Номен Нескио "День воина"
Что есть добро и есть зло? Понятие исключительно субъективное для крестьянина, как вологодской губернии, так для смерда или ремесленника, будь он из Прованса или Бургундии. Высек барин, ну где-то плохо, так за дело, наверно это зло, а дал на водку, добрый барин, многая лета ему, тут же добро, с одним лицом. Объективность же делается тронными властителями, объективность- понятие уровня религиозных конфессий, военных доктрин и государственных политических решений. И наступление, и оборона, всё во имя народа неважно какой страны, всё во благо и так тысячи лет и каждый военный день в отдельности, превращается к ночи в ужасное зрелище в виде усеянного погибшими солдатами поля сражения, в окружении оборонительных позиций. И воет ветер, словно кричат души пока ещё не отпетых воинов, не приданных земле тел, а до тех пор всё воюют они, всё наступают, размахивая знамёнами и нет им покоя, хоть более не числятся они на этом свете, оставив его прежде времени. Уйдут знамёна, оставив прежних своих защитников, и теперь сменят их многочисленные стаи ворон, так же хлопая траурными крыльями- стягами, а вместо труб и барабанов ужасающие крики птиц сообразно скорбной картине. Только посмотрят те, кого в этот раз пощадила смертушка и останется только ждать, когда оборотится она, будь ты хоть маршалом, юнкером или обозным фейерверкером. Ей всё по чину, как и месту в земельке после гибели. Ну что тут поделать, таково это ремесло солдата, или картечью тебя в решето, или с облучка артиллерийской тяги свалишься, заснув с усталости, да конь потопчет.
И вот оно, заявило о себе, вначале грохотом первых орудийных залпов, но пока это всё было где-то, там за лесом, но это было, это началось, это значит, что кто-то уже упал на землю пролив свою кровь.
- Стойте! Стойте, люди! Братья! Что же вы делаете? Остановитесь!
Худенький монах, тот самый, что служил по покойному в Ельне, шёл по полю, поперек мчавшейся слева польской коннице и стоявших по его правую руку, русских коробок, прикрывающих редут. Он кричал во весь свой писклявый голос, так как роста был невеликого, да и обиженного телосложения. В одной руке отец Александр держал большой, увесистый крест, другой рукой балансировал, чтобы не упасть, запнувшись о кочку или оступившись в яму. Начавшийся артиллерийский обстрел заглушал его крик. Он шёл, наклоняя голову и вздрагивая от первых разрывов. Голос его срывался от страха, но он шёл, шёл, не останавливаясь иногда приподнимаясь на носках что бы стараться быть выше своего невзрачного роста и стать замеченным. Сверкающая конная масса приближалась к нему и, взглянув несколько раз в их сторону, он старался более не смотреть туда, чётко осознавая, какой опасности подверг сам себя.
Страшно ли было ему? Страшно…, очень страшно. Страшно так, что зубы стучали бешеной дробью и холодный пот заливал его лицо, стекая по жиденькой бородёнке. От страха голос его срывался то на хрип, то на фальцет. Страшно маленькому человеку, ещё недавно объезжавшему на своей простенькой бричке окрестные деревни и исправно, со всем старанием, предавался службе в сельской церквушке без какого- либо напыщенного убранства на стенах и с деревянными полами, которые перед воскресной службой скребли селянки, приводя помещение в порядок. Страшно было человеку, который, по сути, и не отлучался более чем на десяток верст от своего прихода, потому как не было у него нужды в столицах и уж тем более заграницах. Разве что иногда, один раз в три месяца, с большой неохотой, он посещал уездное «начальство» лишь с тем, что бы отметиться, да прикупить на местном рынке пеньку, воск для свечей, которые сам и делал, несколько мер вина, для причастий и себе в редкую угоду, и различных других надобностей в церковном хозяйстве. А после старался уехать побыстрее, и окунуться в свою глухомань, что бы не видеть «бражных» мужиков выпадающих из трактиров в непотребном виде или полуголых девиц показывающих с балконов свои прелести, немало смущая отца Александра таким поведением. И лишь когда верстовой столб с обозначением административной границы уездного города оставался позади, он останавливал бричку, давая своей лошадке передохнуть, и с наслаждением сидел на земле, опершись спиной на колесо, закрыв глаза, и слушал ветер, гуляющий по хлебным полям и сенным покосам. А после, оглядевшись и помолясь, нет, да и нальет себе немного вина в походную глиняную кружку, заботливо спрятанную в ящике брички, и медленно смакуя его вкус, будет от души благодарить Бога, что тот нашёл ему тихое место в этой суетной жизни. А после, осторожно шлёпнув вожжами лошадку, предавшись беседе самим с собой, рассуждая о мироустройстве, любви и несправедливости в мире, философски сводя всё к тому, что все беды от человеческих пороков, которые даны ему в наказание и «сблазнение» самим Сатаной. Говорил он так, потому что, будучи сам по себе человеком замкнутым, ни с кем из прихожан или других мирян он более не разговаривал, разве что исключительно по своему ремеслу. А уже ближе к полуночи, опасаясь как бы не стать замеченным после кружки вина, отец Александр осторожно въедет в уснувшую деревеньку, распряжёт свою лошадку, напоит её водой, задав заготовленной заранее свежей травы, нальёт коту молочка и погрузится в чтение, а может и вовсе заснёт крепким и счастливым сном, улыбаясь, так, словно ребёнок.
