Номен Нескио "День воина"
- Дядька Иван, а далёко ли ты собрался?- спросил Ефим, потягиваясь ото сна,- Ты, вроде как и не ложился вовсе? Что это, сияешь весь как на имперском смотру или параде! Ни как в одного на француза наступать будешь?
Улыбнувшись в густой ус, Иван посмотрел на Ефима и, помолчав немного, всё же ответил:
- Какой ты всё же ещё молодой, Ефимка. По годам в подпасках бы тебе ещё ходить.
- А я ходил,- ответил Ефим,- Ну так что скажешь или это секрет?
- А я…? Какой там секрет…. Да вот ни как сон не идёт мне! Пойду, постою, а то скоро как начнут нам животы вынать, так и некогда будет полюбоваться. Ты смотри, красота- то какая.
Поправив обмундирование, Иван перелез через вал и не торопясь направился к полю, держа в одной руке большой солдатский ранец, а в другой оружие.
- Ты чего, земляк,- окрикнул Ивана часовой, по имени Алексей.
- Да пройдусь малёха. Позволишь?
- Иди, коли есть нужда!- ответил часовой,- Смотри тока, а то в ту сторону от Утицы наши казачки подались, на разведку погулять, а может поджечь, что ещё не дожгли. Не спугнись или не перепутай с французами если углядишь бестий этих.
- Благодарствуй, земляк Алексей, не спугнусь, но спасибо что прежде упрядил. Теперь знать буду. Так и ты не стрельни, когда я вертаться налажу.
- Не стрельну, не боись. Иди с Богом, Иван, коли надумал, пока тихо.
Пройдя с сотню метров, он положил на землю ранец и оглянулся на свои позиции, а потом долго смотрел на колыхающееся покосное поле, опёршись на длинное ружьё, иногда водя пальцем по гладкой поверхности штыка. Слева и справа виднелись крыши домов двух небольших деревенек, но только не было привычных крестьянскому глазу утренних дымов от печей, и сельский пастух не гнал на пастбища скот хлопая кнутом под сопровождение громкоголосых петухов. Иван оглянулся туда, где над редутами только- только вставало солнце, не торопясь, заполняя светом местность. Было тихо. Сквозь туман, вдалеке через поле, огнями костров видны были основные русские позиции. Свежий ветер трепал густые седые волосы солдата и от редких порывов заставлял щуриться, обнажая и без того заметные морщины у глаз и на лбу. Постояв так какое-то время, Иван осторожно положил ружьё на ранец и опустился коленями на землю. Опёршись на одну руку, второй он слегка погладил её поверхность покрытую мелкой прошлогодней стернёй.
- Ээ-э-эх, военная пора, а трава родит…. Барыня- полюшко, тебя да поработать бы помолясь, да дождиком полить, а не кровушкой. И глядишь, хлебушка бы дала. А пашеничку свезти бы к Филиппу на мельницу, да намолоть муки, а после Стеше моей в руки, вот и пряники и бублики и хлебушка вам нате. И земелька, эх, земелька…, её бы, да острым плугом, а не ядрами пахать. Вот ведь какая беда-то случилась.
Коршун, свалившись из-за редких облаков, мгновенной тенью пронёсся над солдатом и вновь взмыл в небо и теперь парил, словно осматривая будущее место для пиршества. Смотря за одинокой фигуркой человека, сидевшей посреди поля совершенно не понимая, какой такой интерес мог заставить в такой час находиться тут. С небольшого холма за Иваном наблюдали несколько конных офицеров, осматривая местность в длинные подзорные трубы.
- Подъедем?- спросил один из них.
- Подъедем, но чуть позже,- ответил чернявый военный в генеральских эполетах- Война, не его занятие.
Сделав ещё круг, коршун громко хлопая крыльями сел на просёлок почти рядом с Иваном. Оглядев неожиданного соседа Иван произнёс:
- Если ты за мной…, то рано, дружок прибыл. Хочешь, поглажу тебя, да только ты ведь не дашься, смотри-ка, гордый какой.
