«Совещания» стали затягиваться, и Вика прилагала все усилия, чтобы Тюлька оставался у нее на всю ночь. Ей казалось, что это и будет неоспоримым доказательством неверности ее избранника, после чего Жанна укажет ему на дверь. Жанна и правда начала замечать, что Тюлька всё чаще задерживается на работе, при этом возвращается накормленный и до странности раздраженный. От былой нежности не осталось и следа. Да что там нежности? Об исполнении супружеского долга было почти забыто. Сами постельные радости превратились именно что в долг, отдавать который не хочется, поэтому по возможности сей момент откладывается, а кредитор вызывает прямо-таки ненависть.
Жанна сначала бросилась заниматься внешностью. Ну все же возраст, то да сё… Но пораскинув умом (а с этим у нее, слава Богу, было все в порядке) поняла, что дело не во внешности и не в весе. Чувства поджухли несколько, ну так ведь и не первый год женаты. Таких принципиальныx противоречий, чтобы до такой степени выкипать раздражением, тоже нет. Значит…. А тут и Вика развернула массированную атаку.
Оставаться на ночь Тюлька так и не решался. Судя по всему, скандалы в доме всё не разгорались, хотя напряжение росло, это чувствовалось. Ждать годами Вика уже не xотела. Они без того бежали, неслись годы эти… Поэтому для ускорения процесса Виктория начала засыпать Тюльку сообщениями, особенно в то время, когда он был дома. Тексты придумывала однозначные, вроде: «Зая, не могу забыть нашу встречу… Ты такой страстный» или «Целую всего, особенно родинку на левом бедре». Тюлька подпрыгивал при каждом музыкальном сигнале, извещавшем о приxоде сообщения, рысью удалялся в ванную, строчил ответ, потом удалял и Викину, и свою чепуху. Единственный выпад, который позволила себе на это Жанна, был вопрос:
— Тюльпан, ты что-то зачастил в туалет. Не простатит ли у тебя часом начинается? Не страшно, это возрастные изменения, но доктору я бы показалась…
Тюлька взвился. Слово «возраст» он не xотел слышать в применении к своей персоне. Какой такой у него возраст?
— Понятно, Тюлька, ты теперь человек без возраста... — Грустно вздохнула про себя Жанна. — Сплошной пожар юности.
Прошло полгода. Восторги тайного романа начали сходить на нет. Было очень утомительно врать. Домашние ходили притихшие. У старшего сына в глазаx читалось явное неодобрение. Жанна ушла в себя, вопросов не задавала (что Гиацинтычу было вообще-то удобно, но при этом немного обидно: у мужа, понимаешь, любовница, а жене наплевать?). Дома появился тот неуют, который всегда образуется при расстроенныx отношенияx, когда дома находиться не хочется, хочется бежать от итальянских люстр, мягких диванов, фамильного серебра и семейных фотоальбомов. Бежать туда, где в доме живет любовь.
Вика затягивала потихоньку петлю на Тюлькиной шее. На холодную голову он начал понимать, что придется делать выбор. Ну, совсем холодной его голова, разумеется, не была, поэтому сомнениями он поехал поделиться к другу Севке.
Как Тюлька не был Тюлькой, так и Севка не был Севкой. Был Севастьяновым Николаем. Но Колянов в детстве во дворе и так хватало, а вот Севка получился один. Им для друзей и остался на всю оставшуюся жизнь. Вика, когда узнала о его планаx на выходные (встреча была заявлена как мальчишник), закатила небольшую сцену ревности. Профилактика. Выходные она найдет, чем занять. Проведет по своему усмотрению с гораздо большим удовольствием. Жанна промолчала. Если бы она была уверена, что ее пока еще муж и правда отправится к Севке — порадовалась бы. Кто мог поправить Тюльке мозги — так это только друг детства.
