В декабре 1913 года в Париже вышла редкая, точнее даже. единственная в своем роде книга - «Антология русских поэтов».
Состав ее не вполне отвечает названию. Правильнее было бы назвать книгу «Антологией русского символизма», поскольку она посвящена исключительно поэзии символистов, а также молодым поэтам, истоки творчества которых так или иначе связаны с символизмом. В нее входят стихи В. Соловьева, Д. Мережковского, А. Минского, З. Гиппиус, Ф. Сологуба, К. Бальмонта, В. Брюсова, А. Белого, А. Блока, Вяч. Иванова, И. Анненского, М. Кузмина, М. Волошина, Н. Гумилёва, А. Н. Толстого.
Когда узнала об этом литературном факте, стало интересно, кто же взял на себя труд составить антологию. И почему ее состав именно таков. Ведь она действительно отражает только одну из граней русской поэзии того времени.
Имя составителя и знакомство, даже беглое, с его биографией, поставили все на свои места.
Антологию составил Жан Шюзевиль (1886 – 1962) – французский поэт, критик и переводчик.
Видимо, с самого начала творческой деятельности он интересовался Россией, русским искусством и сохранил этот интерес до конца жизни. Причем, интересовался деятельно. Впервые он побывал в России в 1904 году, судя по всему, свел немало интересных знакомств. Например, с Алексеем Ремизовым.
«Я не утерпел и зашел на Кузнецкий к Тастевену. Но не французские новинки показал мне Тастевен, а только что приехавшего из Парижа: это был по возрасту мой сверстник, тонкий, как вылитый, с глазами астронома и филолога – звезды и слова: Жан Шюзевиль. Он был весь в Верлене, а в руках Малармэ»
- так описывает Ремизов их встречу в своей книге «Петербургский буерак».
Их дружба затянется на полвека, они вместе будут переводить произведения Достоевского на французский язык.
Но это будет потом. А пока молодого литератора больше интересовал русский символизм.
Этот интерес особенно возрос после знакомства с Валерием Брюсовым, которое состоялось в 1908 или 1909 году во время одного из приездов Валерия Яковлевича в Париж. Во всяком случае, к 1910 году они были уже знакомы и состояли в переписке. Об этом свидетельствует дарственная надпись Шюзевиля на экземпляре сборника его стихов «Пыльная дорога», сохранившемся в библиотеке Брюсова.
Между Шюзевилем и Брюсовым завязалась интенсивная переписка, в ходе которой у них и возникла идея создания антологии. Тем более, Брюсов был одним из вождей русского символизма, который являлся, по его мнению, прямым наследником символизма французского.
Работа над составлением антологии была долгой и велась под непосредственным наблюдением, а возможно, и под руководством Валерия Яковлевича (который вообще любил руководить). Об этом красноречиво свидетельствуют несколько фактов.
Во-первых, Брюсов является автором предисловия, написанного еще в 1911, за два года до выхода книги.
«С 80-х годов прошлого века в русской лирике наступает глубокий упадок; стихами никто не интересуется; поэты того времени теряют даже умение владеть формой; у читателей некоторым успехом пользуются самые плоские, самые наивные повторения общих мест, изложенных в стихотворной форме.
Своим возрождением в 90-х годах русская лирика обязана отчасти обращением молодых поэтов этих дней к старым, забытым образцам, особенно к Пушкину и к Тютчеву, отчасти внимательным изучением новой поэзии Западной Европы, особенно Англии и Франции. Ознакомившись с поэзией английских прерафаэлитов и первых французских символистов, молодые русские поэты попытались перенести их завоевания в области идей и в области стиха в свою родную литературу. Они попытались расширить круг тем, разрабатываемых поэзией, затронуть те вопросы, которых их предшественники не смели касаться в стихах, усложнить и утончить русский стих, чтобы дать ему возможность выражать самые сложные и самые тонкие ощущения».
Написано предисловие по-русски; на французский язык его перевел, по-видимому, Шюзевиль.
Во-вторых, сопоставление состава антологии со статьями Брюсова о современной поэзии, которые в 1909-1912 годах печатались в газете «Русская мысль» и затем вошли в сборник «Далекие и близкие», дает все основания считать, что именно взгляды Брюсова на современную русскую поэзию послужили для Шюзевиля ориентиром в его работе.
Об этом убедительно говорят два обстоятельства: с одной стороны, творчество всех поэтов старшего поколения, чьи стихи вошли в «Антологию», получило в статьях Брюсова высокую оценку с точки зрения вклада каждого в развитие русской поэзии; с другой, из множества молодых поэтов, активно заявивших о себе на рубеже 1910-х годов, в книгу включены лишь те, кого Валерий Яковлевич отметил как «почти сложившихся мастеров» или «уверенно идущих к полному мастерству», тогда как произведения ни одного из поэтов, заслуживших отрицательную или хотя бы сдержанную его оценку, в сборник не вошли.