Коршун клёкнул горлом и, склонив голову, опять не мигая, посмотрел на Ивана.
- Эх…, ты бы вот лучше рассказал, где летал, что видел, более интересует, что нам той супостат кроме каши готовит. Только ведь не скажешь, а скажешь, так я всё равно не пойму тебя.
Словно услышав его слова, коршун подался вперёд и, сделав несколько прыжков, взмыл вверх, полетев на восход. Иван посмотрел ему вслед, прикрываясь ладонью от солнца и произнеся: «Э-э-эх», снова уселся как прежде, опершись обеими руками о землю.
- Эй, солдат, ни как чего потерял?
Увидев всадников, Иван поднялся с земли, поправил ременные перевязи и, надев кивер, приложил руку к головному убору, отдав воинское приветствие. Высокий кучерявый военный сидел верхом на коне в окружении свиты стоявшей конями чуть поодаль и с интересом смотрел на Ивана. Его речь была с сильным акцентом. Большой горбатый нос и чернота вьющихся волос с бакенбардами с заметной проседью выдавали в нём кавказского уроженца.
- Представься, подлец! Кто таков?- крикнул один из свиты, привстав от важности на стремена.
- От чего бранитесь, господин полковник,- спросил Иван. Прокашлявшись, он крутнул густой, порыжевший от табака ус и произнёс,- Рядовой Одесского пехотного полка господина флигель- адъютанта полковника Ставицкого, второй бригады, 27 дивизии, 2-й Западной Армии, Иван сын Васильев Первов.
Генерал оглянулся на рьяного полковника и произнёс:
- Et savez-vous, colonel, de quoi, au moins une fois en un siècle, nos ennemis tentent de conquérir la Russie? (франц. А знаете ли вы, полковник, от чего, хотя бы раз в столетие, наши враги предпринимают попытку завоевать Россию?
- Votre altesse…! (франц. Ваша светлость!)
- Alors, je vais vous dire tout de ce qu'ils sont très sûrs de leur victoire connaître une telle attitude de la noblesse à ses sujets. Voici ce que le general? Il est possible de prendre en captivité et il ya beaucoup de façons, mais voici charmer par un soldat russe, c'est une tâche difficile et impossible. Leur calcul est une trahison du soldat russe, si c'est le cas dans la bataille vous ne pouvez pas gagner. Très étrange, que je me dois de vous expliquer des choses simples.(франц. Так я скажу вам, всё от того, что они очень уверены в своей победе зная подобное отношение знати к своим подданным. Вот что генерал? Его можно взять в плен, и есть тому много способов, но вот пленить русского солдата, это задача трудная и невыполнимая. Их расчёт- это предательство русского солдата, коли уж в бою его нельзя победить. Очень странно, что мне приходится объяснять вам такие простые истины.)
Сказав что-то на непонятном языке, генерал улыбнулся и вновь обратился к солдату:
- Ну, так ответь мне, братец.
- Нет, ваша светлость, ничего я не потерял.
- Из крестьян значит будешь? В крепости…? А в армии давно?
- Из них буду. В крепости…. Мобилизован в четвёртом годе, был в Австрии…, сейчас вот….
- Ну а тут, какая у тебя нужда?
- Я солдат, а вот простите за слабость, дал волю душе, по своему земледельскому занятью я сильно скучаю и от того мне печаль.
- Правильно делаешь, всё правильно. Война лишь временно. Ну а как прогоним Наполеона, а мы прогоним, слово тебе моё и вернёшься в свой дом, и радость от того будет тебе великая. А скажи, вести есть из дома, может оказия какая подвернулась, у тебя же и семья есть? Не забижает ли их барин пока ты тут?
- Семья есть, но жена грамоте не знает, да и оказии не случилось, однем молю, что бы Господь оберёг от нужды, да лихих людей. А про барина не скажу, потому как мне неизвестно.
