733 подписчика

Город на Стиксе. Роман. Глава вторая. Без героя. 4

3 июля 20203 июл 2020

13 мин

Продолжение. Начало здесь:

Город на Стиксе. Часть 1. Пленницы свободы 1

Город на Стиксе. Часть 1. Пленницы свободы. 2

Город на Стиксе. Часть 1. Пленницы свободы. 3

Город на Стиксе. Часть 2. Без героя 1

Город на Стиксе. Часть 2. Без героя 2

Город на Стиксе. Часть 2. Без героя 3

Я стояла на краю крыши оперного театра и совершенно не боялась разверзнувшейся у моих ног пропасти. Где-то далеко внизу расположилась аккуратно разбитая на квадраты в тусклых ночных фонарях площадь. Кажется, стоит сделать шаг вниз, и я протяжно, как при замедленной съемке, спланирую в ее гладкое лоно, и полы моего длинного, сложно устроенного плаща будут развеваться и тихо трепетать. Но вниз не хочется. Гораздо интереснее оставаться здесь, в эпицентре ясной июльской ночи, освещаемой терракотовой луной, лежащей на одном из недавно отстроенных небоскребов.

Странно: эта якобы крыша совсем не похожа на крышу. Покрытая белым и розовым мрамором, увенчанная по углам причудливыми башнями и массивным фонтаном в центре, она напоминает венецианский дворик для прогулок. Фонтан, конечно, не действует, но все остальное не только не имеет явных следов разрушения, но кажется довольно ухоженным; в больших белых чашах устроены клумбы, по периметру стоят скульптуры.

Я не удивилась, не испугалась, не шелохнулась, когда на противоположном конце этой тщательно декорированной площадки возникла мужская фигура – и тоже в плаще, несмотря на жару и безветрие. Некоторое время она была неподвижна, как статуя, и мы стояли симметрично, по диагонали, каждый в своем углу, будто противники в шахматной партии. Было напряжение, но противостояния – не было; что-то нас связывало, и мы издали всматривались друг в друга и словно даже разговаривали, не произнося, правда, ни слова. Только о чём? Затем мужчина сделал несколько шагов и сказал:

- Ты должна меня узнать. Это важно.

Встав так, чтобы луна светила ему прямо в лицо, он снял капюшон, чтобы я могла его видеть. Худощавый, высокий. Глубоко посаженные глаза, нос с горбинкой.

Прошло секунд десять. Луна зашла за тучу, и все погрузилось в кромешную тьму, а когда лунный диск появился опять, крыша-площадка была совершенно пуста. Ни фонтана, ни цветов, ни незнакомца.

…И проснулась я так, будто упала. Не знаю уж, с крыши или нет, но первой моей мыслью было бежать в оперный и взобраться на крышу. Теоретически это было возможно – я приятельствовала с завтруппой, - но тут же вспомнила весь сон, и декорации отошли на задний план. Впечатление, которое оставил этот фантасмагорический сюжет, было настолько сильным, что держало меня в напряжении весь день – и когда я строчила срочные информашки в номер, и когда на автомате правила присланные собкорами материалы, и когда вместе со всеми сидела в кабинете редактора на летучке и даже что-то деловито обсуждала. Это было не просто волнение. Отключившись от текучки и несколько раз прокрутив увиденное, я разложила свое состояние на вкрадчивую тревогу и все усиливающуюся печаль. Там, во сне, меня что-то связывало с этим человеком, и теперь мне его не хватало. Человек, которого мне показали, не был похож ни на одного из моих знакомых, я с ним никогда не встречалась. Выходит, должна была встретиться?

Зная, как быстро тают, улетают, растворяются при свете дня даже самые пронзительные, самые яркие сны, я записала его в свой блокнот, а потом, чуть подумав, позвонила одному знакомому художнику со странным псевдонимом «Фикус» и спросила, может ли он набросать портрет с моих слов. Парень - он бросил в том году Городскую академию живописи и собирался в питерскую «Муху», - сказал:

- Нет проблем.

