Читайте Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6 повести "Первый бой" в нашем журнале.
Автор: Александр Седнин
Глава 7. Против течения.
Несмотря на то, что апрель почти подошёл к концу, на улице было очень холодно. Ледяной северный ветер нещадно трепал тонкие неокрепшие деревца, только-только почувствовавшие весну и поднявшие свои чуть позеленевшие макушки к небу.
Снег практически сошёл, обнажив всё то, что успели похоронить в нём люди за зиму. Поэтому на серой траве, ещё не успевшей взрастить молодую нежно-салатовую поросль – достойную свою сменщицу, валялись бутылки, банки, коробки, обёртки, куски картона, непонятно откуда взявшиеся здесь транзисторы, какая-то непонятная рухлядь и прочий мусор.
На город медленно, не торопясь, вела наступление ночь. Огоньки звёзд то и дело загорались где-то в омуте первых сумерек, напиравших на последние лучи заходящего солнца. Розовая вуаль перемешивалась с тёмно-фиолетовыми пятнами на горизонте, окрашивая небо в пурпур, который постепенно становился всё более грязным и постепенно угасал в предзакатной тоске.
Дмитрий шёл рядом со своей женой Юлей, которая в это время обычно только-только возвращалась с работы. Они шли не торопясь по небольшому скверу, по обе стороны которого тянулись ещё голые щуплые деревца и, ежась от холода, болтали. Домой идти не хотелось, потому что там ждали застоявшиеся дела, поэтому ради того, чтобы хоть немного отдохнуть от рутины, можно было, немного помёрзнуть.
Савелов ступал осторожно, стараясь попадать своим широким шагом в такт её маленьким ножкам.
- Как дела на работе? – спросила она, - опять что-то случилось?
- С чего ты так решила?
- Обычно ты о ней трещишь, не замолкая, а сегодня как-то уклоняешься от этой темы.
- Ничего сверхъестественного. День как день. Немного только с директором поспорил.
Савелову в глубине души хотелось поделиться с ней всем, что так долго кипело, свербело в нём и точило его изнутри, но он не мог. Безусловно, жена была самым близким для него человеком, и в прежние времена, у него не было от неё тайн. Но сейчас она носила под сердцем его ребёнка, поэтому Дмитрий лишний раз не хотел её волновать.
Ведь она всегда переживала. Слишком много переживала за него, его провалы и неудачи. Он каждый раз смотрел на её красивые тонкие плечи, чёрные волосы, маленькие, необычайно мягкие губы и прекрасные и с тем же, яростные и живые глаза, и понимал, что она заслуживает лучшего. Его дурной характер и желание лезть в драку досаждали не его оппонентам и не ему самому, а чаще всего именно ей. Ну, зачем ей такой красивой коротать век с бедным учителем в съёмной квартире?
Стоит ли он, Савелов, того, чтобы каждый раз за него бороться, защищать до хрипоты?
Дмитрий так не считал. Но Юля была другого мнения.
- Дим, что произошло?
- Ничего особенного. Просто мелочи жизни.
- Опять с директором что-то не поделил?
За много лет, она уже привыкла к его специфичным взаимоотношениям с руководством.
- И с директором в том числе. Но дело не в этом. Просто, понимаешь, я не знаю, как поступить. Вроде как я могу совершить хороший поступок, но, возможно, за него придётся заплатить слишком большую цену.
- Дорогой, за всё приходится платить.
- Я знаю, но здесь многое стоит на кону.
- Может, расскажешь?
- Может быть, но не сегодня. Сегодня слишком хорошая ночь для подобных рассказов.
Сказав это, Савелов взял жену за руку ещё крепче. Ему вдруг захотелось ощутить её тепло.
А ночь действительно была хорошей. Небо совсем потемнело, распрощавшись с последними остатками солнца, и теперь на нём царила мёртвенно – бледным толстым шаром спокойная полная луна. Даже, несмотря на то, что лужи стянулись тонким ледком, холод особо не ощущался. Они прошли мимо старой школы, обнесённой покосившейся железной оградой. Она уже закончила работать и просто смотрела чёрным пастями огромных окон на проходящих мимо людей.
В этой школе не было совершенно ничего примечательного. Она в числе прочих могла похвастать только парой гнутых турников, крохотной футбольной площадкой с диспропорционально врытыми в землю в воротами и беговой площадкой с потрескавшимся асфальтом.