Генерал засверкал чёрными глазами:
- Я прикажу высечь твоего барина, если он не содержит должным образом семью защитника Отечества или более того, позволяет себе вольности.
Иван не торопясь поднял с земли ранец, одел его, подогнав ремни, а затем взял в руки ружьё и выпрямился по стойке «Смирно».
Генерал с удовольствием посмотрел на него и спросил:
- Ты ни как узнал меня?
- Так точно, узнал светлейший!
- Да ну, какой я светлейший…, что ты. А скажи мне, веришь ли ты в каких богов? По виду вроде как русский?
Да, ваша светлость, верую…, и в Христа и Пресвятую Богородицу.
- Хорошо, очень хорошо…, и крест, стало быть, носишь?
-Ну как не носить, ношу.
- А что, может обменяемся крестами?
Иван помялся немного и произнёс:
- Так у вас, поди, из золота, а мой медный.
Генерал усмехнулся и произнёс:
- Ошибаешься, солдат. Мой крест из меди.
Усмехнувшись, генерал посмотрел на своих спутников и опять спросил:
- Ну так как…?
Солдат расстегнул мундир и, сняв крест, протянул его всаднику, получив в ответ генеральский. Генерал надел распятие, и произнёс:
- Ну вот. Прям благодать на душе. Есть ли у тебя какое желание?
- Есть, Ваша Светлость,- ответил Иван.
Он помялся немного и произнёс:
- Мне бы вот лапотки одеть замест сапогов, да малое дитё с собой на покос взять. Унучёк у меня народился, уж пять годков ему, а я так ждал, что наступит время, возьму его с собой, а он бегать будет по полю и радовать меня в мои годы, а после мы с ним кваску али молочка с хлебушком. Вот такое желание у меня, а более я сам слажу.
Генерал улыбнулся столь неожиданному желанию солдата и тихо произнёс:
- Ладно, однако поеду я, да и ты не задерживайся. Прощай, стало быть!
- Прощайте, господин генерал, Ваша Светлость!
Генерал одел на голову двууголку с богатым плюмажем, приложил пару пальцев к убору и, не дожидаясь ответа, круто развернув коня, понёсся в сторону русских укреплений, оставив солдата не сводившего глаз с креста на верёвочке.
- Хм…, и правда медный, простой совсем. А я всегда думал, что из богатых железов будет.
Иван снял кивер, одел крест и перекрестился, а после, развернувшись, направился к редуту. Неторопливо двигаясь, он прислушался, уловив вновь конский топот и крики людей. Поправив на плече ружьё, солдатский пехотный тесак и схваченные крестом ремни он шёл не оглядываясь. Его нагнали пятеро конных, и стали ездить вокруг Ивана с интересом оглядывая одинокого солдата шедшего по будущему бранному полю. Это были казаки, о которых ещё недавно упоминал Алексей, и теперь, они смотрели на него сверкая глазами и скалясь белозубыми улыбками из чёрных бород.
Наконец один из них произнёс:
- Тю-ю-ю.., та тож наш, гляньте-ка, идёт и не боится…, а мы думали ворог заблукал с пьяных глаз, али со страху!
Второй казак тут же подхватил:
- Чего тебя, солдат, нелёгкая по полю таскает? А как француз налетит?
- Да он, поди, от какой селянки идёт из Доронино,- не дожидаясь ответа Ивана, произнёс первый.
Иван остановился и, осмотрев казаков, произнёс, поглаживая морду казацкого коня, который корпусом преградил путь и теперь тянулся к нему обнюхав лицо и руки в поисках сладости:
- Да пущай наскакивают. Чему быть тому уж в сторону не свертать.
- Смотри- ка и не струхнул совсем,- произнёс другой казак, сверкая серьгой в ухе.
- Эх ты, казачок, борода- лопата…, врать не стану, было дело, как-то раз трухнул малость, под Салтановкой, что близ Могилёва.
