Очнувшись, Руднёв пошевелил руками и ногами, подвигал телом и открыл глаза. Нестерпимо жгло где-то в левом плече, но теперь он был в сознании и даже попытался восстановить прежние события. «Два или один, два или один»,- металось у него в голове. Он пытался вспомнить, сколько раз они оставляли редут и вот теперь получается, что укрепление вновь отбито. Орудийный снаряд сильно тряхнул землю. Был поздний вечер, позиции освещались горящими надстройками из дерева и иногда разрывами гранат или бомб, которыми всё ещё обстреливались русские позиции.
- Щерба-а-а…. Э-э-эй…, живые есть?,- позвал Руднёв своего товарища штабс-капитана Щербатых, но голос его получился тихий.
Освободившись от убитого французского солдата, он поднялся на ноги и осмотрелся. Позиции батареи на Шевардинском редуте были разбиты. На лафете, поваленного на бок «единорога», сидел Николай Манчак и держался обеими руками за голову, склонившись к коленям. Из ушей текла кровь, которая успела немного подсохнуть. Пробравшись мимо солдата, подобрав по дороге чей-то кивер, он осмотрел орудие, а затем, выглянув за бруствер, увидел сближающиеся колонны русских и французских войск. Руднёв вздохнул, затем вновь обвёл взглядом позицию и вернулся к солдату на лафете.
- Манчак…. Эй…, ты жив? Ты чего?- спросил капитан, несколько раз встряхнув солдата.
Сплёвывая и тряся головой, офицер старался освободиться от земли, набившейся в уши и рот.
- А…? А?- ответил криком Манчак.
Капитан посмотрел ему в глаза и прокричал:
- Поднимайся, надо поставить орудие. Ты слышишь меня? Манча-а-ак!
- А-а…, а, ак точно, го-го-господин ка-а-апи-итан!- закивал головой Колька, не поднимая головы.
Руднёв внимательно осмотрел солдата и повторил свои слова, сопровождая их жестами:
- Вот орудие…, понимаешь? Оно, кажется целое…, его необходимо поднять! Понимаешь? Ну?
Колька, кажется, понял его и опять закивал головой. Руднёв оглядел пушку и вновь заговорил:
- Мы вдвоём не осилим. Так на вроде, что мы с тобой одни тут остались. Ты, покуда тут побудь, а я по редуту быстро пробегу, может ещё кого найду. Пехота-то вона, всё наступает, всё воюет, а мы с тобой, брат, прячемся. Не порядок это!
Из-за плотного дыма и сумерек, нельзя было рассмотреть, что происходило на другом конце редута. Он ещё раз глянул на солдата и пригнувшись, стал быстро передвигаться по позиции, обходя и перешагивая убитых, когда его остановил окрик:
- А ну стой! Если русский, то скидывай кивер да вверх его подними, а если ты мусье, так стой! А то стрельну!
Из-за второго орудия показалось ружьё, а затем два солдата. Руднёв выпрямился и осторожно снял кивер, подняв его над головой, но тут же вновь пригнулся, разглядывая солдат. Те переглянулись и один из них спросил:
- Смотри-ка, вроде наш будет! Как фамилия?
- Руднёв!!!!
- Господин капитан?
Офицер развёл руки и обрадовано произнёс:
- Аржаев, жив? А это кто с тобой, не признаю?
- Орешкин Иван, канонир, господин капитан,- представился солдат, приложив руку к киверу.
- Орешкин? Молодец! Что с орудием!
- Орудие в исправности!- доложил Аржаев,- Щас, чуток оклемаемся, а то вона как нас тут бреют.
- Не время сейчас головами трясти, ох не время,- оборвал его Руднёв,- Заряды есть?
- Заряд в орудии, всё сделали, да только вот стрельнуть не успели! Нас обстреливают постоянно, вот только утихомирились.
- Чем снарядили?
- Гранатой, ваше благородие!
- Это хорошо, это здорово, брат мой Аржаев, что гранатой очень хорошо. Живых видели?
Орешкин и Аржаев пожали плечами и переглянулись.
- Вона с того края стреляли, да потом утихли, может побили их, а может и отступили.
Руднёв вновь выглянул за бруствер, протирая глаза от дыма, и ответил:
- Никто, никуда не отступал. Вон пехота идёт наша.
Где-то сбоку раздались крики и защёлкали ружейные выстрелы. Капитан надел кивер и приказал:
- Значит так, давайте оба за мной, у нас там ещё одно орудие цело, только на боку лежит, надобно его на колёса поставить.
- Гей, гей там, братці, допоможіть!- раздался хриплый крик откуда-то снизу.
Все трое бросились к развороченному брустверу и увидели карабкающегося по насыпи солдата. Он отчаянно загребал пальцами рыхлый грунт, постоянно поправляя сползающий на глаза кивер артиллериста со скрещенными стволами орудий.
- Я свій, свій, Гнат Савосин, з десятого знаряддя! Допоможіть мені!
Земля осыпалась, не давая возможность подняться наверх.