В-третьих, состав и композиция «Антологии» перекликаются с одним неосуществленным замыслом Брюсова: уже в 1906 г. он считал своевременным «подвести итоги» движению символизма, «выяснить, что оно дало, отделить истинно ценное в творчестве его адептов от случайного и уродливо лишнего». «Антология» Шюзевиля построена с явным учетом этой идеи Брюсова. Та же идея лежит в основе предисловия. Брюсов строит его, исходя из созданной им концепции развития русского символизма, который, по его мнению, уже в середине 1900-х годов «перестал быть однородной группой».
«Оживление интереса к поэзии, новые завоевания в области стихотворной техники вызвали к деятельности громадное число молодых поэтов, из которых многие так или иначе оставили свой след в истории поэзии или хотя бы в истории русского стиха. Не всегда объединенные в одну группу, часто распадаясь на враждующие между собой школы, они все же образовывали единое, общее течение, которое вновь подняло значение русской лирики, поставило ее в уровень с лирикой других стран. И в настоящее время, оглядываясь на этот период, который можно считать уже завершившимся, все участники этого движения могут сказать, что они сделали свое дело: они вновь заставили своих современников читать стихи; они вернули поэзии ее высокое назначение и вновь потребовали от поэта, чтобы он был не милым рассказчиком никому уже не нужных пустяков, но глашатаем и открывателем новых истин, тех, которых страстно ищет душа современного человека».
Этой концепции он намеревался посвятить незаконченную статью «Опыт о современной русской поэзии».
Еще одним косвенным подтверждением того, что замысел антологии созрел около 1910 года, может послужить письмо Шюзевиля Николаю Гумилёву, написанное им летом 1910 года:
«Cher Monsieur,
je me permets de me rappeler à votre souvenir, car je désirerais savoir оù en sont demeures nos projets. Si vous aviez aperçu quelque obstacle a leur realisation, je vous serais reconnaissant de vouloir bien simple ment m’en avertir.
Comme je vous l’ai dit, je passerai selon toute probabilité l'année 1910-1911 a Rome. Pour l’instant je suis aux environs de Cyme où je sejoumerai encore un mois.
II serait bon que l'on m’expedie ici quelques uns au moins des ouvrages à traduire. Ma santé s’est bien améliorée et je crois que je pourrai travailler avec succes.
Agréez Monsieur l'expression de mes sentiments sympathiques et devoirés.
J. ChuzeviIle.
Tous mes compliments a Madame Goumileff
(Сударь, позволю напомнить о себе ввиду того, что очень желал бы знать, на какой стадии находятся наши проекты. Если на пути к их осуществлению Вам встретились какие-либо препятствия, был бы Вам очень признателен за сообщение мне о таковых.
Как я говорил Вам, вероятнее всего я проведу 1910-11 годы в Риме. В настоящую минуту я нахожусь в окрестностях <озера> Комо, где пробуду еще месяц.
Было бы хорошо, если бы мне прислали сюда, по крайней мере, некоторые произведения, подлежащие переводу. Здоровье мое значительно лучше, и я надеюсь, что смогу успешно работать.
Примите, сударь, выражение моей симпатии и преданности.
Ж. Шюзевиль.
Передайте мои приветствия г-же Гумилёвой)».
С Шюзевилем Николай Степанович и Анна Андреевна познакомились в мае 1910 года в Париже во время медового месяца.
Вера Лукницкая в биографической книге о поэте так пишет об этом:
«Бывал у них Шюзевиль. Николай Степанович бывал у него. АА у Шюзевиля не была ни разу — он служил в какой-то иезуитской коллегии учителем, жил там, и женщинам входить туда считалось неудобным…».
Видимо тогда же Шюзевиль поделился с Гумилёвым замыслом, т. к., разумеется, Брюсов рекомендовал ему Николая Степановича, которому покровительствовал, как талантливого и перспективного автора.
Кроме того, Шюзевиль сам мог знать Гумилёва и как поэта (его второй сборник «Романтические цветы» был издан в Париже в 1908 году) и просто как активного участника литературной и богемной жизни – за два года во Франции Николай Степанович завел немало знакомств, пытался издавать журнал, посещал выставки, литературные и художественные салоны, семинары.
В «Антологию» вошли переводы четырех стихотворений Николая Степановича: «Попугай», «Камень», «Основатели», «Озеро Чад».
Интересно, Гумилёв сам их выбирал или советовался с Брюсовым (к сожалению, для ответа на этот вопрос материалов пока недостаточно)? Или это выбор Шюзевиля из предоставленной поэтом подборки?
В любом случае, выбор умелый. Два стихотворения – из сборника 1908 года «Романтические цветы», два – из более позднего «Жемчуга» (1910), все – на разные темы, разной формы.
