– Николай, а вы как педагог, в плане жесткости, соответствуете своим педагогам или вы все-таки мягче?
– Я вообще, как мне кажется, жестокий. Но как-то пришел Володя Малахов к нам в класс, он учился на шесть лет раньше, чем я, у Пестова. Он посидел у меня на классе и сказал: «Ребята, что вы, Цискаридзе – это просто цветочки. Если бы вы у Пестова учились, вот кто бы вам дал по мозгам. Николай Максимович еще не кричит, он даже голоса на вас не повышает».
– Вы попали в Большой театр, потому что вас сразу заметил Григорович, и он настоял на том, чтобы вас взяли в труппу Большого театра.
– Это было чудо, конечно, это был самый важный день в моей жизни. Я 4 мая сдавал государственный экзамен, когда меня увидел Григорович и взял в Большой театр. Этот день, 4 мая 1992 года, был волшебный. Мне очень повезло: меня зачислили в кордебалет, но я с первых дней танцевал главные роли. И уже в январе 1993 года, когда мы приехали в Лондон, мы танцевали в Альберт-холле почти два месяца, и на афише были такие имена, как Бессмертнова, Таранда, там были серьезные имена. И были молодые: Грачева, Филин, Уваров, Степаненко – они уже в Большом театре танцевали 4–6 лет, а я только пришел, и моя фамилия стояла рядом с их фамилиями. Для меня, когда я увидел, что я в одной линии с Бессмертновой, а мне 19 лет... конечно, это было чудо.
– А с кем вы готовили свои первые роли в Большом?
– Первый мой педагог был Симачев, а маленькие, гротесковые роли – был такой педагог замечательный (и до этого танцовщик) в Большом театре, Василий Ворохобко. К сожалению, сегодня все эти люди в мире ином. Чуть позже уже появились в моей жизни Галина Сергеевна Уланова и Марина Тимофеевна Семенова. И пока все они были живы, я с ними работал. Слава богу, жив еще мой основной педагог в Большом театре – Николай Борисович Фадеечев.
– А можно сказать, что этот период был вашим фундаментом, для становления большого артиста?
– Мне повезло, я пришел еще в старинный театр, в настоящий Большой театр. И надо отдать должное Гергиеву, когда он стал директором театра в начале 90-х годов: он очень сильно пытался все это сохранить, как оно есть. Мир вокруг менялся. И в этот момент пришел Васильев к власти: несмотря на то, что многое было сделано не самого лучшего, но он тоже как-то еще сохранял то, что было от старого театра.
Но с начала 2000-х годов Большой театр полетел в тартарары. И сейчас, конечно, он ничего общего с тем, что называется «Большой театр», не имеет, к сожалению.
Я пришел в театр, когда нас еще представляли. Была такая практика: собиралась вся труппа, и молодых представляли. В зале в этот момент сидели Синявская, Соткилава, Образцова, Архипова, Пьявко, Касрашвили, Руденко. Там были такие имена… И это только оперные, не говоря уже про цвет балета. В зале находились и Васильев с Максимовой, Бессмертнова, Лавровский... Это был серьезный истеблишмент. И вдруг называют твою фамилию, ты встаешь, и эти люди аплодируют, как бы приветствуя тебя в связи с тем, что ты попал в Большой театр.
Когда сейчас я вижу сбор труппы по телевизору, я все время хочу сказать: «Кто эти люди? Почему они там находятся?».
Потом еще дирижеры. Ведь когда я выходил танцевать, еще школьником, нам постоянно дирижировал Жюрайтис, а я был еще ребенком. Когда я пришел в театр – Эрмлер постояло дирижировал спектакли, еще Рождественский, и я могу так долго перечислять. Это были выдающиеся имена. Я сегодня всем задаю вопрос: кто сейчас дирижер в Большом театре? И никто не может ответить. Слава богу, в Мариинке есть Гергиев.