733 подписчика

Город на Стиксе. Роман. Глава первая. Пленницы свободы. 2

3 июля 20203 июл 2020

20 мин

Продолжение. Начало здесь:

Город на Стиксе. Глава первая. Пленницы свободы. 1

Ну, а утром раздался звонок, и так как часы показывали неприличные для моего круга девять ноль-ноль, а в трубке прорезался голос Олега Дуняшина из «Вечерки», с которым мы, приятельствуя, все же конкурировали, а значит, никогда не обменивались срочными новостями, я поняла: что-то случилось.

- Это правда? - спросил, заикаясь, Дуняшин.

- Правда - что?

- Что Крутилов убит?

- Ты что, сегодня же закрытие сезона… - начала было я и проснулась окончательно. - Когда? Кто сказал?

- Вчера, в восемь вечера в собственной спальне. Но информация не проверена.

Через час я входила в репетиционные помещения «Балета Георгия Крутилова», и по тому, как взглянула на меня вся в черном завлит Ника Маринович, как медленно подтягивались танцовщики с прямыми спинами и каменными лицами, стало ясно: да, правда…

Молчали все. Только глухо, ровно, монотонно - и, видно, не в первый раз все это повторялось - звучал голос педагога-репетитора Оксаны Думченко, прерываемый всхлипами и слезами:

- …Я должна была забрать документы. Договорились, что зайду назавтра утром. А потом он звонит и говорит: лучше нынче вечером, накануне, что так ему удобнее. Сказала, что приеду в десять, а сама приехала в одиннадцать - он ведь поздно ложится. Стою, звоню, никто не открывает. И телефон не отвечает. Я дверь толкнула, а она не заперта. Вошла - тихо. Я в гостиную, на кухню, зову: «Георгий Александрович!» Потом в спальню… Открыла дверь, а он … он… там весь голый… на кровати… кровь … и голова вот так назад… Ой, мамочки мои, да что же это! А если бы я пришла на час раньше, как обещала! Там же убийца был!

- Ну, без подробностей, Оксана Павловна, здесь пресса, - одернула ее железобетонная Маринович, дала что-то выпить. - Прошу вас, Лиза, не цитируйте все это. Оксана Павловна упала в обморок, оказывали помощь, и что там она видела, никто не знает. Идемте, вам нужен портрет для газеты.

* * *

Уничтоженная смертью Крутилова, я сидела, пытаясь писать.

Непрерывно звонил телефон со стандартным вопросом, на который я давала стандартный ответ, не в состоянии поверить до конца в случившееся.

Господи, почему, почему он? Здесь и так никого не осталось!

На столе были разложены его снимки, которые мы так любили публиковать по причине фактурности и колоритности модели. По причине ее избранности. Даже не постановочный, сделанный обычной «мыльницей» снимок выдавал портрет Крутилова за произведение искусства: редкой красоты форма черепа, точеный профиль, царственное чело. Именно царственное и именно чело, вызывающее у окружающей черни одновременно восхищение и раздражение. Как этот римский патриций, этот высокий древний дух вообще возник на сцене - там, где правителям не место?

А он был, конечно, правитель. Из трех трупп создать на ровном месте, без денег и связей, собственную империю - частный театр, выдавать по четыре премьеры в год, отвечать за такое количество людей – тут требовалась гениальность. Человек абсолютно невербальный, он мыслил развернутыми хореографическими текстами, спектаклями, на которые валила публика. Театр триумфально ездил на фестивали и конкурсы, то есть Крутилов существовал в контексте, и этот контекст contemporary dance без него был бы точно неполным.

Его танцы были виртуозно сложны и одновременно изящны, и как же он сердился, когда артисты не могли их повторить со второго и третьего раза! Поиск нового языка танца стал смыслом его пребывания в этом мире и в этом Городе, который… Который, заманив его однажды, ни за что не хотел отпускать.

Реальное проявление чуда - вот что такое был Георгий Крутилов. Кто

хоть раз видел на сцене его безупречно вылепленную только для танца

фигуру, знает об этом.

