, вторая совсем старуха. Они ничего не заказывали, и, по-видимому, чувствовали себя неловко среди жующих туристов. Их лица будто выключили изнутри, они молчали и не смотрели друг на друга. Когда я пришла, они уже сидели. Мне стало интересно, и я исподтишка наблюдала за ними.
Минут через двадцать к ним подсел некий господин в поло и бриджах, европейской, - а может и американской, наружности. Теперь они молчали втроем. Американец сходил и принес кувшин пива, они пили его в глубочайшем безмолвии , прежнему не глядя друг на друга.
Еще немного - и это немое кино меня утомило. Отчаявшись решить задачу, - ху из ху, и что они делают вместе, - я расплатилась по счету и отправилась гулять по побережью.
Вечерами море в своей живописности становиться совсем уж нереальным. Оно похоже на струящийся атлас цвета лаванды, с переходом в глубокую синеву на изгибах. На ночь к берегу пристают рыбацкие лодки, создавая неповторимый филиппинский пейзаж.
Нагулявшись до темноты, я брела к своему отелю. И вдруг (да простят мне читатели этот избитый оборот), на песчаную дорожку из-за кустов вышел тот самый в поло и бриджах.
Он был не один. Рядом с ним шла филиппинская девочка лет двенадцати, может - тринадцати, неземной красоты - с идеальным овальным нежным личиком, блестящими волосами и точеной фигуркой. Наряженная в какой-то нелепый пасторальный костюм, она семенила, стараясь попадать в ногу со своим спутником.
Переведя взгляд на его горящее похотью лицо, для меня открылась, наконец, суть молчаливого торга в кафе. С какой победоносной наглостью держал он руку на плече этой девчушки!
Ее глаза сияли от сдерживаемых слез, а щеки горели неестественным румянцем. Но - она улыбалась, и эта улыбка ножом пронзила мне сердце. "Вся заблудившаяся юность мира была в ее улыбке"...
Мужчина полоснул меня по лицу высокомерным взглядом, и они скрылись за мной во тьме.
Мир сразу сжался, превратился в комок невыносимо мерзкой слизи, которую мне хотелось исторгнуть из себя, и все, что я съела в том кафе, вылетело из меня фонтаном. Я металась в ночи, не находя себе места, не зная, что мне делать. И что я могла сделать? Примерно через час бесцельных яростных блужданий я обессилено опустилась на песок.
Это их правила. Нарядили, как куклу, и как куклу, продали. Это их мир. Это - норма. Я ничего не могу с этим сделать, да и никто не сможет.
Помню, как с совершенно пустой душой я вернулась в свой отель. За тонкой стеной было слышно бурную ночную жизнь моих соседей - толстой филиппинской женщины лет тридцати и ее мужа-шведа. Я вспомнила, как нежно они улыбались друг друг, выходя по утрам из своего номера.
Возможно, у моей истории тоже будет счастливый конец. Он полюбит ее, увезет с собой... Но никогда не смогу я забыть той боли, которую мне причинила одна трогательная улыбка...
Да, это их мир. И этот мир они пытаются украсить, улыбаясь.
Порой - это единственное, что ты можешь сделать. Сквозь боль, сквозь слезы, сквозь отчаяние. Они улыбаются, и верят, что от этого жизнь вокруг станет лучше.
Поверю же и я в это. Улыбайтесь, мои друзья. Я не смогу вам помочь, но могу просто улыбнуться в ответ...