И весело же было на праздновании, скажу я вам! Вот ей-богу, не вру! Мог бы даже поклясться, что весело, но не буду, не люблю я это дело. Я как-то давно поклялся уже один раз, когда спорили у школы, откуда подарки под ёлкой появляются. Я-то тогда уверен был, что Дед Мороз их приносит. Так уверен был, что и сказал всем, что видел его пару раз. Что он быстро приходил, ему некогда ведь под елкой рассиживаться, надо по списку подарки оставить и дальше бежать, а то не успеет. Ну, я так думал тогда, что так именно дела и обстоят. Мне и говорят:
- Клянись, что видел! – и смотрят.
- Клянусь! – говорю. Сам струхнул даже слегка, потому что не видел я его. Но думал, что видел. А это не одно и тоже, тут всем понятно, что ненадежное дело. Но надо так.
- Чем клянешься? Здоровьем мамы клянешься? И поближе подошли.
Тут-то еще сильнее, конечно, забоялся. Сейчас и надавать могут, если отступить, ясно, как божий день. Но откуда ж конфетам и клюшкам под елкой взяться, если без Деда Мороза?
- Клянусь, честно! А у самого аж спина вспотела, так уже неохота клясться. Но если накостыляют – тоже непонятно, за что. Есть он, этот Дед Мороз, и все тут. На следующий год, думаю, я его поймаю и задержу ненадолго, пусть мне справку напишет, как в амбулатории дают. Что есть он, и все.
Потом весь день ходил, в голове как-то ватно было, как сейчас помню. Ждал, когда мама с работы вернется, чтобы спросить. И спросил ведь. Так вот прямо и спросил:
- Мам, откуда под елкой подарки берутся? Дело, правда, в мае было, как раз каникулы должны были начаться.
А она так внимательно на меня смотрит, задумчиво. Долго смотрит, я даже испугался. Редко так она на меня смотрит, обычно, когда я вру.
- А ты уже знаешь? – спрашивает меня.
- Что знаю?
- Откуда они там берутся? – и бровь так одну приподняла.
Тут я всё и понял. И такая обида меня взяла, слов нет. Я даже руки в карманы засунул, отвернулся и пошел, чтобы обиду не показать. До слез обиделся, честное слово. Обманывали меня, выходит. Все время обманывали, а я верил, как дурак. Потом обида прошла, сижу и думаю, заболеет ведь мама, всё. Клятва – она такая, не шутка. Надо сказать пойти, наверное.
Но не хочется. Тоже ведь неприятно такие вещи рассказывать. И я так рассудил: мама меня обманывала, а я не знал. Раз не знал, мог и поклясться, потому что не знал. Не виноват, значит. И клятва не работает. И не сказал, в общем.
Так что я больше не клянусь никогда. Да и мама не заболела. Чепуха это все, наверное.
Праздник и правда нешуточный выдался, все как с ума посходили. И скакали, как черти, хоть и Рождество вроде. И на столах прыгали, танцевали там. Скатерти снимали, правда. А столы крепкие, ничего с ними не случится.
А я танцевать не очень люблю. Как остальные дергаются и скачут – люблю смотреть, у некоторых даже красиво получается. Я так не умею. Хотел научиться, даже начинал пару раз учиться, но забрасывал быстро. Тут дело-то такое, что танцы всякие – они редко, а чтобы научиться, надо всё время разучивать всякие коленца. Ну я и забросил, ну его. Лучше смотреть буду, ничуть не хуже. Все равно, кто не очень красиво дергается – по тому просто видно, что ему весело и хорошо. Так что тоже красиво. Это же всегда понятно, что когда человеку весело – это хорошо. Ну, вы понимаете, о чем я.
Хожу, улыбаюсь, смотрю на всю эту суету, радостно мне. Пью глинтвейн из пластикового стаканчика. Глинтвейн – это вино такое, подогретое, в него добавляют всякую всячину, навроде как в булочки. И вкусно и тепло. Хорошо, что его придумали. Я так тогда подумал, пока на балконе стоял и разговаривал. И смеялся со всеми по очереди. Так что стал я, как все – и штаны у меня зеленые, и про катание рассказывал и слушал, и глинтвейн у меня был. Вот и Рождество встретил.