- А чего так?
Иван помолчал, а потом, подняв на конного глаза, произнёс:
- Ну коли был там, так сам знаешь.
- Ты видать давно воюешь?- спросил казак.
- С начала этой компании.
- Я тоже там был,- отозвался тот же казак с серьгой,- При Дорохове состоял. А товарищи мои Платовские, так что то, чего хочешь нам тут рассказать…, таки и мы сами с усами и с бородами и твои истории знаем не понаслышке.
Казаки рассмеялись.
- Водки хочешь?- предложил один из них, указывая на походную фляжку.
Иван качнул головой и, подхватив ружьё, одел его на плечо, поправив панталер:
- Нет, казачки, благодарствуйте! Вы ж много-то не нальёте, так что я подожду тех времёв, пока смогу от души пображничать! Коли завтра зачнётся сраженье, хочу этот день прожить, весь, каким бы не стался он.
- Как знаешь, я сам предложил, а как девицу уговаривать не стану!- ответил казак,- Ну прощай, воин! Завсегда, если встречу тебя, выпью с твоего согласия от души!
- Прощайте, казачки, за всем Спаси Христос вам и вашему воинству!
Они опять громко рассмеялись и, стегнув коней, рысью двинулись к редуту.
Намеренно отставший казак с серьгой обернулся и прокричал:
- Эй, солдат, моё имя Сергей…, Сергий…., фамилия Лапицкий, запомни! А вы как в штаны ложить зачнёте, так свистите громче, враз подмогем по-русски, по- христиански, ни бои-и-ись, в беде не бросим. Или сами придём, коли животный запах из ваших задниц начнёт исходить!
Он махнул рукой, сверкнул белозубой улыбкой из чёрной бороды и, пришпорив коня, пустился догонять своих товарищей.
То утро никоим образом не предвещало страшных военных событий, а где-то даже наоборот, больше способствовало видению умиротворительной картины. Густо дымили костры неподалёку от переднего края, заполняя окрестность дымом и запахом каши с бараниной. И всё бы вроде ничего, если бы не настороженные взгляды, обращённые в сторону Колоцкого монастыря, да многочисленные наблюдатели аван- постов и конные разъезды.
Вернувшись в расположение взвода, Иван застал своих товарищей в хорошем расположении духа. Утренний туалет был окончен, и теперь солдаты сидели, подшивая свою форму и поглядывая в сторону кухни. Увидев Ивана, как есть собранного может для парада или наступления Фрол спросил:
- Далёко ли ходил дядька Иван? Может к французу? И как они там почивали, сдаваться не надумали?
- Да что француз,- усмехнулся Иван,- Он-то может и надумал, так у них другие горячие головы есть, которые так не думают.
- А мы вот, видишь…. Господин фельдфебель наказали-с, что бы блестели как на параде, вот и трудимся, что бы глазья у француза ослепли,- произнёс Григорий, показывая иглу с ниткой, которыми он зашивал дыру на мундире.
По своему обычаю молчал татарин- Керим, тщательно дуя на большую репейку кивера и сосредоточенно натирая её ветошью.
Иван посмотрел на своих товарищей и произнёс:
- Правильно, всё правильно. Войско должно соблюдать себя. Это вот, когда были в Австрии, при Аустерлице нелёгкая нас потащила. Так посля сражения нам бы передохнуть чуток, так нет же…, вот так же сидели штопали дыры, а то как же, Главнокомандующий должен приехать с союзными начальниками.
- Ну…, и в чём интерес твоего рассказа?- спросил Фрол.
Иван усмехнулся и ответил:
- А в том интерес, что когда на утро появился князь Кутузов, ещё до прибытия союзников, так мы совсем не были похожи на войско, которое только что побывало в сражении. Блестели и сверкали как один. От штыка до сапог. А Его Светлость строй объехал и приказал положить войско в грязь, какая была поблизости и ни каких «Ура» не орать и восторга не казать.
