Текст: Ксения Грициенко
- Валерий Кислов. Складки. ― СПб.: Все свободны, 2019. ― 320 с.
Эту и другие упомянутые в наших публикациях книги можно приобрести с доставкой в независимых магазинах (ищите ближайший к вам на карте) или заказать на сайте издательства, поддержав тем самым переживающий сейчас трудный момент книжный бизнес.
Так случилось, что Валерий Кислов перевел на русский язык липограммический роман Жоржа Перека «Исчезание» — и, в общем-то, после такого подвига переводчик уже больше ничего не должен этому миру. Но мы-то знаем, что тяжелый арсенал Кислова не ограничен одним профессиональным опусом: это и экспериментальная поэзия (книга 1999 года «АЕЁИОУЫЭЮЯ»), и блестящие рецензии, и ритмическая проза. Некоторые рассказы и эссе, вошедшие в сборник «Складки», уже публиковались под разными редакциями, но эта книга стала первым собранием прозы петербургского автора.
Тексты Валерия Кислова ориентированы на взыскательного человека, который читать любит и успел уже много прочесть. И нет ничего удивительного в том, что художественная проза переводчика временами больше напоминает переложенную на русский язык литературу французскую. «Некоторых авторов просто невозможно читать без словаря по психологии, философии — вот это для меня сложная литература», — говорил он в одном из интервью и — хорошо это или плохо — в конечном итоге сам оказался в ряду «сложных писателей». Сложно представить, что насыщенные современными философскими концепциями тексты Кислова окажутся удобоваримыми для широкой публики. И да, порой его произведения если не нужно, то точно не помешает читать со словарем — если все же хочется вникнуть в используемые смысловые каркасы западной философии и социологии. Его стремление к осмыслению и переосмылению каждого написанного слова прочитывается во всем. Как профессиональный переводчик, вскормленный интеллектуальными текстами, Кислов тяготеет к категоризации во всех ее проявлениях: вводя новые или же ограничиваясь известными классификациями, говоря о философских догматах или даже повседневности:
Как правило, аэропорт отдален от города, от земли; это территория закрытая, заказная, зарезервированная, она недоступна просто так, на нее не заступают запросто, не заходят случайно, вдруг, по настроению. Пассажир — человек уже несколько отличный от других, так как он собирается (вопреки всем законам природы) лететь: вроде бы еще на земле, но уже и воздух не такой, и запах другой, и в ушах как-то закладывает, а где-то недалеко что-то куда-то с ревом взмывает.
Даже названия вошедших в сборник текстов без особого труда поддаются прямой категоризации. Допустим, в первую категорию попадут однокоренные: «Складки», «Расклад», «Уложение», «Положение», «Вклад», «Обложение», во вторую — цикл четырех «Зрений», а в третью — все остальное. Это, разумеется, совсем не наверняка (ведь кажется, что каждый композиционный и словесный ход выверен до черточки) и всего лишь вольность, но именно на постоянных языковых вольностях и строятся произведения писателя, продолжающего бравое дело Перека, Виана, Жарри и Кено.
Язык Кислова провоцирует на извечное подражание и максимальную вовлеченность: форма каждого предложения сконструирована так технично, что говорить о его текстах хочется с помощью аналогичного инструментария. Едва ли не каждый текст сборника — это исключительно комбинаторная литература, либо сосредоточенная вокруг конкретного формального приема, либо просто построенная на основе фамильярной игры с языком (хотя, конечно же, сказал бы автор, любая литература — это в каком-то смысле игра с языком). Если Перек строит роман «Исчезание» на липограмме — исключении наиболее употребляемой во французской письменной речи буквы «е», Кислов отвечает ему — и выстраивает гиполипограммический текст «Обложение», в котором все наоборот: самая употребляемая буква русского языка «о» используется без малого 2944 раза на 19 страниц.
Они объявляли: отечество в опасности. Они орали как одержимые. Они обещали обеспечить охлократию и охламонократию всей ойкумене. Они оглашали одномерное обновление. В октбярьское одночасье отрицали и отвергали, отменяли как обскурантизм и оппортунизм: обязывали и организовывали обрезом и обухом. Без обиняков и оговорок облагали оброками, обкладывали ордынщиной.
«Складки» как текст и «складки» как часть кисловского понятийного аппарата — это почти всегда коннотация формы. В складках прячутся буквы и звуки, в складки смыкаются аллитерации и ассонансы. Сборник вполне мог бы стать отличным методическим пособием для студента филологического факультета — в каждом тексте при должном старании вы наверняка найдете тот или иной малоизвестный литературный прием, примененный писателем на практике. Чтобы перечислить все возможные и, кстати, каверзно повторяющиеся из текста в текст авторские рифмы и каламбуры не хватит и монографии: автор сознательно сооружает прозу-головоломку, кроссворд, фактически создает литературный ребус для филологически подкованного читателя. С другой стороны, совсем не обязательно выискивать строгие математико-литературные формулы в густоте текстов, ведь еще с первой страницы можно просто наслаждаться лингвистическими переливами языка автора:
Тот миг был знаком, при-знаком или пред-знаком, знаком-предзнаменованием ― знаменательным и даже знаменующим, ― но я со свойственным мне легкомыслием не придал ему никакого значения.
К сожалению, пусть даже тексты в сборнике объединены общим пространством лингвистических экспериментов, все они оказываются больше похожими на заметки, очерки, наброски и черновики, а не на целостный прозаический конструкт. Письмо Кислова требует глобального проекта, масштабности — все еще по аналогии с уже названными авторами. Впрочем, разве не прекрасно, что написаны «Складки»: настоящая россыпь лингвистического кокетства, лаборатория буквенных экспериментов, те самые вдумчивые тексты, о значениях и смыслах которых определенно будут спорить.