Видно явное стремление составителя на минимальном материале как можно полнее представить автора читателю.
Антология получила отклики не только во Франции (где ее в большей степени оценили русские эмигранты или постоянно живущие там литераторы), но и в России. Появилось несколько отзывов в прессе.
Так в №5 литературно-художественного журнала «Аполлон» за 1914 год (весьма популярного и уважаемого издания) была напечатана рецензия на книгу, написанная Гумилевым, который в данном случае выступал не как один из переведенных авторов, а как глава поэтического отдела редакции и достаточно знаменитый критик, регулярно пишущий рецензии на сборники поэтов.
«Жан Шюзвиль, выпустивший в Париже в своих переводах «Антологию русских поэтов», ограничил свою задачу последним периодом, русской поэзии, от Вл. Соловьева до Алексея Н. Толстого. В книгу вкрался только один до крайности досадный пробел: нет Сергея Городецкого, и роль представителя народных мотивов в русской поэзии отведена Алексею Н. Толстому, бывшему в зависимости, во все течение своей краткой поэтической карьеры, от того же Городецкого.
Но, несмотря на этот промах, книгу надо приветствовать не только, как первую вполне серьезную попытку ознакомить Францию с нашей поэзией, но и как антологию, по подбору имен и произведений не имеющую себе равных в России. Каждому поэту предпослана статья, интересно и достаточно осторожно оценивающая свойства его творчества и его положение в литературе. И легко помириться с тем, что Брюсов в переводе стал звучать, как Вьеле-Грифэн, что Блок оказался очень похожим на Метерлинка. Переводчик сам поэт (его книга стихов «La Route poudroyee» вышла несколько лет тому назад), и нет ничего удивительного, что он ловит соответствия чужих ритмов с родными даже там, где это соответствие лишь мнимое. Особенно его надо поблагодарить за смелость, с какою он заменяет рифму ассонансом, стремясь точно передать образ, выразить особенность речи. Читая эту книгу, чувствуешь, как что-то прибавляется к прежнему представлению о поэтах, и начинаешь верить парадоксу, что для того, чтобы понять вполне какого-нибудь поэта, надо его прочесть переведенным на все языки.
Как хорошо звучат трубы Вячеслава Иванова:
Hier encore l'assaut des titans
Ruait les colonnes guerrieres
Dont les larges flancs palpitants
Craquaient sous l'essieu des tonnerres
или удивительно переданная нежность Сологуба:
Elisabeth, Elisabeth,
Entends mon voeu!
Je meurs, je meurs, Elisabeth,
Je suis en feu.
Muette, helas! Ta voix, muette;
En vain je prie;
Elle est bien loin, Elisabeth,
Dans sa patrie…
и, наконец, веселое лукавство М. Кузмина:
— «Julie, a quoi bon cet aveu?
N'sest-ce point assez qu'un tel feu
Vous cause mille ardeurs maudites».
— «Oui. Mais j'ai vu le camelia
Qui, hier, au bal, vous rallia
Tel coup d'oeil. — Vous y repondites!
— «J'en jure, par tous mes aieux,
Que je n'en veux qu'a vos beaux yeux
Aveugles — Et fi d'Amanda!»
Библиография крайне неполна и для некоторых поэтов доходит только до 1910 года. Предисловие Валерия Брюсова, сжатое и содержательное, не давая русскому читателю ничего нового, прекрасно объяснит иностранцу положение русской поэзии в ее недавнем прошлом. Что это уже прошлое, думает и Жан Шюзвиль, который напечатал в «Mercure de France» (1 ноября 1913 г.) интересную, но грешащую крайней неосведомленностью, статью о новейшей русской поэзии».
Отсутствие Городецкого действительно изумляет. Впрочем, если работа шла под руководством Брюсова, можно предположить, что Валерий Яковлевич просто не счел этого поэта достойным места в книге.
О дальнейшей судьбе Шюзевиля известно не очень много.
Есть свидетельства его знакомства с Цветаевой – письмо Марины Ивановны к нему за 1930 год, где упоминается об их знакомстве в Москве в 1909 году. Кроме того, в одной из статей для рубрики «Lettres russes» (критический обзоры русской литературы), которую Шюзевиль вел в журнале «Mercure de France» в 1913-1914 годах, есть упоминание поэтессы.
О его совместной работе с Ремизовым над переводами сочинений Достоевского я написала выше.
Известно, что Шюзевиль переводил на французский сказки Пушкина и русские народные. Сборник последних он даже издал в Париже.
Больше не располагаю никакими фактами об этом человеке.
Его труд, по понятным причинам забытый в советское время, служит великолепным документом эпохи, одним из ценных источников для изучения русского символизма.
Вот такая любопытная история одной книги.