А потом стали со столов прыгать. Я не прыгал. В прошлый раз я участвовал, когда такое было, а в этот раз – нет. Не успел, вы не подумайте, что забоялся. Я такие штуки люблю – когда одни прыгают, а другие их ловят. Вроде бы ничего опасного, а все равно страшновато. И ловить страшновато, и прыгать. Вдруг не получится у кого-нибудь. Обычно, конечно, у всех получается.
Но в этот раз как-то не очень получилось. Первыми, как положено, стали прыгать те, кто лучше умеет. Один про лавины рассказывать, а другой под столом лежать, на котором сверху человек стоит. Такое занятие им пропустить никак нельзя, сначала они покажут как, а потом уж все остальные пусть прыгают. Чтобы без ошибки все было.
Ну, серьезный дядька с микрофоном, сразу прыгнул и все. Без микрофона, правда, он тогда его уже убрал с глаз подальше. Времени уж чертова уйма прошла, да и танцевать неудобно с микрофоном, у него вроде шнур был. Особо не растанцуешься. И ушел куда-то.
А второй как раз Тёмыч прыгнул. Тот, который под столом лежал сначала на лекции. Но он не просто прыгнул, а решил сальто закрутить. Ну, глупость такая, я уже рассказывал. Когда дурачиться начинаешь и всякую чепуху пороть, вроде той, что особым способом с горы свалиться. Он и свалился, только со стола. Как-то прокрутился в воздухе, на руки почти попал, но то ли он промазал, то ли рук мало было. В общем, в пол он прилетел головой, и музыку сразу выключили.
И свет включили. Все сразу забегали, столпились вокруг. Так всегда бывает, когда кто-нибудь в пол головой ударится. Кругом сразу толпа любопытных, кто помочь, а кто поглазеть и языком поцокать. Есть еще те, кто говорит, что я же говорил, но таких тут не было. Завидовали в основном, потому что все сразу смотреть стали на Тёмыча, а на остальных перестали. А танцуют – то, чтобы на них смотрели. Девчонки конечно, кто ж еще. Они только когда все хорошо, ведут себя, как ненормальные, что никогда не догадаешься, что им нужно. А как кого-то полечить там, пожалеть, если ударился - это они первым делом, тут ничего не попишешь. Хорошие они, все-таки, только непонятные.
В общем, тут они все вокруг Тёмыча встали и начали его лечить. Я-то никуда не ходил, я ж видел, как на нем стол лежал с здоровенным бородатым Антоном сверху. Что тут какой-то пол. Подумаешь.
Так и вышло. Голову замотали ему бинтом и отправили дальше танцевать. И музыку включили, а свет выключили, чтобы кровь на полу никто не видел. Кому ж танцевать захочется, если на полу кровь видать. Только прыгать больше не разрешали никому, наверное, бинты кончились.
Все веселиться продолжали, а Оникс, ну девчонка, что со мной ехала, вообще в красном платье была. Черт их поймет, этих девчонок - все в штанах, как попугаи, а она – в платье. Но королевой вышагивала, понятное дело. Это ж сразу ясно, что если ты в красном платье в деревянном баре, вокруг которого холодно, как у дьявола в аду - то точно вокруг тебя все парни виться будут и вышагивать. Не чтобы пристать там, или целоваться, а просто, чтобы она на тебя посмотрела. Заведено так у всех, с этим ничего не поделаешь. Чушь вроде несусветная, а так всегда и происходит.
В общем, навеселился я и пошел курить на балкон. Вроде всем весело еще, а мне вроде как надоело. Не то, чтобы совсем надоело, а как-то не так уже. Это так бывает, можно еще, но уже не хочется. Домой пора, значит. Ну и пошел я домой, что тут затягивать. В гостиницу, конечно, совсем-то домой мне сильно далеко идти было. А машину так у бара и бросил, черт с ней, с машиной. Я на автобусе доехал. Среди ночи. В Оффске автобусы по ночам ходят, в них даже лучше, чем в такси.
Еду, в окно смотрю. Не видно ни черта, окно замерзло. Но все равно упрямо смотрю и думаю, что из гостиницы меня завтра выгонят, потому что я за сутки заплатил, а живу уже давно. А денег платить не хочется, так что надо выметаться.
Ночевать, получается, негде завтра. Такие дела.