Но было в ней кое - что примечательное: недалеко от входа стоял красный гранитный камень, к которому вела отдельная тропинка, выложенная серыми плитами. Вдоль неё тянулись две толстые цепи на железных столбах. На камне была короткая надпись, нанесённая резными белыми, почти стёршимися буквами.
Обычно Савелов никогда не оглядывался на этот маленький памятник, но сегодня, проходя мимо, он отчего-то пристально всмотрелся в него. Там, в лунном блеске, мерно стекающем с иссиня-чёрного неба, Дмитрий увидел не холодный гранит, а нечто такое, что заставило его содрогнуться.
Он видел бледные размытые силуэты людей, топящихся около камня, волнующихся и застывших в нерешительности, больших и не очень, с багажом в руках и без. Они все чего-то ждали, и это ожидание томило и будоражило их.
Савелов пытался разглядеть лица, но понимал, что всё это тщетно. Их все, подобно буквам на обелиске, стёрло безжалостное время.
Но это наваждение быстро прошло. Фигуры растворились во тьме. Снова зажигались и гасли фонари. Юля встревожено всмотрелась в лицо Савелова:
- Дим, с тобой точно всё в порядке?
- Нет, не в порядке, - ответил Савелов тихим утробным голосом, - но я не хочу об этом говорить. Придёт время, и я тебе расскажу, но не сегодня. Сегодня я просто хочу идти с тобой рядом и любоваться звёздами.
Она улыбнулась и сказала:
- Люблю тебя. Дим, помни, чтобы ты не решил, я в любом случае буду на твоей стороне. Как и всегда.
- Я тоже тебя люблю.
И Дмитрий, притянув жену поближе к себе, поцеловал её. Хорошо бы вот так, быть с ней, чувствовать её нежность и тепло. С ней не хочется думать о тьме и о тех призраках, что живут в ней. Но они по-прежнему ждали его там, под пологом ночи.
***
8 «А» класс считался лучшим в своей параллели. Ещё бы три отличника и десять хорошистов. По сравнению с другими восьмыми классами они, безусловно, были лучшими. Другое дело, что убеждённые множеством хвалебных речей и дифирамбов, спетых им на различных линейках и классных часах, ученики «А» класса с каждой четвертью наглели на глазах.
Вот и сейчас перед Савеловым стояла маленькая с выкрашенными в ядовито-малиновый цвет волосами полненькая Маша Сухорукова с дерзким круглым лицом, усыпанным веснушками и яростно кричала на Савелова:
- Вы офигели что ли! Зачем вы меня к завучам отвели?!
- Потому что ты третью неделю опаздываешь на первый урок.
- И что? Я всего на семь минут опоздала, вы маму мою разбудили!
- Не на семь, а на девять. А во-вторых, кто вообще позволил тебе опаздывать.
Сухорукова демонстративно пропустила замечание Савелова мимо ушей, прошла и села за своё место.
- Я разве разрешил тебе садиться? – всё также спокойно продолжил гнуть свою линию Савелов. Не сказать, что ему это особенно было нужно. Просто он привык это делать, а сила принципа, как известно, порой становится выше здравого смысла. Савелов снова бежал с тапком в руках на летящий локомотив и орал: «Задавлю!»
- А чего, мне ещё разрешение спрашивать у вас нужно?
Спасибо, хоть «не у тебя».
- Нужно, Маша.
- Спасибо, блин, я уже к завучам сходила, с меня хватит на сегодня.
Негодование подкатывало к горлу Дмитрия. Он был на пределе, но продолжал терпеть.
- Есть определённые приличия…
- Маму мою будить неприлично, - заявила Сухорукова и уставилась на Савелова своими большими зелёными глазами без тени смущения.
Весь класс всё это время сидел, замерев, молча, и ждал, чем всё это закончится.
- Ты меня ещё приличиям учить будешь! – рявкнул Савелов и, схватив свой учительский стул, грохнул им об пол.
- Буду. А что, нельзя что ли?
