Ржевская битва, одна из самых кровопролитных в истории всей Великой Отечественной войны. Одно из самых жестоких и кровавых её событий.
О Ржеве есть воспоминания ветеранов, о Ржеве писали поэты и писатели. Но само название Ржев, произносимое к контексте Великой Отечественной, всегда вызывает в ответ звенящую тишину. От боли.
Именно в нём наиболее остро, кричаще ярко и жёстко проявились характер, ментальность, мужество, воля русского человека как сущности. Наверное, главные и доведённые до предела своей остроты. Человека, уверенно прущего в объятия неизбежной смерти, и даже не убеждённого при этом в том, что она внесёт какой-то ощутимый вклад в общее дело. Человека, "в атакующем крике вывернувшего рот", упавшего "некрасиво и неправильно", но из последних сил, истекая кровью, превозмогая любую боль, как к высшей цели сомкнувшейся вдруг в одной точке вселенной, как к заветной и выросшей до масштабов всего этого мира и единственной неосуществимой мечте, невероятными усилиями пытающегося, вопреки всему, вопреки очевидной недостижимости, но доползти до амбразуры и закрыть её своим теряющим жизнь телом, оставив их навеки здесь, на Ржевско-Вяземском плацдарме.
Покажите ещё один такой этнос на планете. Этнос не обязательно генетический, ментальный.
Но звенящая тишина не у всех. Ещё каких-нибудь четверть века назад, не говоря уже о ещё более раннем времени, представить себе, что есть на свете люди, которым плевать на само историческое событие, плевать на почти пятнадцать месяцев ежедневного, упорного, несгибаемого презрения к смерти, невиданного миром героизма миллиона русских людей, для которых мир сомкнулся на этом плацдарме "двести на двести", у которых впереди - несокрушимая железобетонная группа "Центр", а позади - "Москва за нами". Плевать. Трупами завалили. "Я не отвечал бы ничего, я просто достал бы наган и прострелил бы этой сволочи голову", - слышатся в голове несказанные слова двоюродного деда. Несказанные - потому что не мог он при своей жизни получить такой плевок в лицо: "трупами завалили". Это было немыслимо.
По неудобной местности, на пулемёты, под артиллерийским огнём, под постоянными бомбёжками люфтваффе, шли люди, шли, и складывали свои головы, и снова шли. Шли, зная, что гарантированно останутся на этих полях, в чудеса тогда эти прокопчёные войной люди не верили. Шли практически по телам своих товарищей, которые ходили в такие же атаки до них.
Ржев - это один из главных символов той войны, символ другой и едва ли не самый главный. Символ бессомненной самоотверженности, бессмертного подвига, тихого и большей частью неизвестного, ровно распределённого по невыносимо растянутому времени - четырнадцать с половиной месяцев.
Не трупами они закидали, а своими жизнями. Не закидали они, а положили. А положив, ещё силились доползти и закрыть. И выбора у них не было - они его не видели и видеть не собирались. Они были русскими.
Выбор был у других. Например, у французов, они никого трупами не закидывали. Спокойненько себе сдались и жили в оккупации. С бельгийским кофе и круассанами. Тем, бельгийским, граждане и любители которого ещё быстрее сдались, посопротивлявшись полторы недельки и получив убитыми 6 тысяч человек. Жили похуже, чем до войны, но всё же, в тех условиях, весьма даже неплохо. Вино и сыр, кофе и круасаны, французские женщины в восторге от подтянутых бравых немецких офицеров, а уж если в форме СС - вообще огонь. Зато без бед, Коко Шанель и кафе-Париж. И никаких трупов, потом кто-нибудь освободит. А нет - так и так жить можно.
Выбор был у союзников, в первую очередь у США и Великобритании. Им почти с самого начала напрямую никто не угрожал. Вторжение вермахта в Великобританию стало невозможным 22 июня 1941 года, Уинстон Черчилль облегчённо вздохнул. Союзникам не нужно было умирать. Зачем, если есть русские? Лучше уж подождать, как дело пойдёт, а там - видно будет.
Выбора не было только у русских. Не потому что не было, а потому что выбор даже не рассматривался. Потому что русские. Именно об этом кричит памятник, рассыпаясь на миллион сто тысяч улетающих душ-лебедей.