- Игнашка, Савосин? Хохо-о-ол! Ты смотри-ка, живой, грешная твоя душа!- крикнул Орешкин.
- Хохол, хохол! Так то ж я і є! Не кидайте мене, братці! Допоможіть!
- Вона, вона гляди,- стали указывать на мёртвого французского пехотинца, висевшего на поваленном бревне,- Ты давай к нему, ногой упрись в тело, а уж мы тебя подтащим.
Савосин оглянулся и крикнул:
- Та як же..., то ж мертвяк!
- Быстро к нему! Я приказываю! Давай!- крикнул Руднёв.
Солдат переместился и, отталкиваясь от плеч, а потом и от головы мертвеца, поднялся к краю бруствера, пыхтя и приговаривая:
- Спочатку компанії воюю, а все ні як к ним звикнути не можу!
Его схватили за руки и втянули на редут, а французский солдат покатился вниз.
- Ну вот, туда ему и дорога,- произнёс Орешкин, провожая взглядом убитого.
- Ты не ранен?- спросил Савосина Руднёв.
- Ні як ні, пане капітан. Хіба що малех трухнуло. Всяке бачив, а ось тут чогось спугался, трохи в штани не обмочився. Соромно, Богом присягаю.
- Ладно, Игнатий, ты нас в попов-то не ряди. Не обмочился и уже хорошо,- хлопнул по плечу Аржаев,- В общем так. Давай-ка за нами, надо помочь господину офицеру «Единорога» на лапы поставить. Сам понимаешь, веса в нём богато. Вперёд!
- Тільки я, пане капітан, десь штуцер втратив. Ці французи як на редут-то забралися, так ми на кулаках.... Ось і кинув я зброї,- не умолкал Игнат.
- Будет, будет тебе твоя сброя! Вона, на боку лежит,- ответил Руднёв,- Со мной в прислугу встанешь!
- Встану, встану, а від чого не встати-то коли треба.
Так же пригибаясь, все четверо достигли орудия, на лафете которого сидел Манчак.
- Чего с ним?- спросил Аржаев.
Орешкин осторожно потряс его за плечи и ответил:
- Так контуженный он.
Манчак очнулся и, протягивая руки, замычал:
- Ыы-га-а-а! Я-а вами-и-и, не бро-осаи меня, браты!
- Посиди тут покуда,- успокоил его Орешкин, прижимая к груди голову солдата, который плача вздрагивал словно малое дитя.
- Господин капитан, эка у вас какое ранение-то. Видно от тесака али сабли,- произнёс Аржаев, указывая на левое плечо Руднёва,- Надобно бы перевязать вас.
- Не время сейчас. Я потерплю,- отмахнулся капитан,- Давайте к орудию.
Они принялись осматривать орудие. Почесав затылок, унтер произнёс:
- Так одного колеса-то нет, господин капитан.
- Да ну?- съязвил Руднёв.
- М-да уж, незадача, однако!
Капитан выпрямился и, похлопав по стволу орудия, ответил:
- А и правильно. Вишь-ка, его вот ядром-то и повредило, так мы на ящичек и поставим. Зачем нам колесо? Мы никуда ехать не собираемся. Нам потребно стрелять. Так что вот такие дела.
Вчетвером они с трудом поставили трёхфунтового «Единорога» весом около 100 килограмм на землю, подложив под ось отсутствующего колеса несколько лафетных ящиков. Оглядев орудие, Аржаев произнёс:
- После выстрела он слетит, и мы уже его не поднимем!
- Не печальсь, брат мой Аржаев. Это беда невелика. А куда слетит, так оттуда и будем стрелять. Заряжай брандскугелем! Сейчас мы им зады-то чуток подпалим!
Солдаты принялись заряжать орудие.
- Забивай, банником забивай уже! Поторопитесь!
- Потрібен гніт! Гніт згасло!- крикнул Савосин, размахивая деревянной палочкой с гнутым наконечником.
- Какой гнёт?- хрипло спросил Руднёв.
- Так ож фитиль нужон!
- Тебе что, огня мало вокруг?
Савосин кивнул головой и бросился к горящим деревянным укреплениям.
- Наводим!- приказал капитан,- Так, так, выше-е-е. Стоп!
- Готово, господин капитан!- доложил Аржаев.
- Є гніт, притушил його чуйний! Можна стріляти.
- Давай сюда. Савосин в сторону, а вы бегите к своему орудию, как будете готовы, свисни кто-нибудь, да погромче. Значит так, как я стрельну, досчитай до трёх и пали. Справитесь?
- А тож, справимся, господин капитан!
Руднёв огляделся вокруг и произнёс, указывая на Манчака:
- Оттащите его в сторонку, он нам пока не помощник…. Всем кресты, всем как есть кресты! К Главнокомандующему лично обращусь, а коли надобно станет, так и царю в ноги упаду! Ну с Богом! По местам!
Артиллеристы оттащили в сторону Манчака и направились к своему орудию, находившемуся в десяти шагах от первого.
- Пан капітан, а від чого ми не стріляємо?- спросил Савосин.