Всё, назад дороги не было. Иногда человек достигает такой точки кипения, что будь у тебя нервы аки стальные канаты, всё равно бы расплавились под горячим паром, который у Савелова готовился пойти из ушей. Это только кажется на первый взгляд легко и просто – постоять у доски шесть часов, побубнить, попить чаю в учительской и, как полагают многие, спокойно пойти по своим делам. Так полагают те, кто не сталкивался вот с этим. То есть, конечно, вторая крайность верить в то, что все дети нынче сволочи и гады, будущие проститутки, алкоголики, наркоманы, преступники. Нет, разумеется, они разные. Есть такие, как Сухорукова, есть такие, как отличник с первой парты этого же класса малахольный очкарик Ужиков, которого все травили за то, что он всегда выполняет домашние задания и тянет руку, когда все демонстративно набирают в рот воды, чтобы учитель махнул рукой (раз никто не готов, значит с вас взятки гладки, давайте вести урок). И вот такой вот Ужиков, тоже идя наперекор, приобретя за годы издевательств и унижений от одноклассников броню, которой позавидовал бы броненосец, упрямо продолжает тянуть руку, несмотря на то, что ему в спину ядовитым шепотом угрожают скорой расправой. Ужиков терпит, делает вид, что не слышит, встаёт и выходит к доске, и от зубов у него отлетает прекрасно выученный материал. И парень копит пятёрки в дневнике и ненависть своих сверстников, научившись терпеть абсолютно всё.
Как в этот момент Савелов завидовал терпению Ужикова. У него такой выдержки не было. В душе он понимал, что в этом возрасте дети неимоверно жестоки: их, возможно, наказывают, иногда даже бьют дома, может быть они каждый вечер видят пьяных в стельку родителей в неприглядном состоянии, недоедают, воруют по мелочи в магазинах, проецируя свою накопившуюся ненависть и неприятие своей жизни, самого себя, а ещё в 14-15 лет своей внешности, лишних прыщей, экзистенциального кризиса, чёрт возьми, когда ты просто ребёнок, но уже необходимо решать те же жизненные вопросы, что и взрослые, на таких учителей, серых и скучных, для них, ничего не понимающих в жизни, и на таких слабых отличников, которые просто терпят и молчат, зная, что если ответят, то будет только хуже.
В порыве эмоций от слов Сухоруковой Дмитрий забыл, что это всего лишь дети, глупые несуразные, злые дети, которые верят, что их обидела жизнь, ещё даже не представляя, что такое, когда жизнь на самом деле обижает, верят, что несчастнее людей среди них нет на планете, что ненавистью надо отвечать на ненависть и что мир всегда будет благосклонен к тем, кто не чувствует страха.
- Поучить меня хочешь?! Ну, поучи, попробуй!
Да, на радость маленьким садистам, у которых от ощущения что сейчас что-то да будет сразу же заблестели глазки, для которых этот скандал был лучше любого вечернего телешоу, у Савелова сорвало клапан.
- А вы не передёргивайте. Я не сказала, что хочу. Вы мне нафиг не нужны, - и она нагленько заухмылялась, чувствуя, что добилась того, чего хотела – урок сорван, градус повысился параллельно её авторитету в классе.
Савелов понял, что бороться бесполезно. Класс начинал медленно гоготать, глядя на то, что Дмитрий ничего не может сделать с Сухоруковой. Дёрнул его чёрт отводить эту бессовестную деваху к завучам за опоздание. Ведь они практически все опаздывают. И ведь давно понятно, что метод демонстративной «порки» давно не работают. Родители им ничего не сделают, а сам останешься виноват, да ещё наешься чего-нибудь подобного, как сейчас.
Но иногда Дмитрия переклинивало от собственного бессилия, невозможности что-либо изменить. Он окончательно дал слабину и… сорвался. Савелов, неожиданно для себя схватил мел и кинул его в голову Сухоруковой, попав точно в лоб.
Через секунду наваждение отступило, но было уже поздно.
Класс затих. Половина уставилась на Савелова, а половина на Сухорукову.
- Записываем тему урока, - приглушённо произнёс Дмитрий, поняв, что одержал пиррову победу.
Что она сделает после урока? Пойдёт к директору? Нет, скорее, пожалуется родителям, а вот, они точно пойдут к директору или сразу в районо. Сделают выговор или уволят?
Чёрт его знают, но терять работу никак нельзя. Но извиняться перед этой особой тоже не хотелось. А, пускай, что будет то и будет. Может быть, она и не станет жаловаться. Но Савелов сознавал, как он дал маху и подставился. Если не она, так другие расскажут родителям. А кто-нибудь из них уж точно нажалуется.