Как сложно-то писать об очевидном…

Я пыталась выжать из себя что-то возвышенно-адекватное, но вместо этого в голове билось одно простенькое и безнадежное: «Все закончилось. Все закончилось. Все…»

Что именно закончилось, объяснить до конца я себе не могла, но то, что гибель сорокадвухлетнего балетмейстера с европейским именем на пике славы и признания есть начало чего-то катастрофического и переломного, мне было очевидно.

Промучившись за компьютером до пяти и ничего не «родив», я засобиралась в театр. Закрытие сезона театр Крутилова решил не отменять. Последние четыре года сам хореограф редко выходил на сцену (ей, видите ли, нужны молодые лица), но неизменно стоял в правой кулисе, появляясь лишь на поклонах и вызывая шквал восторга. Теперь здесь будет зиять пустота. И не только здесь. И не только… Я ехала по Городу и со всех афишных тумб ловила его взгляд - то иронично-печальный, то отстраненно-язвительный, но неизменно сочувствующий: он уходил, он не мог ничего для нас сделать.

Но до зрительного зала я не дошла.

… - Елизавета Федоровна? А я вас жду – решил перехватить в театре.

Товарного вида мужчина с дежурной улыбкой и незапоминающейся внешностью вывел меня из людского потока в дверях и бережно-настойчиво взял за локоть:

- Следователь по особым делам капитан Ларионов, - проговорил он негромко и предложил пройти в администраторскую. – Не бойтесь, это ненадолго.

- Я не боюсь. Только зачем я вам?

Капитан улыбнулся еще шире:

- Так. Вам нужны мои подробности по поводу Крутилова? И мне нужны, но только ваши. Я не представился: Алексей Иванович.

Предложив мне стул возле окна, Ларионов открыл свой портфель и достал оттуда тонкую папку. Пока он в ней что-то перебирал и разглядывал, мой взгляд невесты со стажем сканировал нужную информацию: здоров, хорош собой, женат, успешен, прост в общении, в театре был последний раз в десятом классе, читает только детективы. Как говорит Галина, «не жених», и, значит, я не напрягаюсь.

- Так вот, Елизавета Федоровна… Интересующие вас подробности заключаются в том, что вчера около двадцати трех часов труп балетмейстера Георгия Крутилова был обнаружен в его собственной квартире педагогом театра Оксаной Павловной Думченко.

- Это знает весь город.

- Крутилова убили его же кухонным ножом. Как мы думаем, во время внезапно вспыхнувшей ссоры. Дверь убийце он открыл сам и, судя по всему, был с ним - или с ней - знаком, из квартиры ничего не пропало. Поскольку это был публичный человек, круг поиска у нас обширен, сами понимаете, и я хотел у вас спросить…

- Конечно, спрашивайте. Только, Алексей Иванович, мне кажется, вы не по адресу. Я не была с ним дружна, мы даже не были приятелями. Да, я писала о его балетах, часто. Вот, собственно, и все.

- И все же. Вот, скажем, вас не удивляет, что человек такого уровня, лауреат всяких международных конкурсов и тэ дэ, сидит в провинции, не грезит о Парижах? Как он вообще тут оказался?

Я сосредоточилась и попробовала коротко выложить все, что знала. Самородок. Родился и вырос в деревне, где, кроме школы и клуба, ничего не было. Заниматься хореографией было не у кого и негде, но он рано понял: единственное, что приносит ему радость, - это придумывать танцы. В Городе у него жил приятель, и он объяснил, что нужно поступить на факультет хореографии в институте культуры. А дальше - взрыв. Уже студентом он создает танцевальный коллектив «Импульс», спектакли которого буквально трещат от наплыва успеха и зрителей. Подобных «Импульсов» на час в Советском Союзе тогда была тьма тьмущая, но крутиловский выжил и как-то очень быстро обнаглел и дозрел до театра. Люди из того, первого, состава, работают в нем до сих пор. Людмила Стрельцова, бывшая, кстати, жена, Матвей Рольник…Потом Крутилов окончил ГИТИС и, конечно, упорно занимался самообразованием; в его спектаклях тьма цитат: из Ноймайера, из Матса Эка .

- …Иногда ему ставили это в упрек, но, я считаю, зря: где мы - и где Ноймайер, а так есть возможность увидеть.