- Эх, трубу бы мне, да рассмотреть, что там делается-то?- произнёс капитан, вглядываясь в передвижение войск, скрываемых дымом,- Вот своих бы не запалить.
- Це вірно. Можна і за своїм попасьти!
- А скажи-ка мне, брат Савосин, как ты в артиллеристы-то попал?
- У-у-у, пане капітан, там ціла казка. За первості спорядили…, э-э-э снарядили мене аж морську піхоту, так той начальник, що в рекрутському депо наказав кинути мене в річку, а я ж плавати-то ну ні як не умілець! От де сміху було, а я спугался чуток. А після.... В общем ось, навчили і приставили до гармати…, ну до орудя значит! Ось я і воюю…. Да-а-а…, а потім ось туди впав..., вниз, а піднятися не міг.
- А ты по-русски-то ни как не можешь?
- Так, пане капітан, я по-російськи все розумію, а от говорити мені по-своєму звичніше…, ну сподручно, что ли. Та й то, мені рапорты отдавать немає потреби, я ж солдат. Все как скомандуют, так більше "Есть" та "Так точно". Тут что по-русски, что по-украински, всё едино.
- Тихо!- перебил его капитан,- Слышишь?
- Ні…. А шо там?
- Барабаны слышишь?
Раскрыв рот, Савосин закивал головой.
- То нашим войскам отход играют! Вот теперь и наша очередь!
Он раздул тлеющий фитиль и приставил к пороховой полке ствола. Откатываясь назад, орудия выстрелили один за другим. Слетев с ящика, «единорог» перевернулся запахавшись осью без колеса в грунт.
- Вот так-то!- с удовольствием произнёс Руднёв, сдвинув кивер на затылок и оглядев пушку, добавил,- Эх, жа-а-аль, вот теперь мы тебя уж точно не поднимем.
Но вскоре появились Аржаев и Орешкин.
- Господин капитан, нужны заряды. У нас нечем больше стрелять и пушка откатилась, нам вдвоём её не поставить.
- Вот эту не поставить, а с вашей мы разберёмся и ещё повоюем.
Солдаты переглянулись между собой.
- Идите к цейхгаузу,- приказал Руднёв, указывая на пороховой склад,- Савосин, давай с ними. Тащите к своему орудию заряды, сколько сможете унести. Будем стрелять из него и Манчака заодно, проведайте.
- Слушаюсь, господин капитан,- ответил за всех Аржаев и, махнув рукой, сказал,- Айда, ребята. Я возьму порох, а вы ядра в корзине. Ни чего-о-о…, это мы ещё поглядим кто кого!
Звук рвущейся материи рассёк воздух. Затем ещё и ещё. Огромная волна огненного цунами накрыла четырёх солдат, поглощая всё живое, что было рядом и плавя камни. Руднёв опустил голову, прикрывая лицо рукавом мундира. Комья земли и обломки брёвен, всё, что было когда-то позиционным пороховым складом, поднялось в воздух. Огромное чёрное, в окружении яркого пламени выдохнуло обжигающим ветром так, что на Руднёве загорелась одежда. Кожаный кивер тисками сжал голову, высыхая и тлея прям на голове. Деревянный обломок цейхгауза, опустившись на землю, больно ударил его по спине, свалив с ног. Взрывная волна приподняла его тело и опустила вновь. От боли, он даже не мог кричать и лишь инстинктивно впивался пальцами в землю, ломая ногти о камни. Он был бы благодарен, если бы умер сразу, но от чего-то, лишь ему одному, последнему из всей артиллерийской прислуги редута, жизнь подарила эти невыносимые от боли минуты. Пламя плясало на спине несчастного, причиняя нечеловеческие страдания. Если мог бы кто-нибудь поплакать над ним, хоть одной слезой унять нестерпимую боль живого горящего тела, если мог бы кто-нибудь добить его, прекратив мучение. Но нет, капитан Руднёв умирал медленно, в страшных муках, лишившись возможности двигаться и спасти самого себя, у него не было даже сил позвать на помощь, да и звать было тоже не кого. А там, на поле, под артиллерийскими обстрелами, остатки русских соединений, отступая, отражали атаки французской конницы и пехотных полков. И где-то, в доме небольшого поместья в Тверской губернии, две женщины буквально не находили себе места, словно предчувствуя какую-то беду, не в силах сдержать горьких слёз. Со страхом и надеждой смотрели в окна, не появится тот, кого они так сильно ещё ждут, тот, кто погиб, там, на закате 24 дня августа 1812 года, на горящем русском редуте у села Шевардино.
Как же не хватало ему тех слёз, а по траве катились зрелые яблоки нового урожая.
Со стороны редута один за другим раздались два залпа. Все оглянулись. Глебов улыбнулся и произнёс, разведя руки в стороны:
- Ну вот…. Так оказывается, батарея-то есть! Это ж русская батарея! Одно орудие, два орудия- это, господа и есть батарея! Вот и верь после этого штабным! А…? Ну как такое может быть?