Савелов видел уже это не раз. Даже если дети не жалуются, порой они заявляются в школу сами. Ему вспомнился случай произошедший год назад.
Представительная дама средних лет, высокая и статная с туго стянутым пучком тёмных как смоль волос на голове, грациозно вплыла в его кабинет гордой павой, вся одетая в меха и улыбнулась Савелову хищной недоброй улыбкой.
- Здравствуйте, Дмитрий, давно хочу с вами познакомиться.
- Здравствуйте, - ответил Савелов, не зная ещё, что его ожидает, - проходите, садитесь, давайте знакомиться.
- Я работник отдела образования Галина Петровна Кожемякина. К вам пришла в качестве реакции на обращение.
Нам позвонила родительница, не буду говорить, как зовут, из какого класса, это не важно, у неё с вами возникла конфликтная ситуация.
- Честно, я не понимаю о чём вы лично я ни с кем не…
- Не перебивайте, - осадила Кожемякина, пробуравив Савелова, который тут же прикусил язык, недобрым взглядом.
- Поймите, это пока не официальный визит, иначе я бы пришла не одна. Пока я просто пришла к вам, как педагог к педагогу. У меня довольно большой педагогический стаж, а вы ещё молоды, и я, поверьте понимаю, что порой все ошибаются, поэтому считаю, что должна с вами сначала просто поговорить, указать вам на вашу ошибку. Всё-таки вы ещё многого не знаете.
- Хорошо, я слушаю вас.
Она ещё раз пронзительно взглянула на Савелова своими маленькими злобными глазками, будто хотела просветить его свои взглядом будто рентгеном его, и ещё раз широко улыбнулась ему.
- Итак, на вас поступила жалоба. Вы…поставили…ребёнку…двойку! – выговорила с придыханием она, растягивая слова, словно это придавало им ещё большую значимость.
- Возможно. Но ведь бывает, дети получают…
- Ещё раз прошу, не перебивайте, дослушайте! Вы поставили двойку ребёнку, который отсутствовал на предыдущем уроке. Родители нам сообщили, что в субботу забирали свою дочь в деревню, а во вторник вы вызвали её к доске и спросили домашнее задание.
- Извините, я не понимаю…
- Ах, не понимайте, слушайте, я объясню: вы не имеете права ставить «неуд» ребёнку, который отсутствовал на предыдущем уроке, и, соответственно, не усвоил материал.
- Я понял, про кого вы говорите. Давайте я объяснюсь: я поставил плохую оценку за то, что девочка не подготовила домашнее задание, хотя я оно было выложено в электронном дневнике, да и время у неё было…
- Хорошо, что поняли. Но, кажется, вы не поняли меня. Говорю вам, что ребенок отсутствовал.
- С того момента прошло два дня. Неужели она не могла узнать домашнее задание?
- Да как же его узнать, дорогой мой, они же у вас его систематически не записывают, интересовалась у родителей.
- Не правда, те, кому надо, записывают да и в электронном дневнике нынче всё можно посмотреть.
- Это неправильный подход, Дмитрий Иванович. Вы же педагог. Вы должны контролировать такие моменты. Они же маленькие, глупые. Вы обязаны дать домашнее задание, а потом пройти по рядам и посмотреть, как они его записали.
Помню, вела я литературу в 11 классе, как раз после института (правда всего один год, потом меня в РУО пригласили работать, но это не важно) спрашиваю у них: «Записали решение задачи?», а они отвечают: «Нет, мы вас заслушались». Видите, взрослые, а всё ушами прохлопали. А тут маленький ребёнок, шестой класс.
- Знаете, я, конечно, уважаю ваш опыт, - дипломатично начал Савелов, - но я считаю, что те, кому это нужно. Всегда запишут домашнее задание, а тех, кому это не надо, не стоит лишний раз и заставлять.
- Это в корне неверно. Вижу, метода у вас хромает. Но оно чувствуется. Вам бы на курсы походить или у методистов начать консультироваться. Нельзя так работать, Дмитрий Иванович, нельзя.
Она даже пригрозила пальцем, словно провинившимся нашкодившему дитяте.
- Они у неё хромают потому, что она ничего на уроке не делает. Вы меня, конечно, простите, но давайте работать так, как я считаю нужным. А что у меня там хромает, жизнь покажет.