Восседая на своём коне, князь Андрей Иванович Горчаков, офицер, племянник Александра Васильевича Суворова в окружении свиты и командиров частей, прикрывающих левый фланг русских войск, внимательно всматривался в ожившие кустарники и появившиеся колонны французов, рассыпающихся и тут же собирающихся в каре. Князя окружали командир 27 пехотной дивизией, генерал- майор Дмитрий Петрович Неверовский, подполковник Александр Яковлевич Книжин от Симбирского и Виленского пехотных полков, артиллеристы Яков Иванович Саблин, флигель- адъютант полковник Максим Фёдорович Ставицкий от Одесского и Тарнопольского полков и другие офицеры войсковых подразделений, общим количеством около 11 тысяч, которые противостояли 38- тысячному авангардному крылу французской армии шедшей на левый фланг русских войск. Все они неотрывно смотрели в подзорные трубы, сохраняя напряжённое молчание.
Около трёх часов после полудня, раздались первые пушечные и ружейные залпы, между ними была слышна беспорядочная одиночная стрельба. Войска союзников и дивизия генерала Компана атаковали арьергард русских войск Коновницына в деревне Доронино, откуда скоро потянулись дымы от домов, которых охватил пожар.
Первым, заговорил князь Горчаков:
- Что сказать вам, даже не знаю…., а вот спросить, спрошу.
Опять посмотрев в трубу, командующий развернулся в пол-оборота и обратился к секунд- майору инженерных войск Максаеву, произнеся:
- А скажи- ка мне, Сергей Павлович, как думаешь, сдюжит редут такую громадину?
Максаев, приблизился сидя в седле и произнёс:
- Да что там редут, Ваша светлость, люди в атаку пойдут, а не камни, да брёвна.
Горчаков усмехнулся и сказал:
- Ну ты вот что, речи тут не произноси, а скажи на совесть, как есть, без утайки.
- Андрей Иванович, мы сделали всё что смогли, но если оценивать возведённое укрепление с инженерной точки зрения, то редут слаб. Из-за нехватки времени и сложного грунта кургана, пришлось насыпать вал из пахотной земли, но всё равно, ров оказался мал, нет заслонов противу кавалерии, лютены исполнены не должным образом. Все свои замечания и предложения, а так же весь ход подготовки укрепления я отразил в рапорте, и тот час предоставлю его по первому требованию.
- Ну будет тебе, Сергей Павлович, что ты так…, рапорт…, по первому требованию! А что скажешь про основную линию?
- А то и скажу, что коли тут не сдержим Наполеона, так не поспеют они.
- А как сдержим?- стараясь придать голосу немного мягкости, поинтересовался князь.
- А сдержим…, так всё равно не поспеют, что бы было как нужно, по науке.
- Сдержим…,- произнёс Горчаков,- Должны сдержать, а тебе, Сергей Павлович следует отправляться до основных позиций. Здесь ты сделал всё что смог, теперь там ты более пригодишься, чем тут.
- Ваша светлость,- обратился секунд- майор,- Я бы просил вас позволить мне остаться здесь, на редуте.
Горчаков тяжело вздохнул и немного помолчав, сказал:
- Да пойми ты, Сергей Павлович, Родине нужны не мёртвые герои, а живые инженеры. Так что отправляйся не медля.
Максаев кивнул головой:
- И, тем не менее, господин генерал, прошу удовлетворить мою просьбу. Укрепления будут разрушать и их придётся восстанавливать по мере возможности.
Горчаков оглядел свою свиту, словно искал поддержку, и согласился:
- Ну что же, будь по-твоему, правда я совершенно не представляю, каким образом можно будет восстанавливать наши укрепления, но у меня одно условие….