Он не успел договорить, как курган озарился ярким пламенем, и земля задрожала от чудовищного взрыва.
- Кла-а-адь! Цельсь! Пли-и-и!!!- донеслись сквозь грохот команды.
Выстрел…. Дым скрыл шеренги.
- Ружья влева-а-а!!! Заряжа-а-ай!
- Отходим! Отходим!- понеслись команды.
Русские порядки начали отступать, не опуская оружия, теряя убитых и раненых, спотыкаясь о лежавшие тела. Всё, что могло ещё осветить землю, окончательно скрылось в дыму и набежавших облаках. Ночь опускалась на поле.
Посмотрев на редут, а затем на своих товарищей, Глебов произнёс:
- Ну а вот теперь точно батареи больше нет!
- Возможно, там пороховой склад рванул!- предположил один из офицеров.
- Возможно…, очень даже возможно! Винспиер сделал всё что мог!
С громким свистом и топотом перед рядами русских откуда-то из темноты появилась конница, блистая металлическими доспехами и вынутыми из ножен палашами. Подчиняясь командам и цепной реакции в действиях, всадники развернулись в лаву, и так же внезапно исчезли в темноте и дыму, как и появились, лишь сквозь выстрелы прорывались крики атакующих русских кирасир. Забили многочисленные барабаны и французы остановились.
- Не бежать, не бежать, ребятки! Французы остановились! Сохранять стро-о-ой!- подбадривал Ковригин своих солдат, идя вместе с ними.
- Господи, Господи! Спаси и сохрани, Мать Пресвятая Богородица!- раздавались голоса в рядах солдат.
Несколько ядер ворвались в шеренги.
- Вышлите вперёд посыльного,- приказал полковник,- Пусть известят, что мы отходим, а то ещё постреляют нас, не разобравшись.
Ужасное зрелище предстало перед отошедшими солдатами. Вся местность перед редутом была усеяна трупами солдат и лошадей. Всё это освещалось пламенем от горевших деревянных укреплений. На вершине редута что-то ещё рвалось и вспыхивало, когда стало заметно, что сбоку холма стоят шеренги солдат, ощетинившись штыками и изготовившихся для стрельбы.
- Братцы, братцы - славяне, не стреляйте, мы свои, не стреляйте, братушки!- закричали солдаты.
Офицер опустил направленную в их сторону саблю и приказал;
- Внимание! Отставить! Первая шеренга вставай! Ружья влево!
Солдаты первого ряда, приготовившись стрелять с колена, подняли ружья, поднявшись на ноги.
- Каре-е-е, в колонну-у-у, стройсь!
Из-за холма показались несколько конных офицеров.
- Полковника Глебова к генералу! Полковника Глебова к генералу!- покатилось по строю.
Боязливо оглядываясь, Зима воспользовался суматохой и, подбежав к Измайлову, прошептал:
-Господин капитан, дозволь я сбегаю вон туда, к траншее. Кум там лежит мой, Хоть прощенусь напоследок, да глаза ему закрою, покуда генералы совет будут держать.
Измайлов огляделся и, кивнув головой, ответил:
- Давай, давай, да недолго. Уходить надо.
Вызванный полковник приблизился к группе всадников, которые тут же спешились.
- Приказ Главнокомандующего! Войскам отойти на основные позиции к Семёновскому,- произнёс генерал Горчаков, пожимая руку полковнику,- Фёдор Григорьевич, рад видеть тебя, дорогой! Очень рад! Ты жив!
В ответ Глебов лишь мотал головой, опустив её к эполету.
- Ничего, ничего,- повторял Горчаков,- Это все твои?
- Да,- ответил полковник,- Хорошо, если наберётся два батальона…. Два батальона от всего полка, господин генерал.
- Что делать? Но ничего, ничего! Я доложу о тебе князю Петру Ивановичу! Поторопись, друг мой. За редутом стоят подводы, усадите туда раненых и поспешайте же до Семёновской. А у нас тут ещё дела есть кое-какие.
С фронтальной части редута рвануло, да так сильно, что на секунду осветилось и местность и небо. Горчаков оглянулся и приказал:
- Дайте коня сюда! Брандскугелями жгут. Ну ни как они не успокоятся.
Обхватив за плечи Глебова, он прижал его к себе.
- Ну, ступай, ступай, Фёдор Григорьевич, уводи людей. Скоро свидимся!
Под скорбное молчание, полк двинулся на восток, навстречу пылающему множеству костров, которые виднелись через поле недалеко от села Бородино, что в километрах пяти от редута. Дым от последних разрывов вновь заволок разбитые позиции.
- То туда идут, то обратно, а мы всё на месте торчим,- нарушил тишину Верста.
Солдат, что вёл под уздцы коня запряжённого в самую последнюю подводу, остановился у группы егерей и спросил:
- Ну а вы чего тут? Ни как остаётесь?
- Стало быть, остаёмся, покуда не скомандуют нам,- ответил Верста.
- Ага, если ещё будет кем командовать,- произнёс Григорий.
- Цыц вы…. А ты, Гришка давай тут панику не разводи,- одёрнул его Зубков.