- Вижу, вы любите стоять на своём. Вы, кажется, не сознаёте, что в наше время это не самое лучшее качество. Плохо работаете, Дмитрий Иванович. Хороший учитель умеет признавать свои ошибки. Но ничего, я теперь буду за вами пристально наблюдать. В нашем районе нужны только профессионалы, дилетантам в этой профессии делать нечего. Надеюсь, на вас мои слова возымеют хоть какой-то эффект и вы возьметесь за ум.
С тех пор у Савелова появились заклятые друзья и в районном управлении образования. Ну, он же хотел, чтобы администрация его заметила. Разумеется, запрос был понят судьбой немного не так, но разве бывает иначе?
Хорошо, что не все родители сразу бежали к чиновникам. Некоторые действительно шли в школу, чтобы послушать про «подвиги» своих чад, и принять меры. Но таких здесь были единицы. Всем остальным было просто наплевать, либо они просто скандалили.
Благо для них, директор всегда им благоволила и со своей стороны тоже прижимала учителей.
Плевать, будь, что будет. Мел попал в голову, значит, ни один жизненно важный орган у Сухоруковой не задет. Пускай жалуется хоть Патриарху Московскому, чтобы предал Савелова анафеме. Назад уже ничего не повернёшь.
Кстати, нельзя не отметить, что доза кальция остудила пыл ретивой Марии, и она, сморщившись как урюк, что-то бормоча под нос, уселась за парту, закинув ножку на ножку, от чего мини-юбка поехала в верх, показав её кривоватые ноги, плотно обтянутые сетчатыми колготками и уткнулась в свой телефон, лишь иногда фыркая носом.
Дмитрий Иванович сделал вид (прикинулся ветошью), что ничего не было и начал объяснение новой темы.
- Вот на доске я нарисовал вам схему английского парламента в 19 веке, давайте вспомним его функции, - начертил на доске Савелов схему, затем повернулся и глянул на класс.
Все занимались своими делами.
Костя Завьялов и Даня Машуков возили машинки из «Киндер Сюрприза» по парте. Заявленные в школе как отличницы Медведева и Козьмина, которых уже года два, признаться, тащили за уши, чтобы не снижать общую успеваемость, сидели и смеялись, рассматривая фотографии в телефоне. Собравшаяся в следующем году сдавать историю, Лена Балашова болтала со злополучной Сухоруковой, равно как и её «единомышленница» Даша Рыжова, которая что-то торопливо шептала на ухо своей соседке, очень полной девочке с вечным румянцем на круглых щеках Лиде Щуровой. Все остальные либо рисовали в тетрадях, либо играли в свои телефоны или планшеты.
Писали только высоченный Гриша Юнусов, которому учителя прочили будущее великого математика, а на деле он готовился стать великим раздолбаем, тряся деньги за школой у младшеклассников и его сосед Женя Тимошенко, который на фоне двухметрового Юнусова, когда они вместе шли по коридору, казался лилипутом, нашли более тихое и интересное времяпрепровождение – раскрутили ручки и сделали «плевалки», и теперь, судя по характерному движению ртов, слюнявили снаряды, откусив для этого материал - бумагу – прямо из своих тетрадей по истории. Слушали и писали только «кружковец» Савелова Арсен Кесарян, волею случая учившийся в этом злополучном звёздном классе, несчастный забитый отличник Кирилл Ужов и ещё пара - тройка более или менее «сознательных».
«Шесть человек – уже кворум, - подумал Савелов, - хорошо, хоть не шумят сегодня и историю с мелом забыли».
Мерное течение урока прервала директор, внезапно влетевшая в кабинет:
- Дмитрий Иванович, сейчас придёт ветеран! – прокричала она, - готовьтесь встречать!
Она посмотрела на класс, но её никто не встал поприветствовать.
- Встали все! – грохнул Савелов.
8 «А» нехотя зашевелился, заскрипел стульями и стал волнами подниматься.
- Хорошо, Ольга Сергеевна, встретим чин по чину, - кивнул Савелов.
Директор буркнула что-то вроде «хорошо» и побежала дальше.
Все разом выдохнув, рухнули на стулья, с таким видом, будто пять секунд назад их заставляли грузить уголь.
