Продолжение, предыдущая глава здесь.
В детстве и юности я, конечно, много слышал о необычной судьбе бабушки Александры, но до определенного возраста мелькавшие в разговорах фамилии мне ничего не говорили. А ведь близкая родственница находилась в гуще художественных событий, фактически являлась тем, что позднее назвали Парижской школой, и видела всех. Не так уж и велик был художественный Париж в начале двадцатых годов.
После персональной выставки в 1972 году в Ленинграде Александра Митрофановна к нам более не приезжала. Сказывался возраст. Еще я слышал из разговоров родителей про туберкулез, про долгое лечение. Уже много позже вычитал в «мировой паутине»:
«Большую часть времени, проведенного в Париже, она находилась в госпитале вместе с маленьким ребенком. Тем не менее, в начале и конце поездки художница успела насладиться прогулками по французской столице. Увиденное в галереях, музеях и мастерских художников нашло свое воплощение в ее работах. Особенно на неё в то время повлиял Фернан Леже («Конструктивная композиция», начало 1920-х). Отдельные эксперименты в стиле Леже в это время появляются и у Романа Суты («Женщина с гитарой», 1923)».
Во Францию латвийские художники ездят не раз. Особенно на её юг. В конце 20-х Бельцова лечилась там от туберкулеза. Эта болезнь унесла из жизни ее мать и восемь из шестнадцати братьев и сестер. В 1927-м во Франции ей делают экспериментальную операцию — и болезнь отступает навсегда...
Вернувшись в Ригу, Роман и Александра основали ставшую знаменитой мастерской росписи по фарфору «Балтарс».
Во время войны Роман Сута работал художником в грузинском театре. В результате какого-то всего лишь творческого конфликта был арестован и расстрелян. Когда после войны отношения между братьями и сестрами Бельцовыми возобновились, то довольно долгое время Татьяна, дочь Романа и Александры, не хотела общаться с русскими родственниками матери. Но затем она с моей мамой все-таки подружилась.
Фантазировать я не стану, лишь представлю фрагменты сохраненные памятью.
Во второй половине семидесятых я еду в Ригу с женой и маленькой дочерью. По тому адресу, где нынче открыт филиал музея, нас встречает Татьяна Романовна. Я протягиваю визитную карточку – её мне в Ленинграде вручила Александра Митрофановна. Формальности не обязательны, поскольку о нашем визите моя мама с Татьяной договорилась по телефону. Но Рига в Советском Союзе почиталась за особое пространство европейского этикета и первые минуты мы ведем беседу по протоколу. Но родственные чувства возобладали.
Татьяна уезжала на дачу в приморский поселок Саулкрасты, и квартира осталась в нашем распоряжении. При входе на полке лежит серпастый и молоткастый. Когда родственница уходит, я, не сдержав любопытства, открываю его. Читаю для советского гражданина экзотическое: место рождения – г. Париж.
Дня через два мы едем на взморье. До поселка Саулкрасты где-то час на электричке. Помню белый песок под ногами, кривоватые сосны. А вот и скромный домик с видом на Рижский залив. Художница сидит на улице у мольберта, рисует. Довольно энергично приветствует своих ленинградских родственников:
- Владимир! Я помню тебя еще совсем маленьким!
День солнечный. По водной поверхности скачут огненные зайчики.
Через какое-то время бабушка Александра заканчивает рисовать. Моя сверстница внучка Инга помогает ей перейти в домик. Там я пытаюсь вести беседу, но Александра Митрофановна меня уже не узнает.
Вечером, провожая нас к станции, Инга говорит:
- Когда бабушка рисует, то она все понимает и все помнит. Но только во время работы.
В Ригу возвращаемся к ночи. Широкая и гулкая лестница старого дома. Ищем по карманам ключ, но не находим. Ключ потерян где-то в дюнах. Четырехлетняя дочь хочет спать и уже начинает плакать, пока я ковыряюсь в двери. Но дверь старая и крепкая. Звоню соседям. Не сразу, но нам открывают. Сперва объясняю женщине средних лет, что, вот, родственники из Ленинграда прибыли, ключ потеряли. Женщина вызывает мужа. Тот выслушивает недоверчиво. Какие-то неизвестные люди просят помочь вскрыть дверь у соседей! Но наша плачущая дочь выглядит убедительно. Мужчина выносит инструменты. Не помню какие. Но массивная дверь поддается и, сломав замок, мы в квартиру попадаем. На следующий дверь со взморья возвращается Татьяна. Сказать, что вид сломанной двери ее обрадовал, было б неправдой. Но она довольно быстро смиряется со случившимся…
Мои личные биографические штрихи не представляют особой литературной ценности. Во второй половине семидесятых я уже с головой погрузился в писательские опыты, продолжая дружить с художниками-вольнодумцами. Было неожиданным и волнующим почувствовать себя на расстоянии рукопожатия от бешенного Пикассо и пьяниц Хэмингуэя и Скотта Фитцжеральда.
Продолжение следует...
- Предыдущая глава
- В начало
- Спасибо, что дочитали до конца! Если тебе, читатель, нравится, жми палец вверх, делись с друзьями и подписывайся на мой канал!
Встретиться с автором и задать вопросы лично вы всегда можете в музее "Реалии Русского Рока", все подробности здесь. Также, если захотите, вы можете поддержать музей любым пожертвованием. Благодарю всех друзей Музея!