- Да нечто я развожу?
Их внимание привлекла колонна кирасир. Они двигались шагом. Несколько раненых ехали в окружении своих товарищей по бокам, чтобы не свалиться на землю. Несколько осёдланных лошадей без всадников шли в поводу за всадниками. Вынырнувшая из темноты телега чуть не врезалась в стоявшую подводу и ехавший рядом кирасир заорал:
- Ты чего расставился? Привал тебе тут что ли, иля трактир? А ну убирай свою телегу с дороги.
- Да отстань от него, Григорич,- заступился другой всадник,- Нашим уж всё равно…, им поспешать некуда.
Подвода гружёная телами, кое-как прикрытыми шинелями, прогремела мимо.
- О тож всё с поля везут,- предположил Фрол.
- Да верно, кто с верхами не слетел или может по случаю подобрали да подхватили, а коих конями потоптали. Э-эх…, сколь их там осталось, кто уж теперь посчитат?- ответил солдат- возчик.
- А сам-то ты чего везёшь?- спросил Фрол.
- Да чего я везу? Яблоки вот есть у меня, хотите?
- Экий ты скрытный. Ну, давай свои яблоки, коли так.
Фрол подошёл к повозке и стал набирать яблоки, а затем негромко крикнул:
- Эка-а-а дело, землячок, да тут у тебя патроны.
- Есть такое дело,- согласился солдат.
Солдаты окружили повозку. Впереди всех выступил Зубков и обратился к возчику:
- Ты уж замест яблок, дай-ка нам лучше патронов. Ты же на вроде извозчика, так с тебя и спрос невелик.
Солдат усмехнулся и ответил:
- Эх, господин унтер- офицер, да кабы так. С меня за патроны спрос и есть. Возчика-то убило а с ним и одну коню, хотел было по- первости товарища сюда погрузить, да там чисто оборотень, ни головы, ни плечёв. Я от кровей как мог утёрся, подобрал, что можно было, да так в ямке его и оставил, стало быть, схоронил. А теперь вот я и за него и за боеприпасы, какие остались.
Он достал из кармана сухарик и дал его коню, потрепав по морде.
- А вот давеч, солдатик тут тож яблоками угощался, он вроде как с редутской батареи.
- Так они уж с ангелами разговаривают,- ответил Верста,- Все какие ещё оставались.
- Так рвануло, что двоих наших потеряли,- добавил Фрол.
- Вона как оно оказывается, случилось. Да, жаль его…. Ну да ничего не поделать. И вот ведь жил себе человече, а тут такое горе.
Затем взглянув на притихших солдат, добавил:
- Ну, служивые, чего примолкли. Патроны берите, а мне поспешать надо, а то отстал я. Вона уж и невидно где полк мой. Так что покуда прощайте, воины!
Он взобрался на передок повозки и крикнул:
- Но-о-о, Воинка! Поспешай теперь уже за двоих. А сынку-то твоёго вместе с хозяином побили, значит. Так что одни мы с тобой осталися, на вроде сирот. Такие вот дела….
Под бурчание солдата телега тронулась и вскоре скрылась в наползающей ночи, иногда появляясь в сполохах пожара и вновь исчезая.
Небо отражало зарево многочисленных огней от подожженных стогов прошлогоднего сена и деревянных укреплений. Но более всего поле освещалось горевшими домами сёл Шевардино и Доронино. Сидевшие и стоявшие на поле солдаты Одесского батальона, все как один глядели в сторону, туда, где ещё недавно были оборонительные сооружения Шевардинского редута.
- Мы оставили редут, князь,- сообщил Неверовский,- Французы подожгли сено, да и от деревень уже ничего не осталось. Лазутчики сообщают, что к нам двигаются колонна и конные отряды. В обход редута слева. Более мы не выстоим, ваша светлость. Есть опасность нашего окружения и прорыва на основные позиции. Надо уходить, князь Андрей Иванович. К тому же на подводах много тяжелораненых. Надо уходить.
- Сколько отошло?- спросил генерал.
- Что-то около полутора тысяч.
- Полторы тысячи из восьми. Но они так просто нас не отпустят! Надо постараться задержать их,- размышлял вслух Горчаков.
- Ваша светлость, оставленный вам Одесский батальон, вернее то, что от него осталось, насчитывает около 180 штыков. Я не представляю, каким образом можно задержать целую армию или хотя бы корпус?
- Армию…? Армию нет, Дмитрий Петрович…. Армию, конечно же нет, и корпус тоже нет …. А вот тех, кто попытается нас преследовать…, попробовать можно. Вы не поверите, но это просто невероятно, а ведь мы победили.
- Но мы отступаем, Андрей Иванович.
- Мы отходим. Отходим на основные позиции, а те, кто пытается нас преследовать, мне напоминают обиженного молодца, которому на балу случайно наступили на ногу, а теперь, сочтя себя оскорблённым он желает сатисфакции.
- Люди устали, они не могут более сражаться, князь!- скорбно сообщил Неверовский.