Изрядно сомневаясь в успехе предприятия, я поехала на другой конец города. И так торопилась, что легко отложила и материал про дягилевского племянника, и встречу с Людмилой Стрельцовой. Я вспоминала то, что видела, рассказывала, уточняла, а Фикус старательно составлял «фоторобот». Часа через два с листа форматом А-3 на меня смотрело лицо, настолько напоминающее облик незнакомца из сна, что я не могла оторвать от него глаз.

- Все так и есть, - прошептала я, - за исключением деталей. Нет, не могу понять… Как будто что-то лишнее… Или наоборот…

Краем глаза взглянув в телевизор, по которому без звука шел фильм «Три мушкетера», я вскрикнула неожиданно для себя:

- Волосы! У него были длиннее волосы!

- До пояса? – невозмутимо поинтересовался Фикус.

- Да нет же, как у мушкетеров, смотри, почти по скулы.

Фикус удлинил волосы, и на секунду я перестала дышать: это был он, незнакомец из сна.

В порыве я тут же рассказала ему всю историю, и, к моему изумлению, Фикус отнесся к ней очень серьезно:

- Совершенно очевидно, - объяснил он мне, - что тебе показали человека из будущего. Чтобы ты его запомнила и узнала, если встретишь. Должно быть, судьбоносный человек.

- А почему он одет так странно? Несовременно как-то,- опять заволновалась я.

- Ну, я не знаю. Может, он актер и играет в шекспировской пьесе?

- Нет в Городе постановок по Шекспиру.

- Другие спектакли есть. Проверь.

- Вот ты сказал «из будущего». А из какого – ближнего, далекого?

- Я тебе Ванга? Нострадамус? Но вообще-то есть теория, по которой все времена текут параллельно, так что близкое ли, далекое – не поймешь. Опять же это будущее многовариантно, с ним никогда ничего не понятно. Но ты смотри по сторонам на всякий случай. И вообще закажи этот сон… ну, повторно.

- Повторно – это как?

- Да очень просто. Задаешь себе на ночь вопрос. Например: кто этот человек? И во сне получаешь ответ. Моя соседка всю дорогу этим пользуется, ей даже номера ее экзаменационных билетов сообщают во сне.

Портрет, нарисованный Фикусом, его слова – все это сняло с моей души непонятный и неоправданный груз. Дома я спрятала рисунок в стол, чтобы не маячил перед глазами, но время от времени все же решила на него посматривать.

* * *

Как ни заказывала я по совету Фикуса повторный сон с вопросом, ответа мне в эту ночь не последовало. Более-менее успокоившись, я поехала к Людмиле Стрельцовой, которая с некоторым удивлением назначила мне встречу в кафе. Мы были едва знакомы, повода писать о ней у меня никогда не было – она давно не танцевала, оставаясь в тени, как все педагоги-репетиторы крутиловской труппы. Но я симпатизировала Людмиле и сочувствовала: она кругом была «бывшая» - и жена, и танцовщица, а бывшим всегда очень сложно.

- Вы отличную написали статью, - сказала она вместо «здравствуйте», демонстрируя мне усталое, без всяких следов косметики лицо и неправдоподобно прямую спину.

- Последнюю? – уточнила я.

- Нет, предпоследнюю. Я говорю про рецензию. Вы обозначили то, до чего он добрался в своих постановках. Ведь он и сам не знал, он только чувствовал и шел по наитию. Я прочитала и сказала: можно умирать.

Она достала сигарету, закурила, покачала ногой, и в каждом ее движении было столько безразличия и усталости, что я невольно вздрогнула и отодвинулась вместе со стулом.

Не зная, как начать, я достала бакунинскую камеру и прокрутила Стрельцовой пленку.

- Откуда у вас эти кадры? – спросила она, помолчав, и по тону я поняла, что следователю об этом визите ничего неизвестно.

- Случайно отсняли знакомые. И теперь я не знаю, что делать.