- Почему же не уезжал?

- Он тут в интервью сказал, что покорить провинцию сложнее и опаснее, чем центры, и из какого-то своеобразного снобизма не рвался ни в Москву, ни в Петербург. Не суетился, что ли… Говорил: какая разница, где у него репетиционная база. Очень смеялся над фильмом «Сибирский цирюльник» с его кукольной моделью России, увиденной будто из заграницы: Москва и Сибирь.

- А где брал деньги на театр?

- Он же теперь на бюджете. Да и такие ли большие деньги? Спектакли у него практически без декораций. Нет, про деньги не знаю, это не ко мне. Да, кстати, пятикомнатная квартира, в которой жили артисты, - это его.

- А знакомства, связи? С кем дружил?

- Спросите у Стрельцовой, у Рольника. Опять же, какие связи? На связи нужно время, а он жил в хроническом цейтноте.

Да уж, и изворачивался же он. Театр находился на пике популярности, но то и дело стоял на грани закрытия. Говорят, когда было время талонов, а на прилавках – шаром покати, он где-то раздобыл коровью тушу, чтобы кормить своих танцовщиков. Устойчивость и определенность появились только год назад, когда Город взял коллектив на баланс и сделал театр муниципальным.

- Крутилов был счастлив?

- С одной стороны, он вздохнул с облегчением, но с другой-то - ведь это зависимость.

- Почему он расстался с женой?

- Ой, не знаю. Хотел одиночества… Поймите, я писала о балетах, а не о балетмейстере. Это все-таки разные вещи.

- Я к балетам вас и подвожу. Вы помните свою последнюю рецензию, неделю назад? Вот тут у меня подчеркнуто: «…он бродит с фонарем по тайным безднам подсознания, пытаясь начертить и объяснить картину мира, пронизанную эсхатологическими ощущениями конца-начала века». Что вы имели в виду, Елизавета Федоровна?

- Фраза вырвана из контекста. Вы понимаете, балет – условное искусство. Тем более современный. Буквально его объяснить, перевести на «понятный» язык невозможно, а этот, последний спектакль был в высшей степени условен. Я написала то, что чувствовала: ощущение исчерпанности, замкнутости возможного, неизбывной печали. Как всякий художник, Крутилов нам пытался что-то объяснить или предупредить о чем-то. Он попытался и…

- Его убили.

- Вы спросили меня о последнем спектакле.

- А теперь посмотрите на это.

Ларионов протянул мне несколько фотографий, и я увидела то, от чего педагог-репетитор театра упала без чувств. Глубоко запрокинув голову и раскинув руки, словно сползая на пол, на кровати лежал обнаженный Крутилов, грудь была залита кровью, с которой контрастировало белое лицо. Страшный кадр с фотографической точностью повторял финальную мизансцену спектакля, премьера которого состоялась неделю назад.

- Что скажете?

- Ужасно. Просто мистика какая-то.

***

Материал я закончила только под утро, и, едва лишь забрезжил

рассвет, провалилась в лёгкое, феерическое пространство, где не

было ни мёртвого Георгия Крутилова, ни Города с его тревожным

небом, которое ни с того, ни с сего разразилось короткой и мощной

грозой, то и дело прорывавшейся в ткань моего сна. Категорически

отказываясь просыпаться на эти звуки, я улетела совсем далеко и

опять пыталась достичь линии неведомого горизонта, который

поминутно плавился, менял обличья и фактуры, представая то водной

гладью, го извилистыми скалами. На какое-то время мне показалось,

что я существую в осознанном сне, где границы отсутствуют, но это,

как всегда, была иллюзия. Иллюзию разрушил настойчивый звонок в

дверь, и, пока я возвращалась в реальность, он трансформировался в

наглые и нервные удары.

На пороге стояла Жанетта. Я это скорее почувствовала, чем увидела:

открыть глаза было невмоготу.

- Ты чего-нибудь ела? – весело спросила она.

- Когда спят, не едят. Ты откуда так рано?

- Я вообще-то - куда. Ты забыла, что мы договаривались? На часах, кстати, полдень с копейками. А в три у нас акция. Вас не проконтролируешь, так ничего не будет.