- Только мелом в него не кидайтесь, - подытожила всё с такой же наглой ухмылкой Сухорукова, почти все захихикали, и через минуту в классе стало совсем тихо.
***
Он не стал садиться на стул. Он встал перед учениками, чуть ссутулившись и отперевшись на свою палку, но стараясь держать осанку, как будто служба для него не заканчивалась. Китель его был увенчан несколькими медалями, но он не старался, как на параде, выпячивать их напоказ, а наоборот, как-то робко сжимался, будто не хотел хвастаться.
Действительно он пришёл сюда не просверкать былыми подвигами. Ему просто хотелось рассказать. Он заботливо смотрел на молодых людей своими большими чуть выцветшими зелёными, но всё такими же ясными глазами и, как будто желая обратиться к каждому говорил громким чётким чуть подрагивающим голосом.
Савелов прижался к стене и внимательно слушал. Он понимал, что этот человек очень старается.
- Ребята, никогда не пейте и не курите. Я вот ни разу этой гадости не пробовал…
Они смотрели на него, изучая его, как предмет древности, как археологическую находку.
- Я прошёл всю войну, был дважды ранен…
Они не отрывали взглядов, изо всех сил пытаясь сидеть ровно.
- Я потерял много однополчан. Победа далась нам огромной ценой, но мы ни разу не думали о том, чтобы сдаться на милость врагу. Мы знали, что защищаем родных и близких, что за нами Родина…
Он говорил им от самого сердца, надеясь достучаться до умов и душ молодого поколения. Но Дмитрий знал, что этот человек был воспитан немного иначе и поэтому был идеалистом. Когда-то давно в него заложили эту несгибаемую веру в прогресс человечества в светлое будущее, в то, что наши потомки будут гораздо лучше нас.
Но Савелов видел совсем иное, хотя ему хотелось верить в то же самое. Но не получалось. Он тоже пристально изучал этих восьмиклассников. И видел самое страшное, что не было похоже даже на скуку – равнодушие. Они не зевали, держали себя в рамках приличия, но им было наплевать. Для них он был просто ветхим стариком, в очередной раз, докучливо вещавший им, про свою былую жизнь.
Именно поэтому лица их ничего не выражали. И хотя они верили ему, внутри у них ничего не шевелилось. То, о чём он говорил, казалось совсем далёким, давным-давно отшумевшим.
Они не знали, что такое смерть, пули, свистящие над головой, голод и холод. Они не ведали страха. Выстрели, взрывы, мертвецы с мерцающих экранов убили в них эту жилку. А представить они не могли потому, что отсутствовала фантазия.
Мир, который рисовал ветеран, был иллюзорен и нелеп, они не могли его ощутить и были уверены, что с ними такого точно никогда не случиться.
- Поэтому, товарищи, всегда будьте готовы защищать то, что вы любите до последней капли крови.
Он замолчал. Все застыли в ожидании, когда же, наконец, можно будет снова заняться своими привычными делами, достать телефоны и расслабиться.
- У кого-нибудь есть ко мне вопросы? – бодро, улыбнувшись светлой, полной надежды улыбкой спросил ветеран.
Молчание. Гнетущая тишина. Они не знали, что у него можно спросить. Для них в этом даже не было смысла. Савелову впервые в жизни стало страшно. Он никогда ещё не боялся так, как сейчас.
Ветеран погрустнел, улыбка сошла с его лица, он осунулся, и стали гораздо виднее и без того глубокие морщины. Только глаза ещё немного горели.
Вдруг, вопреки всему, робко поднялась одна рука. Это был Кесарян. Глядя на ветерана своими большими карими глазами, он тихо спросил:
- Скажите, пожалуйста, а вам когда-нибудь хотелось сдаться, отступить?
- Хотелось, - честно кивнул старик.
- А что помогло вам дойти до конца? Я имею в виду, что помогало вам бороться с врагом, когда уже не оставалось ничего, даже надежды?
- Я расскажу вам одну историю. Мы с тяжелейшими боями освобождали от немцев Западную Украину. Была весна, распутица, люди и машины увязали в грязи. Мы все воевали давно, вдали от семьи, от дома. Вокруг только смерть, разруха и людские страдания. Каждый день я видел деревни, сожженные дотла, разорённые проклятыми фашистами. Нигде не встретишь даже мимолётной улыбки. Все озлоблены, сосредоточенно бьют врага, который тоже не собирается сдаваться и, как загнанный в угол зверь, борется до последнего вздоха.