Раскурив от первой сигареты вторую, Стрельцова отвернулась к окну и тихо проговорила:

- Никакой встречи у нас не планировалось. Последние два года мы практически не общались, то есть общались как коллеги, на работе. И вдруг Георгий мне звонит, просит срочно приехать. Я удивилась, но поехала. Он усадил меня в кресло и с порога начал рассказывать о спектакле, который придумал накануне ночью, и теперь ему было нужно, чтобы его выслушали. Когда он кому-то подробно объяснял едва родившиеся идеи, он сразу видел все их минусы и плюсы… Конечно, я была поражена: последние пять лет его слушает только одна Маринович. Когда-то слушала я, но это было настолько давно, что забылось. Но позвал он меня не поэтому.

Людмила помолчала. Потом встряхнула причудливо остриженной головой и с отвращением затушила наполовину выкуренную сигарету:

- Он позвал меня, чтобы задать вопрос, по-видимому, мучивший его в последнее время. Вопрос звучал так: «Ты считаешь, что я тебя предал?»

- Он имел в виду ваш развод?

- Нет, не только развод. Понимаете… Георгий был зажатым романтичным мальчиком, когда мы познакомились. Я старше Гоши на два года и уже училась на втором курсе, когда он только поступил на наше отделение хореографии. Но даже тогда, при всей своей закомплексованности, он был таким своеобразным, ярким, - натуральным, что ли, - что не отличить его было нельзя. На первом же факультетском вечере он подошел ко мне, взял за руку и больше не отпускал. Сначала это было просто любопытно, как любопытен всякий сгусток энергии, фонтанирующий идеями и обладающий гигантской силой притяжения. А потом я влюбилась. И больше уже не помню себя в одиночестве: мы жили вместе, спали вместе, ели вместе, вместе учились. У него обнаружились такие пробелы в программе средней школы! Так что по всем общеобразовательным предметам я училась вместо него. Вместе бежали в танцкласс, из которого готовы были не выходить сутками. Все ночи напролет мы то смеялись, то спорили, и однажды он сказал: «Когда я ехал в Город, у меня было две мечты: встретить любовь и выбрать судьбу. И как же все быстро случилось!» Тогда родился его «Импульс», мы станцевали «Звезду и смерть Хоакина Мурьеты», стали знаменитыми в студенческих кругах, и в Городе тоже. Было полное ощущение собственной силы, ощущение будущего. Он еще учился, а мечтал о собственном театре! И вот тогда, в одну из наших бессонных ночей, мы дали клятву: создать Театр Георгия Крутилова и никогда не предавать друг друга.

Она вздохнула, спросила стакан минералки.

- И как вы эту клятву давали? - спросила я.

- Как… Как-то по-дурацки. Вышли на балкон в три часа ночи, сказали, что клянемся в верности, а в свидетели взяли Город.

- И все?

- Да, еще выпили что-то. По-моему, квас.

- Он сильно изменился с той поры?

- Очень сильно. С каждым годом я чувствовала, что он не то чтобы отходит от меня, а что ему требуется гораздо больше его личного, собственного пространства. А тут родился Женька, и мне просто нечеловеческими усилиями удавалось оставаться на сцене. Ребенок болел, бабушек рядом не было, так и вырос за кулисами на руках у ребят.

- Сколько вы были вместе?

- Десять. Десять лет… А потом… Я недавно перечитывала «Курсив мой» Нины Берберовой – в том месте, где о разрыве с Ходасевичем, и была потрясена аналогичной нашей с Гошей ситуацией. Только я была на месте Ходасевича, а Георгий – на месте Берберовой. Не берусь повторить точь-в-точь, но где-то примерно так. Что-то медленно, едва заметно, начало изнашиваться, сквозить – сначала во мне, вокруг меня, между ним и мною. То, что было согласием, начало оборачиваться привычкой соглашаться, нежеланием спорить. То, что служило утешением, облегчением, постепенно стало безразличным, механическим. Я портилась сама и портила все вокруг себя. Начала опасаться, что испорчу наше с ним общее, а общего уже не было. Именно, общего не было. А для того, чтобы Гоша мог двигаться дальше, ему просто необходимо было личное пространство. Одиночество, свобода. Понятно я говорю?