- Мы не будем сражаться, Дмитрий Петрович, срочно гонца к генералу Дуке, мне нужны его кирасиры. Пусть немедля вернёт сюда дивизию. И что бы на рысях поспешали. Полковник Васильчиков пусть назначит с десяток гусар. Как прибудут, гусарам поджечь факелы и рассыпаться по полю в нашем тылу, а после, факелы кинуть, и поспешать к нам на помощь, если такова понадобится.
Неверовский быстро удалился, подозвав штаб- офицера. Горчаков повернулся к командиру Одесского батальона полковнику Ставицкому и произнёс:
- Максим Фёдорович, вышлите наблюдателей конными вперёд, на расстояние безопасное до противника, далее, постройте каре, оружие зарядить, барабанщиков и сигнальщиков вперёд, соберите всех и всякого кого можно. Мы должны дождаться кирасиров. Но в бой не вступать. Господи, это безумие, но как шанс создать неразбериху и может даже панику, мне кажется, не плох. И вот ещё что, мне нужен солдат, да посообразительней…. Давай- ка на твой гляд, кого сам решишь.
Подбежавший прапорщик перевёл дух и для наглядности, оглядев оставшихся, произнёс, обращаясь к Ивану Первову:
- Вот что…. Давай- ка собирайся, сам господин Ставицкий тебя вызывает.
- Прям таки меня?- в недоумении переспросил Иван, поправляя амуницию.
- Тебя, тебя, поспешай, дело важное!
Почти бегом они направились к небольшому кургану, где находились несколько конных офицеров. Подбежав, прапорщик вытянулся и крикнул:
- Господин полковник….
- Да тихо ты…. Будя тебе…,- перебил его Ставицкий, и указывая на Ивана, спросил,- Кто таков?
- Рядовой Первов Иван, касательно вашего распоряжения, господин полковник!- доложил Зубков.
Командир усмехнулся, обернувшись на окружавших его.
- Экий ты громкий! Солдат, подойди- ка ко мне.
Иван приблизился.
- Вот что, братец. Тут такое дело. Покуда мы пока здесь остановимся, тебе следует отправиться в засадное место. Небольшой водевиль у нас тут намечается, так что тебе сидеть и носа не казать, а после, как сочтёшь нужным, надобно прибыть прям ко мне и доложить, что видел, кого видел! Счёту обучен?
- Обучен, господин полковник, тока пока не разберу, кого надобно сосчитать- то?
Полковник склонился к шее коня и произнёс:
- Возьми себе напарника поживей да посообразительней. Сейчас уж ночь, засядете в леске, французы лесом не пойдут, ну а коли решатся, так схоронитесь, но обстановку мне вынь и положи. Разведка нужна. А разузнать надо что эти бестии делать станут после того как мы отойдём. Встанут ли биваками или походным отдыхом обойдутся. Как орудия будут двигать, наручно или конно. Обозы куда поставят? Тут до наших основных позиций вона, руку протяни и достать можно. Понимаешь меня, Иван- солдат?
- Так точно, господин полковник!- негромко ответил Иван.
- Ну вот и славно,- улыбнулся Ставицкий,- Шинели оденьте, а то несподручно белыми ремами-то блестеть и лиц от копоти не утирать. И вернуться вам ко мне до рассвета, живыми и здоровыми - это приказ!
- Ну так на то Господь нам в утешенье,- ответил Иван.
- Ступай с Богом, да сам не плошай, как говорится. Прапорщик, сполняйте что велено.
Зубков и Первов удалились.
- Что, что делать будешь? Кого в напарники возьмёшь?
Иван шёл не отвечая.
- Чего ты молчишь. Коли спрашиваю, так изволь отвечать по табелю.
- Рахманова возьму.
- Керима? Да ты что? Это ж нерусь, он по-русски- то кое- как говорит. Да уж лучше Почекутова выбери. Дури молодой в нём много, но он посообразительней будет.
- Мне велено назначить напарника, вот я и назначаю, а коли будет нужда так сам и отвечу.
- Ох погубит этот басурманин всё дело. Да господин полковник с нас три шкуры сдерёт за такие самоуправства,- не унимался Зубков.
- Керим и точка. Его возьму и ином не поступлю!
- Ну да воля твоя и тебе ответ держать.
Увидев приближение соратников, солдаты поднялись с земли.
- Ух, горе мне горе,- вздохнул Зубков,- Керим, одевай шинель и в подчиненье Ивану. Отправляйтесь не мешкая. И смотрите там, не развлекаться идёте. Всю обстановку разузнайте.
Одев шинели и ранцы Иван и Керим оглядели молчавших солдат и, ни говоря ни слова, подались до ближайшего леса.
- Помоги вам Бог, солдатушки,- крестясь, произнёс фельдфебель,- Рота-а-а…! Стройсь! Вона, к нам кто-то поспешает!
- Хм, рота!- усмехнулся Верста,- Насмешка одна, а не рота.
- А ну оставить балаган,- оборвал его Зубков,- Сми-и-ирна-а-а! На кра-а-аул!