- Я согласен, князь! Объявляйте ваше условие!- с готовностью произнёс инженер.
- Как только возникнет надобность, вы, не возражая, отправитесь к Главнокомандующему с донесением и уж тут без всяких причин.
- Ну если только возникнет надобность,- согласился Максаев,- Что же, я готов, князь!
- Ну вот и славно, славно! Спасибо тебе, Сергей Павлович, будьте непосредственно на редуте и…, и берегите себя! Теперь же, не мешкая, всех прошу вас отправиться в войска и выводить их на исходные позиции. За дело, господа офицеры!
Оставшись лишь в окружении штабных офицеров и генерала Неверовского, Горчаков вновь стал рассматривать французские позиции и тут же обозреваемые ряды окутались белыми облаками порохового дыма и над полем прозвучал раскатистый гром выстрелов из орудий.
- Становится небезопасно, Андрей Иванович!- произнёс Неверовский.
Первые бомбы стали рваться по направлению к редуту, не причиняя пока ему ни какого вреда. Вся артиллерийская подготовка длилась около получаса. Затем ряды пришли в движение и перед орудиями французов, под звуки многочисленных барабанов и сигналы армейских горнов, стали появляться пехотные коробки. Оптика позволяла разглядеть снующих офицеров перед подразделениями, гонцов с какими-то поручениями, конных командиров старших чинов, восседавших на конях, произносив речи или команды, очевидно подбадривая своих солдат, указывали в сторону русских позиций. Но вскоре, вся эта суета закончилась и под равномерный барабанный бой и свист флейт Великая армия Бонапарта Наполеона пришла в размеренное движение и стала двигаться на русские позиции.
- Ну вот…, началось!- произнёс Неверовский.
- С Богом…!- в ответ произнёс князь.
Он снял с головы двууголку с чёрным султаном и перекрестился. Остальные офицеры сделали то же самое.
- Конница слева…!- произнёс Горчаков, словно не слыша предупреждения, но его перебил кто-то из свиты.
- Человек на поле!
Все как один стали рассматривать идущего по полю отца Александра.
- Это что ещё за явление?- спросил князь Горчаков, рассматривая маленькую фигурку в подзорную трубу,- Да в своём ли он уме?
- Не понимаю, как он тут оказался?- спросил Неверовский.
- Надо его убрать оттуда.
- Да как же его уберёшь- то? Поздно…. Невозможно…!
Появившаяся конница Понятовского сначала двигалась шагом, затем, подчиняясь командирам эскадронов и самого маршала, они перешли на рысь, потом в галоп уже неслись, разворачиваясь в боевой порядок.
- И от чего же вы нас так не любите-то, паны поляки?- произнёс, рассуждая князь Горчаков, не переставая наблюдать за фигуркой человека,- Где же это мы вам так дорогу-то перешли? Всё ни как не угомонитесь….
Внезапно свалившийся с небес коршун стремительно пронёсся над головой дьячка и своими мощными лапами схватил дьяцкую шапочку, при этом когтем чиркнув по лбу отца Александра. Кровь густой струйкой пролилась на его лицо. Он вскрикнул, инстинктивно схватившись за лоб, а после взглянул на свою окровавленную ладонь. Отец Александр уже не кричал, а лишь сбивчиво шептал:
- Вот во-о-от…, вот и смертушка пометила меня. Господи, Господи, отвороти их от смертоубийства. Дай им разума. Лишь за них прошу и на тебя уповаю.
От следующего грохота и просвистевших снарядов он повалился на землю, крепко схватив обеими руками крест, облизывая солёные от крови губы и не переставая шептать молитву. Своим телом он явственно ощущал, как гудела земля от приближающейся в своём множестве конницы. Он поднял руки над собой и широкими жестами наложил на себя знамение, а после чего покорно сложил их на груди. Последнее, что увидел отец Александр, это приближающиеся всадники, которые вдруг резко развернулись, поменяв направление. Моргнув, слипшимся от крови глазом, он улыбнулся и произнёс:
- Отворотил таки, Царь Небесный! Спасибо! Иду к тебе на суд…. Прими раба….
Испустив вздох, отец Александр умер со страшной улыбкой на лице, залитом кровью из рваной раны.
- Противник справа!- раздались несколько голосов конных поляков.
- Разворо-о-от! Разворо-о-от!- понеслась команда, и часть конницы стала разворачиваться на встречу нёсшимся в бешеной скачке драгунам Новороссийского полка.