Жанка деловито прошла на кухню, распотрошила свой пакет и что-то высыпала в раковину.

- Ща сделаю салат, ты – умываться-краситься. Пообедаем и захватим Галину. План такой: прочитаем воззвание миру, а затем можно ехать купаться.

- Может быть, не сегодня? Крутилов…

- Слышала по радио. Ужасно. Только ты понимаешь: сегодня Крутилов, завтра у Галки командировка, дальше я еду. В Германию. Крутилов… Что Крутилов? Он прожил яркую жизнь: создал театр, родил ребенка, - мальчик ведь? – мальчик… Объездил мир и занимался твор-чест-вом! Предел возможного, по-моему. А ты?

- Жан, он талантлив.

- А ты? Ты не талантлива?

- При чем здесь я? Не сравнивай.

- Ну, хорошо. Талант и ты здесь ни при чем. Но каждый проживает свою единственную жизнь, и относиться к ней, как вы с Галиной, - это преступление.

- А как я отношусь?

- В том-то и дело, что никак. Случилось что-то - «Не судьба! » Или наоборот: «Судьба!» Придумали себе какую-то судьбу, сидят и ждут погоды. А мир устроен так, что получаешь то, что заявляешь. Судьба – это фантом. Но я согласна: мы, конечно, в рамках, и надо успевать.

- Все люди в рамках, дорогая.

- Я про рамки пола. У мужчин другое. Мы же… Ты посмотри, на все-про все пятнадцать лет: получить образование, встретить любовь, родить и воспитать детей плюс еще разобраться с профессией. Конфликт между женской и человеческой жизнью. И ведь десять лет уже прошло. Лиз, ты подумай – десять!

- Да, ты права. Ужасно. Что же делать?

- Совершать движения.

- Ну, если мы с тобой не живем человеческой жизнью, то кто тогда уж и живет!

- Дело за малым: наладить как-то женскую.

Сломавшись под ее напором, я принялась собираться. Залезла в душ, который работал, несмотря на июль, достала струящийся в пол сарафан с абсолютно открытой спиной, привычно завязала рыжий хвост, нагрузила себя бижутерией.

Критически окинув меня взглядом, Жанка кивнула, и мы, прошептав «Теперь или никогда», отправились творить свою судьбу.

Но та в этот день твориться решительно не желала.

- Девочки, я не могу, - прошелестела Галина, когда мы прибыли на место действия. – Но я буду в группе поддержки.

- Да ты взгляни: знакомых нет, и мы вообще преувеличиваем нашу значимость в глазах людей, - вздохнула Жанетта. – Им не до нас, прекрасных.

- Я не об этом, девочки. - Галка подула на челку, пожала загорелыми плечами. - Дело в том, что проблема отпала.

- Ты решила уйти в монастырь?

- Нет, но…

- Что «но»? Что случилось за эту субботу?

- Не за субботу, а за вечер пятницы.

Завернув в попавшееся под руку летнее кафе, которых я не переношу в принципе, мы недоверчиво приготовились слушать, по какой такой причине у Гали отпала проблема поисков жениха. Похлопав глазами, она доложила:

- Позвонил Аркадий.

- И что? – спросили мы, переглянувшись.

- Сказал, что без меня не может.

- Во сколько позвонил?

- Жанн, ну, какая разница, во сколько?

- Большая. И?

- Где-то после десяти.

- Так я и знала. - К поздним звонкам Жанка относится критически, объясняя их просто: «Напились и звонят». По ее наблюдениям, серьезно можно рассматривать лишь дневные и утренние звонки. - Трезвый?

- Конечно, трезвый. Пригласил меня на свадьбу.

- На твою? – Я привстала со стула.

- На свадьбу брата.

Возникла мхатовская пауза.

- Ну, и при чем же здесь твоя проблема? Лиз, нет, ты посмотри, реинкарнируется бывший ухажер, пропавший без вести среди зимы, и мы сейчас должны все бросить и бежать на эту свадьбу.

- Нет, не зимой, а в середине марта. Мы с ним поссорились.

- В который раз?

- Ну, в третий.

- И он пропал до лета. Лиза, что ты молчишь?

- А что тут скажешь?