- Вот те раз…, это что за манёвра такая странная?- в нетерпении произнёс Ефимка.
- Так вот и мы в недоумках. Как так, зачем? Тока потом поняли. Я вам так скажу, эти вот союзнички, будь австрийцы или ещё какие немцы, ну очень жадные до денег и что удивительно, что и воевать сами совсем не спешат. Всё бы русскому Ваньке свой живот подставлять. А через то, наше командование требовало помощи деньгами. Армия в походе долгое время была, ну и поиздержались малость. А те горазды на кружева да одеколон тока тратиться, а мол русским, и так сойдёт. И в том-то и дело, что своим видом мы ни как жалость не вызывали, а должно оно быть наоборот. Вперёд поставили тех, которые ранетые были или совсем калечные. Ну в общем, к приезду австриев, выглядели мы ещё похуже неких пленных или других немощных. Те, значит, строй-то наш обошли и чего-то там говорят на своём и головами качают и всё больше по соломке, по соломке стараются ступать, что бы, значит, сапожки не обмарать в грязь-то. А толмачи, знай себе что-то там стрекотут с ихнего, да на ихний. Ну а после, подъехал конём князь Михаил Илларионович, посмотрел ещё раз на наше убожество и видно, что доволен остался, крякнул так: «Кхе», головой мотнул и за союзниками во след отправился, и улыбается. Во-о-от, значит, такое было дело.
- И что, пожаловали деньгами-то вас?- спросил Фрол.
Иван пожал плечами и ответил:
- Так кто ж его знает, только было велено снова привести себя в надлежный вид и сполнять службу, кому как выпало.
Тишину раннего утра разорвал звук канонады:
- Что это, откуда!- крикнул Фрол.
Остальные стояли в недоумении всматриваясь в сторону на северо- запад от редута.
- Вот же бестии,- произнёс Григорий,- Должно быть французы за нашими гонятся.
- Так уж гонятся,- возразил Фрол.
- Ну, что тут?- спросил запыхавшийся фельдфебель.
- Ну а вы чего рты раззявили?- в тон ему спросил артиллерийский капитан, обращаясь к орудийной прислуге,- Что, стрельбу ни когда не слышали? Проверить ещё раз готовность.
- Так вот, господин…,- начал было Григорий.
- Хватит болтать!- перебил Зубков,- Быстро собрать свои вещи и строиться за редутом. Там наша позиция.
- А харчи?- спросил Григорий, одевая ранец.
За лесом вновь бухнуло. Фельдфебель посмотрел на него и помолчав, ответил:
- Будут вам харчи. А пока, исполнять что велено! Стро-о-ойсь!
Внезапно появившиеся несколько конных промчались в сторону села Доронино. А вскоре показалась колонна какого-то пехотного полка с молчаливыми солдатами, среди которых угадывались во множестве совсем ещё юноши в новеньких мундирах, старательно маршируя с длинными ружьями. Они заметно смущались, смешно семеня ногами, когда наступали на пятки впереди идущих или спотыкались, при этом цепляясь штыками, или сбивались с ритма, а то и вовсе утыкались в спины солдат в передних шеренгах. Иногда вскидывая головы, они вытягивали худые шеи в сторону деревни, облизывая пересохшие от волнения губы, устремляясь взглядами туда, где их ожидало первое в жизни сражение, при этом до бела впиваясь пальцами в приклады и стволы своих ружей, поправляя съехавшие кивера и ранцы. Ведь там…, там, за тёмными крышами оставшихся хаток Доронино, было что-то прежде неведомое и страшное, способное принести боль, лишение и даже смерть. Вся эта подростковая неуклюжесть и волнение были достаточно заметны со стороны, но, кажется, никто из сослуживцев не обращал внимания, лишь командиры иногда покрикивали и приказывали барабанщикам бить походный марш, приводя шаг к однообразию.