К коробке приблизились несколько конных офицеров.
- Ну что, братцы, одни мы остались!- крикнул князь Горчаков,- Покуда здесь стоять будем! И с места ни шагу, а назад…, как скомандую! Пошумим немного напоследок! А? Что скажете?
Солдаты переглянулись и, видя хорошее расположение генерала, Фрол произнёс:
- А чего ж не пошуметь- то? Это мы могем коли для баталии требуется!
- Требуется, требуется, мужички!
- Французы! Кавалерия! Шагом идут,- крикнул вынырнувший из темноты гусар указывая на тёмное пятно, появившееся на окраине поля, между лесными околками.
- Ну, Бог нам в помощь!- произнёс Горчаков,- Перестроиться в каре! Как только увидите факелы от наших позиций, то сигнал вам бить в барабаны кавалерийскую атаку и что есть мочи кричите «Ура». И как приказал, с места ни шагу.
Приподнявшись на стременах, он посмотрел в сторону утицкого кургана и, перекрестившись, добавил:
- Обереги и помоги, Мать Пресвятая Богородица! Где же кирасиры? Что же они медлят-то?
Почти в ту же минуту, совершенно с другой стороны, южнее кургана на ночное поле быстро побежал ручеёк из горящих факелов, который пересёк равнину и вскоре заплясал в хаотичном танце. Это было совершенно неожиданное зрелище.
- Господи, что это?- крестясь, выдавил из себя Понеделко.
- Чего рты раззявили? Рот-та-а-а-а…! Подраня-я-ясь!- понеслись команды.
***
Конный французский отряд приблизительно двумя эскадронами не торопясь приблизился к узкому «горлышку» долины, схваченной двумя лесными массивами. Возглавлял отряд маршал Франции Иоахим Мюрат, решившийся на преследование противника, который чудесным образом растворился в темноте. Такое обстоятельство сдерживало его пыл, но желание доказать императору свою преданность после нескольких провальных атак, гнало его вперёд. Лес сопровождал их какими-то невероятными звуками и ужасающими криками ночных птиц.
- Просто невероятно,- произнёс в пол- голоса один из офицеров свиты,- Я не видел ничего подобного.
Мюрат поднял руку и, привстав на стременах, скомандовал:
- Рысью-ю-ю!
Внезапно возникшие огни где-то вдалеке поля привели его в исступление. Он так и застыл с открытым ртом и вытянутой рукой. Было очевидно, что кто-то многочисленный и неизвестный, большим числом держал эти факелы, но для чего, с какой целью, это было не понятно. Огни рассыпались по всему полю и задвигались хаотично, очерчивая в воздухе круги. В то же мгновение раздались громкие звуки боевых барабанов и крики «Ура». Не сговариваясь, вся французская конница замерла.
Придя в себя, Мюрат осмотрелся по сторонам и произнёс хриплым голосом:
- Я до конца дней своих буду молить всех богов, если кто-нибудь объяснит мне, что я сейчас вижу.
- Ваше высочество,- произнёс начальник штаба дивизионный генерал, граф Огюст Даниэль Бельяр, сидевший по правую руку маршала,- Я не знаю, как это объяснить, но судя по барабанам, нас собираются атаковать.
Мюрат вытащил было подзорную трубу, но тут же сложив её, обернулся и спросил:
- Кто?
Генерал пожал плечами и ответил:
- Я полагаю, что это русские!
- Вы смеётесь? Чёрт побери, я и сам вижу, что это русские, а не итальянцы! В этой России меня преследуют неудачи!
Горящие факелы взметнулись в небо, затем вскоре обрушились на землю, брызгая огненными искрами. Через несколько секунд поле вновь погрузилось во мглу. Барабаны не умолкали. Выглянувшая луна осветила своим светом что-то тёмное с отблесками металла.
- Мы уходим!- крикнул Мюрат, разворачивая коня.
- Но Ваше высочество, император ждёт от нас побед! У нас два эскадрона всадников.
- А я не стану ввязываться в бой, ночью, на вражеской территории, не имея представления о том, каким числом у меня противник и что он из себя представляет, в назидание всем придворным выскочкам, кои возомнили себя стратегами.
Конница развернулась.
- Майор Мажу,- обратился Мюрат к одному из своих адъютантов,- Немедленно гонца к генералу Жьеру. Пусть обстреляет долину. На сегодня подвигов достаточно.
Идя рысью, два эскадрона кавалерии, подчиняясь выучке и слаженности, приобретённой за годы военных компаний, из развернутого строя на ходу перестраивались в походную колонну и двинулись по направлению к захваченному шевардинскому редуту. После того, как они оказались в безопасном месте, ночную тишину разорвали орудийные выстрелы.
Приблизившийся командующий артиллерией кавалерийского резерва барон де Жьер в недоумении обратился к Мюрату:
- Сир, простите, я не совсем понял ваш приказ! В кого надо стрелять? Нас атакует противник?
- Всё так, барон. Вы всё правильно сделали. Продолжайте обстрел.