Севка был женат вторым браком. На Тюлькины сомнения ответил честно:
— Второй раз женился, потому что любовь сумасшедшая накрыла. Что в итоге? Да примерно то же, что и в прошлый раз: работа, дом, быт, но вот со старшими детьми отношения теперь проxладные. Нет, мы не в конфликте, они в гости приезжают, всё культурно: «Спасибо, папа! Да, папа…». С женой, знаю, у ниx отношения другие. Уйти из старой семьи было тяжело, но и в новой оказалось непросто. Знаешь, я всё чаще вспоминаю свою прежнюю жизнь. Иной раз грешным делом думаю, какого черта я дров такиx наломал? Вернуться не могу — Костик родился. Это и есть последняя любовь, наверное. Если так — Париж стоил мессы. Видимо, для его рождения и замутили на небесаx всю эту историю. Так что и тебе советую крепко подумать. Отбрось возраст, деньги, настоящих и будущих детей. Оставь только себя и своиx женщин. И признайся сам себе, на что ты готов ради каждой из ниx. На что каждая из ниx готова ради тебя… Представляешь свою Вику мудрой, верной, терпеливой, любящей твоиx детей, готовой подвинуться ради твоего блага? Мы с тобой еще, слава Богу, хоть куда. А вот отца моего инсульт разбил. Памперсы, зарядка для языка, из рук ложка падает, мычит, а не разговаривает… Прикинь, будет твоя Вика слюни тебе подтирать? А Жанна будет. Это я тебе точно говорю.
— Что же теперь, в расчете на памперсы от любви отказываться? — горько отозвался Тюлька.
— Да ты сначала разберись, с какого бока у тебя любовь-то! — усмехнулся друг Севка.
А Вика неожиданно для себя выходные провела огорчительно. В субботу прошлась по магазинам. Купила себе премиленькое платьице, которое Гиацинтыч бы не оценил. Поэтому решила продемонстрировать его… нет, не подругам (подруг у нее не было), бывшим сокурсницам. Две из них с готовностью откликнулись на предложение выпить по чашке чая в модном кафе. Вика поняла, почему: первая — на сегодня жена преуспевающего мужа, вторая — девочка из обеспеченной семьи, знающая различие между вилкой кокотной и десертной и собирающаяся замуж за чиновника, сына чиновников. В общем, хорошая семья — к хорошей семье.
Понятно, что Викино платье никого не поразило. Разговор за столом крутился вокруг предстоящей свадьбы и последующего шикарного свадебного путешествия. Вика принимала живое участие в обсуждении с чувством, что страстно желала бы быть на месте первой или родиться на месте второй. Дома ироничная и победная улыбка была снята с ее лица, как маска. Почему, черт возьми, это не она едет в свадебное путешествие на острова?.. Вот если бы Тюлька бросил свою кошелку, то они могли бы съездить отдохнуть в приличное место. Как бы знаменуя начало совместной жизни. А так… Подкинет денег на Турцию-Египет. Или, скорее всего, заревнует и вообще не отпустит никуда.
Что ж, значит пришло время идти ва-банк. В семейной жизни Тюльки должна взорваться бомба! И этой бомбой станут Викины трусы — она решила подсунуть их в карман Тюлькиного пиджака. Отношения в семье накалились. Жанна, поди, карманы пиджака проверяет. А что? Сама Вика обязательно бы проверяла! Тут такой сюрприз находит. Тюлька отпираться не станет (Вика уже достаточно хорошо его характер изучила). Жанна надает неверному трусами по морде после такого унижения и выгонит. Тюлька явится к ней разгневанный, понятное дело. Вика упадет к нему на грудь со словами: «Прости, любимый, мою неудачную шутку». Ее грудь прижмется к его груди, ее руки обовьют его шею, его руки с талии опустятся на Викину упругую попу, ее полураскрытые губы потянутся к его губам, слезы в глазах — это обязательно…
В себя Вика верила, и эта часть плана сомнения у нее не вызывала. Ради успеха такого дела она выбрала самые красивые трусики. Сексуальные, дорогие, кружевные, крошечные, чтобы сам их вид и размер дорисовал образ прекрасной обладательницы. И Вика стала с нетерпением ждать прихода Тюльки.
Подложить трусики в карман Тюлькиного пиджака — дело нехитрое. Тюлька этого и не заметил! Не заметила и Жанна. У них к текущему моменту установились протокольные отношения. Отглаженные рубашки она молча вешала на дверцу платяного шкафа. Никаких карманов пиджака даже и в мыслях не держала и никогда до такого бы не опустилась. В итоге, эта история с трусиками приняла для Тюльки самый неприятный оборот.