Посмотрев на новобранцев, Фрол произнёс:
- Зря мы тут жилы тянули…, рыли вот это всё…. Эх не будет нам ныне военных трудов. Ты смотри, какие «богатыри», эти быстро с Бонапартом разделаются. Постоим, постоим и как есть до дому и подадимся без крестов.
- Да уж, «богатыри», им ещё на пашне за бычью ярму держаться, да прутиком погонять, а не с Наполеоном тягаться,- произнёс Верста.
- А ну хватит скалиться,- прикрикнул на Фрола Зубков.
Замолчал и Верста.
- Эй, вы! Кто такие, ребятки? Какой полк?- доносились вопросы с редута к идущим солдатам.
Но солдаты молчали, одни лишь усмехались в ответ, а кто-то и вовсе не обращал внимания. Так и шли они, погружаясь в клубы пыли, прикрыв лица платками, занятые своими мыслями, совершенно не оглядываясь назад. Затем потянулся обоз и пушки с такими же угрюмыми возницами, которые лишь подбадривали лошадей, идущих понуро склонив головы.
- На, покури, браток,- подбежав к телеге, обратился один из солдат- артиллеристов, что стояли возле редута, протягивая возчику подводы дымящуюся самокрутку и следуя рядом.
Но тот не взял, а только посмотрел на него, проводив взглядом, так ничего и не сказав, далее продолжив свой путь. Артиллерист остановился, так же молча взирая на проходивший обоз, пока последняя телега не поравнялась с ним.
- А ну, нака вот яблочко тебе, артиллерист!- крикнул обозный, сидевший на замыкающей повозке, и бросил крупный плод, который достал из мешка,- Скушай за наше здоровье, да лихом не поминайте!
Как-то горько были произнесены эти слова про здоровье, с каким-то скорбным вздохом, словно прощаясь.
Артиллерист поймал фрукт, да так и остался стоять, провожая колонну, идущую на запад, держа в одной руке невостребованное тлеющее курево, а другой, прижимая к себе спелое яблоко. Он смотрел вслед на удаляющуюся последнюю повозку и улыбающегося пехотинца, не в силах утереть слезу, что скатилась по щеке, не в силах унять скачущий кадык на худощавой шее, что пытался освободить горло от нестерпимого комка сжатых чувств. Наверное, та слеза для всех, была от пыли и пролилась на землю, а может просто смочила ус или ветер скоро высушил её на смуглом лице…. А хоть бы и плакал он, кто осудил бы его? Некому судить, и нет прав судить.
Полк прошёл и лишь однообразное и удаляющееся: «Х-бум, х-бум, х-бум», слышалось от множества сапог. Пыль окончательно поглотила людей, оставив на поверхности лишь верхи киверов да плещущее полотнище серого знамени с огромным крестом.
Они шли на войну, до которой оставалось не более пары вёрст.
P.S.: Эх, да кто ж придумал-то тебя, Война? Что ж это был за человек такой? В какой же нужде пребывал он, коли нарочно, а может от слабых чувств, замыслил поглумиться над муками материнства, над детским смехом и семейным счастьем?
А может так статься, что обидел его кто, да и не смог совладать с собой и пребывал в такой ярости, что обагрил рук своих об обидчика, посчитав это победой, обласканный гордыней и мнимым величием. И после взял в плен малых деток и баб, оставив на погибель немощных да убогих, что рядом были, не испытывая более к ним ни любви, ни сострадания, а лишь взирая как на предмет, как на источник своего благополучия, породив кровную месть. А почувствовав вкус крови, стал, словно дитя от материнского молока, набираться жизненных сил, избрав себе такое ремесло.
И призвал себе подобных и стал убивать себе подобных и неугодных из равных себе господина и разных вассалов и смердов, лишая их крова и всякого скота и имущества, внушая страх. И тем возвысился, решив, что может судить и карать, объявив себя Богом на земле.
Да кто же ты, Человек, что придумал Войну?