Через пятнадцать минут к штабу Мюрата примчался гонец.
- Ваше высочество, распоряжение императора! Он требует огонь прекратить, войска оставить на занятых позициях, произвести авангардную разведку, в бой не вступать. Из резерва выставить дозоры и караулы! Низшим чинам провести поверку и доложить о потерях…. Всем отдыхать. К пяти часам утра император просит вас прибыть к нему!
- Это всё?- оглядев своё окружение, спросил маршал, нервно кусая губы.
Гонец так же огляделся и, наклонившись к голове лошади, тихо произнёс:
- Сир, я хочу вас предупредить, император крайне недоволен…. Более сказать, он в гневе.
Мюрат утёр рукой одетой в белую перчатку крупные капли пота, но более всего ему не хотелось, что кто-нибудь увидел его смущение, если не сказать испуг от сообщения о недовольстве императора Наполеона. Который не был избирателен, если дело касалось войны, в особенности после того, как император отчитал своего брата Бонапарта Жерома, который командовал пехотным корпусом, за провальные операции при Гродно и Салтановкой, после чего войскам 2-й Западной Армии князя Багратиона удалось переправиться через Днепр. Оскорблённый вестфальский «король Ерёма», как его называли в войсках, оставил армию и уехал в свою резиденцию в Кассель.
- Ваше высочество…, сир,- негромко обратился к Мюрату Бельяр.
Мюрат поднял руку, медленно слез с коня и, бросив поводья, отправился в свою походную палатку. Он остановился и тихо произнёс:
- Подготовьте мне сведения о потерях корпуса….
Зайдя в палатку, он приблизился к походной кровати и очень медленно, так, словно опасаясь, что его услышат или увидят, опустился на краешек ложа, не отрывая взгляда от одной какой-то точки в пустоте. Военные неприятности укрепляли Мюрата в мысли, что удача и счастье оставили его, сделав посмешищем и объектом нападок для императора. Как это было 16 июля в Витебске, когда буквально из-под носа Великой Армии, в авангарде которой стоял его корпус, без единого шума стотысячная русская армия снялась с лагеря и скрылась в неизвестном направлении, оставив после себя лишь дымящиеся костровища, да несколько разбитых телег. Это обстоятельство сначала сильно удивило Наполеона, а затем взбесило, хотя накануне было явно видно, как горели костры в русском лагере. Ему сообщили как раз во время завтрака, император вышел из палатки, нервно одёргивая мундир и окинув свирепым взглядом своих генералов, прошипел, остановившись у Мюрата:
-То есть, как это ушли?
Наступление было назначено на пять утра, и теперь всё это построение войск, готовность артиллерии и кавалерии выглядело глупо. Перед французской армией было пустое поле. Наполеон, благоухающий парфюмом непобедимый император, разглядывал пустое пространство. Ему не с кем было сражаться, однако противник так и оставался непобедимым.
- Куда? Как вообще такое возможно, когда речь идёт о крупной группировке русских сил! Вы хотите мне сказать, что целая армия растворилась, даже не чихнув ни единым солдатом? Вы всю ночь наблюдали за русскими и очевидно, что в тот момент, когда вы все одновременно моргнули, то в это время русские собрали палатки, оружие, обозы и скрылись! Опять скрылись?
Мюрат помнил, как ехал по пустому Витебску по левую сторону от Наполеона, когда тот сообщил о своём решении не двигаться дальше. Затем известия о перемирии императора Александра с турками. Донесение о поражении союзных войск саксонского генерала Ренье под Кобриным, против которого действовала 3-я Западная Армия генерала Тормасова, заставили императора отказаться от плана закончить компанию в Витебске, ожидая предложения о мире от русского царя.
- Последнее послание от Александра было в Вильно, но я не мог на него согласиться,- как-то произнёс Наполеон,- А теперь он и вовсе не желает разговаривать и все мои предложения о перемирии это пустота.
- Сир,- немного помявшись, произнёс маршал Ней,- Если честно, мы не понимаем ни цели, ни задач нашей компании….
- Сир, пустые города и сёла, вот всё что нам достаётся…, а ещё эти бесконечные переходы. Россия очень большая и непонятная страна, наша ошибка в том, что мы представляли её несколько другой. Наша армия постоянно в движении, мы теряем солдат. Куда и зачем мы идём? Сир…,- поддержал Даву- Эта война погубит нас.
Наполеон обошёл своих генералов и, погрузившись в кресло, произнёс, закрыв глаза:
- Ну пусть так…. Тогда я иду дальше и заставлю этого самонадеянного русского царя принять мои условия. Однако теперь он силен, как ни когда и я просто обязан взять Москву. Я буду там, в этом священном городе, чего бы мне это не стоило.
- Но, сир….
- Уходите…. Оставьте меня….
Ну а далее был Смоленск, и неприятности уже росли подобно снежному кому и вот теперь, очередной совет при императоре грозил вылиться в поток обвинений в бездействии или несостоятельности в адрес Мюрата, маршала Франции как командующего корпусом всей резервной французской кавалерии.