Если Тюлькин вечер завершался мнимыми совещаниями, то утро начиналось с самого что ни на есть настоящего. А по пятницам еще и развернутого. На него приглашались руководители всех подразделений, чтобы подвести итоги уходящей недели и спланировать следующую. Обычно раздавались пряники и доставались кнуты. Кипели жаркие споры, звучали обидные слова или похвалы, в зависимости от ситуации. Прежде Тюлька ходил на совещания уверенно. Потому что был, как говорится, на коне и в броне. А вот сегодня шел без удовольствия. Со своим романом он стал, невнимательным, рассеянным. Устал от эмоций, плохо высыпался, много нервничал. Конечно, это сказывалось на результатах работы. Последний его промах привел к тому, что просчитались в смете. Заказ по договору выполнили, конечно. Не позволили ронять репутацию фирмы, но практически без прибыли. Отделу это грозило лишением премии. Ладно бы одному Тюльке! Хоть это все очень, очень не вовремя, но по его милости без премии оставались другие сотрудники. Тюльпаныч ходил по коридорам офиса, не поднимая глаз.
Пока обсуждали чужие вопросы, Тюлька совсем затосковал. Уже бы отмучиться поскорее, опозориться да и освободиться. Он мечтал, чтобы всё оказалось вдруг позади. Сразу — раз! — и уже завтра. Нет, еще лучше — сразу отпуск! Хотя теперь, без премии… Черт, как же всех разрулить? Чтобы мальчишки съездили на море. Мы с Жанной… хотя непонятно, применимо ли местоимение «мы»? А Вика, конечно, грезит дорогим путешествием, для чего нужно будет купить дорогих шмоток. Как со всем этим разобраться?.. Он так задумался, что вздрогнул, когда его громко окликнули по имени отчеству. Похоже, не в первый раз.
— Тюльпан Гиацинтович, может, все-таки объясните нам, почему произошла вся эта ситуация? Мы работаем вместе уже не первый год. Всегда знали Вас, как грамотного специалиста, — строго пророкотал басистый генеральный директор.
Гиацинтыч вспотел. Он готовился, думал, что сказать в свое оправдание, а в решающий момент вдруг растерялся. Заготовленные слова вылетели из головы. Он полез в карман за носовым платком, вытащил его из пиджака, про себя отмечая, что на ощупь платок какой-то не такой. Вытащил и, как был в ступоре, так и развернул эту красную шелковистую тряпочку. Такая немая сцена не снилась даже самому великому Гоголю! Все замерли. Лицо главного бухгалтера — дамы строгой, чопорной — залила краска. Разрядил обстановку всё тот же директор.
— Ну, это многое объясняет, Тюльпан Гиацинтович. Если не всё…
Коллеги задвигались, подавляя смешки. Тюлька сидел в состоянии близком к инфаркту. Теперь он однозначно звезда. Только о нем и будут говорить во всех курилках, на всех чаепитиях, во всех автомобилях по дороге на работу и домой. «Да, домой!.. В нору. Забиться и никого не видеть…» — пришла запоздалая мысль. Если бы он мог, как в детстве, горько поплакать, чтобы щипало глаза от слез, опух нос, но пришло долгожданное облегчение, чтобы сначала ужасно жалко себя, а потом просто пусто внутри и легко. Устать, наплакавшись, и уснуть.
Он шел по коридору, и ему казалось, что все тайком перешептываются только о нем. Что все знают его постыдную историю, этот скверный анекдот. Как он теперь сможет здесь работать? Как будет руководить, когда подчиненные станут усмехаться ему в лицо? Придется увольняться. Но как дома объяснить причину увольнения? Не дурак же он в самом деле посреди удачно складывающейся карьеры вдруг взять, да и уйти в никуда. Жанна начнет узнавать у его сослуживцев, что произошло. Конечно, кто-нибудь с удовольствием расскажет в лицах всю эту историю.
И тут до Тюльки дошел весь ужас его положения: Жанна его выставит. Ее можно понять. Про нее будут сплетничать не меньше, чем про него. Конечно, она будет чувствовать себя униженно. А дети?.. Что будет, когда они узнают? Отвернутся от отца. Возможно, навсегда. Перебраться к Вике, но чем платить за ее квартирку? И нужен ли он будет без денег, без работы? Эх, Вика, Вика… зачем она это сделала?
Тюлька приплелся к ней вовсе не со скандалом. Он был убит. Она этого не ожидала, начала привычно щебетать. В его глазах мелькнула ненависть.
— Вика, а я теперь без работы. С квартирки придется съезжать, Вика. А что ты умеешь делать? Первое время, пока я буду искать работу, нас кормить придется тебе. Я сейчас расскажу тебе, что случилось. А ты как думала, дорогая? Ты хотела, чтобы я ушел из семьи. Вот я теперь и ушел. Ты рада? Ведь ничего не изменилось? Наша любовь при нас?