- Более чем, - кивнула я, поражаясь образованности Стрельцовой и тому факту, что танцовщица вообще может быть образованной.

- Немотивированные ссоры, неадекватные поступки, невразумительные объяснения. В общем, мы решили на время разъехаться, и буквально через неделю я почувствовала, нет – увидела, что у него снова выросли крылья. Это поставило точку в наших с ним отношениях.

- А вы?

- А я умирала. Не знала, как жить. Хотела уйти из театра и склеить себя по частям, склеить заново – он силой удержал меня от этого. Ради меня, разумеется. Танцевать я могла только в его труппе, а танцевать оставалось чуть-чуть, года три.

- То есть, значит, не бросил же, не предал?

- Я не знаю. Не знаю… Не хотел предавать, это точно.

Стрельцова опять достала сигарету и, не зажигая, играла ею, переворачивая и постукивая о стол то одним концом, то другим:

- Человеку ведь далеко не всегда дано принимать решения, даже относительно собственной судьбы. Принимает решения жизнь, и то, что ему потребовалась свобода от меня, было условием этой жизни. Он ушел не к кому-то, а к себе. Но если бы он ушел к кому-то, мне было бы, возможно, легче… С момента нашей первой встречи он проделал такой путь, что невозможно сравнивать «того» и «этого» Крутилова. Удивительно, что он вообще заговорил на эту тему.

- Почему же вы все-таки ушли из театра?

- Как ни странно, по той же причине. Я долго танцевала, долго была педагогом, нужным винтиком дорогого для меня детища. Которое на самом деле не было моим. Захотелось вернуться к себе, и, значит, тоже потребовалось одиночество.

- А я считала, из-за Маринович…

- Ну, Маринович – внешняя причина.

- Это правда, что она была вторым человеком в театре?

- Скажем так: хотела бы им быть. И в какой-то мере ей это удавалось. Как человек с университетским образованием, человек невероятной начитанности, а, главное, человек с культурным кодом, что, конечно, плохо вяжется с ее вульгарностью, корыстностью и лживостью, она имела фантастическое влияние на Георгия, человека без подобного культурного кода, надлежащего образования и многого другого. Не понимаю, как они нашли друг друга, но то, что они были друг другу необходимы, – совершенно точно. Георгий выдавал свои потрясающие работы - как она говорила, хореографические послания, - но никогда двух слов не мог сказать о том, что ставит. Маринович смотрела и объясняла, что он делает, - ему же самому, танцовщикам и зрителям. Пожалуй, должность завлита в крутиловском театре – единственное место, где она вообще могла бы работать.

- Почему же?

- Ну, везде-то ведь нужно работать, причем работать от и до, а не только лишь фонтанировать мыслю. У нее, правда, есть оправдание: она всерьез считала Гошу гением и служила ему, как могла.

- Вы сказали: корыстна и лжива…

- А как я еще должна говорить, если она везде выдавала себя за гражданскую жену Гоши, хотя весь город знает, что Маринович живет со своим спившимся сумасшедшим художником, которого давно и безуспешно лечит!

- Какая там жена, о чем вы? Насколько я знаю, женщины для Крутилова – давно освоенная, пройденная тема…

- Я это не комментирую. Как я еще должна говорить, если она перессорила Георгия со всеми, с кем он начинал? Такая вот любовь с зачисткой территории от прежних связей.

- Но вернемся к тому разговору…пятнадцатого.

- Да странный был какой-то разговор. Не добившись от меня никакого ответа на тему предательства, он вручил мне три тысячи долларов, чтобы я «отдохнула, как люди», и обещал купить квартиру Женьке.

- Откупался.

- Похоже, что так.

- А потом?

- Я ушла, торопилась на дачу. А он, мне показалось, ждал кого-то…

Продолжение следует.

Понравился текст? Ставьте лайк, подписывайтесь на мой канал, буду рада новым читателям)))

Карта Сбербанк 4276 4900 1853 5700