Душераздирающая история с Аркадием Гутниковым, главным лирическим героем Галкиной женской жизни, состояла в том, что он появлялся, два-три месяца продолжался роман, но когда в отношениях назревало нечто устойчивое и даже перспективное, внезапно исчезал без объявления войны. Ровно через такое же время Аркадий возникал вновь, и сюжет повторялся. Всякий раз после разрыва влюбленная Галка переживала трагедию, плавно переходящую в депрессию, но как только в конце ее тоннеля начинал брезжить свет в лице нового кавалера, Гутников материализовывался с очередным «люблю-не могу», и все начиналось по новой. По основным параметрам он был, конечно, жених: работал топ-менеджером в солидной компании, связанной с переработкой нефти, жил в двухкомнатной квартире, кроме компьютерных игр, вредных привычек не имел и увлекался входящим в моду дайвингом. Что с этим было делать, непонятно. Вернее, понятно: бросать без выражения лица.

- Галя, ты же философ с дипломом, - вспомнила я. – Ты знаешь: то, что произошло однажды, может и не повториться, но то, что случилось два раза, будет повторяться еще и еще. Вот и мой опыт показывает…

- А тут не два, тут целых три раза! - отвернулась Жанна. – Сколько ему, тридцать пять? Тридцать пять – и ни одной жены в анамнезе. Тяжелый случай. Это хуже, чем женатый. Ты знаешь, кто он? Бракофоб. Вот ты представь, сколько же дам его пыталось довести до ЗАГСа – не смог никто. И ты напрасно тратишь время. Сама же меня учила, что если отношения перестают развиваться, они начинают сворачиваться: вы ходите по кругу!

- Нет, вы не поняли. Ведь свадьба брата…

- И что?

- А то, что будут родственники, мама с папой там, сестра. И он решил меня представить.

- Что, есть сестра? Ужасно. Замужем хотя бы?

- Не знаю.

- Вот! Ты даже не знаешь.

- Согласна с Жанной - тупиковый путь.

- Ведь обещали: никаких возвратов! Они как чувствуют, Мытарский тоже…

- Что Мытарский?

- Ничего. Вчера звонил – и тоже ночью, нес какой-то бред. Мол, мы расстались потому, что я его не понимала и видела не так, как видит он. С моделью мы уже порвали, от Москвы тошнит, сейчас летим в Америку по гранту.

- Серьезно?

- Пусть летит. В одной стране нам тесно.

- Какая-то во всем этом вымороченность, Жанна, - вздохнула я и вспомнила Крутилова.

- Так я и говорю: обрезать все хвосты, пока не поздно. Теперь идем читать воззвание.

Выбрав самое людное на городской набережной место и взгромоздившись на бетонный куб, зачем-то здесь оставленный – не для того ли? - строителями, мы по очереди зачитали написанную Жанной в адрес высших сил депешу. Прохожих это заинтриговало мало, и в самом деле все поглощены собой. Мы осмелели и решили повторить, после чего дорогой подругой нам было велено:

a) писать в течение недели по семьдесят раз магическую фразу «Я та, которая ловит стрелу»;

б) скачать из Интернета какое-нибудь свадебное фото, с помощью фотошопа заменить лицо невесты на свое и повесить оную картинку над кроватью;

в) составить подробный портрет желаемого жениха;

г) регулярно посещать свадебные швейные салоны с целью примерки белых платьев;

- Платья – обязательно? – спросила я.

- Да. Не перебивай. Последнее: поужинать м-м-м… с дипломатом.

- С дипломатом? Где мы его возьмем?

- Я видела у Михаэля: кожаный, большущий.

- Дипломат? – не поняла Галина.

- Ну, дипломат, что в этом необыкновенного? Нет, объяснять я ничего не стану. Хотите жениха – готовьте ужин, одевайтесь, ставьте дипломат напротив и потчуйте его, как дорогого гостя.

- Про ужин – тоже с семинара?

- С другого. Но это неважно. Чуть не забыла, самое последнее! Вы каждый вечер перед сном должны себя представить в ЗАГСе. И обязательно во всех деталях. В учреждении мы в этом бывали, а тот, кто не был, пусть зайдет – стоит напротив цирка. Все!