Повсюду несчастные люди, страдающие от голода, в основном сироты да старики. И я ничем не мог им помочь.
Однажды в очередной атаке на позиции немцев, погибли два моих близких товарища, и вот тогда я дрогнул. Мне захотелось домой к молодой жене и сыну. Появились мысли бросить товарищей и дать дёру с этой загубленной врагами земли. Де-пускай другие довоюют, а для меня всё кончится.
Но в один из непогожих дней вошли мы в очередную полуразрушенную деревню. Вокруг лишь серое небо, да покосившиеся кривые хаты с проваленными крышами. А над полями кружатся вороны и каркают, громко так, крыльями хлопают. Много их было, этих воронов, так много, что они образовывали огромные воронки в полнеба.
Тащимся мы по грязи, птиц рассматриваем, мелкий дождь нам по каскам стучит.
Командир приказал нам с сержантом разведать, чего они там так кружатся. Пошли мы с ним по полю туда, где эти птиц было больше, и видим: яма, а в ней горы мёртвых тел.
Сержанту сразу плохо стало, а я считать стал да сбился. И вдруг вижу, лежит наверху убитый весь истерзанный мальчик, на вид чуть постарше моего сына, лет семь-восемь, и смотрит на меня открытыми синими, как васильки, глазами. Долго я, ребята, смотрел в эти глаза. И знайте, увидел я в них, за что сражаюсь: чтобы этого всего никогда больше не повторилось. Чтобы не было больше изувеченных, изуродованных, голодных, беспризорных детей, чтобы не считали мы их мёртвые тела, чтобы видели они чистое небо над головой. Ведь я видел ваших ровесников с винтовками в руках, идущими в атаку. Я ваших ровесников хоронил.
И вот тогда я всегда вспоминал в такие моменты этого мальчика и продолжал идти дальше, как тяжело бы мне не было.
Он прервался, чтобы перевести дыхание. Савелов глянул на 8 «А», они были поражены. Некоторые даже боялись вздохнуть. Пускай не у всех, но у некоторых внутри что-то дрогнуло. Поднялась вторая рука, затем третья.
Но тут в класс вбежала Ольга Сергеевна.
- Степан Дмитриевич, вы ещё здесь? У нас же регламент! Нам надо успеть ещё три класса обойти. Ребята, давайте скажем «спасибо» и похлопаем нашему ветерану.
И заулыбавшись, она громко захлопала в ладоши.
Все остальные, кроме Савелова, стали хлопать вслед за ней.
Ольга Сергеевна увела ветерана.
Савелов встал прямо перед классом. Он не знал, о чём говорить. Ему хотелось высказать очень многое, но он просто не мог подобрать слов.
- Знайте, - нерешительно начал он, стараясь не смотреть им в глаза - мне стало вдруг грустно. Я смотрел на вас всё это время и видел то, чего долгое время увидеть боялся. Скоро вы покинете стены этого класса, а через несколько лет – и школы, и многие непонятные доселе вещи станут вам ясными и понятными, но, видимо, только жизнь сможет вам это объяснить. Я искренне надеюсь, что вы придёте домой и хоть минуту уделите тому, что заглянете в себя. Вдруг вы что-нибудь там увидите.
Понимаю, что сейчас я говорю о чуждых и непонятных вам вещах, но я надеюсь, что хотя бы кто-то сегодня выйдет из этого класса немного другим.
Савелов сделал паузу и посмотрел на учеников. Вопреки ожиданиям, они не «рылись» в телефонах, а слушали его и даже как - будто что-то понимали или хотя бы пытались понять.
- Знайте, иногда меня посещает мысль: неужели они победили? Спустя столько лет, они всё-таки победили?
Сказав это, Савелов опустил глаза. Ему было всё - равно дошло до них или нет. Может быть, он сам ещё не понял, знал ли он ответ на этот вопрос.
Через несколько секунд прозвенел звонок. Восьмиклассники собрали вещи и ломанулись к выходу, толкаясь, и огрызаясь друг на друга. Савелов стоял у стены и смотрел в окно.
Продолжение следует...
В тексте упомянуты спиртные напитки и/или табак, вредные для Вашего здоровья.
Нравится повесть? Поблагодарите журнал и автора подарком.