***

Понедельник выдался мучительным. После планерки, на которой редактор пространно рассуждал, кто продуктивнее на рабочем месте: агафья тихоновна или алкоголик, - и пришел к выводу, что все же алкоголик (у того хоть бывают ремиссии), ко мне зашел Гавриков с фотороботом убийцы Крутилова.

- Уже? Вот интересно!

- Ага. Уж лучше бы жену его проверили.

- При чем здесь Людмила?

- А при том, что наследница.

- Не она – сын. Брак давно расторгнут, лет восемь назад.

- А не расторгнут, не расторгнут. Они разъехались, и все. А в марте он ее уволил из театра! – радостно сообщил Гавриков и сел на подоконник.

- Она сама ушла.

- Ушли, ты хотела сказать.

- Михаэль, ее не было в городе в эту пятницу. Да и какая мать стала бы так вот убивать театр, где танцует их сын, между прочим?

Мне не нравилась насмешливая агрессивность Гаврикова, впрочем, обычная по понедельникам.

- Тоже мне ценность, - хихикнул Михаэль. - Театров этих понаоткрывали…

- В сравнении с пивными точками – конечно.

- Вот тут ты не права. Пивные рестораны, но не точки. И посидеть-то негде. Вот в четверг я, Димка Бережнов и Женька Долгих из «Вечерки» отправились попить пивка. И что ты думаешь – ведь негде сесть на этой площади Любви. Пошли к Славянову, который памятник, уселись, освежились. И тут - менты: пройдемте, мол, и все такое. Я удивился: что случилось? Ты не поверишь: распитие спиртных напитков на глазах у изумленной публики. «А чем докажешь? – говорит Евгений. - Вот у него, - показывает на меня, - походка, говорит, нетвердая». Ну, я задрал штанину: на, смотри: лет двадцать, как хромаю на протезе. Он от меня отстал и к Димке: и ваша, мол, речь какая-то нетрезвая.

- Так Димка с детства заикается.

- Иди скажи ему! Он повернулся к Женьке, а тот со свеженьким фингалом - чем-то припечатали на даче.

- Все, хватит, Михаэль, - сказала я, давясь от смеха.

- А ничего смешного, между прочим. И вот я говорю: была бы здесь пивная точка, нас никуда б не замели: походка, ешкин кот, нетвердая… Да, жалко твоего Крутилова. Пошли помянем, что ли?

- И это наши кавалеры, - вздохнула Жанетта. - Прочь, гоголевские персонажи! - И вдруг присвистнула: - Ой, Лизавет, а вдруг они нас точно так же видят?

- Кто?

- Ну, Михаэль… и этот, Долгих из «Вечерки». Он знаешь кто? Он – фокстерьер: энергии много, толку мало. Глазенки выпучит и бегает, бегает…

- Я, думаю, они не видят нас вообще.

- Что?

- Ну, смотрят: вроде женщина… И все. А сколько лет и что на ней, какая там прическа-туфли – ни боже мой.

- Как? Почему?

- Не знаю. Так устроены. У нас тут до тебя один работал, так он нас с Галкой вечно путал.

- Вас? С Галкой?

- Ну да.

- Но Галка – темная, круглолицая, с короткой стрижкой и на размер тебя побольше. А ты - ты высокая, рыжая, с хвостом!

- И что? Им все равно: что я, что Галка…

- Чего же мы тогда стараемся, тратимся на шопинги и пилинги?

- Не знаю. Чтоб занять себя, должно быть.

К двенадцати поехала в театр на похороны. Еле-еле пробилась. Еще бы чуть-чуть – и осталась на улице. Несмотря на жару и закрытие сезона, люди шли и шли, и из страха Ходынки администрация перекрыла все входы и выходы. Тогда они встали широким кольцом на площади перед театром и слушали панихиду из репродуктора. Как во время войны.

Гроб на сцене утопал в цветах, и это был самый ужасный и самый впечатляющий спектакль Георгия Крутилова. Я боялась к нему приближаться…

Продолжение следует.

Понравился текст? Ставьте лайк, подписывайтесь на мой канал, буду рада новым читателям)) 4276 4900 1853 5700