Автор: Александр Седнин
Глава 1. Тяжело вспомнить, невозможно забыть.
Он стоял и упорно смотрел на витрину. По его взгляду сразу становилось понятно, что там находится нечто очень важное для него. Его морщинистое лицо чуть дрогнуло, как будто он вспомнил что-то такое, что было очень тяжело и неприятно вспоминать.
Прожитая жизнь, проносилась внезапно ожившими воспоминаниями, словно гремящие вагоны вечерней электрички. Они настолько захватили старика, что он перестал замечать что-либо вокруг. Последние лучики заходящего ноябрьского солнца заставляли поблескивать седину на его голове. Совершенно неожиданно тонкой струйкой из правого глаза у него потекла слеза. Он не стал ее вытирать. Казалось, он даже не почувствовал. А она, извиваясь тонкой змейкой, поползла через глубокие борозды его морщин прямо к подбородку. И только когда слеза достигла его, старик аккуратно смахнул ее лёгким, едва заметным движением руки. Ничто не должно было мешать ему. Ведь здесь, в просторной тишине школьного музея, он на мгновение вернулся в прошлое. В голове мелькали какие-то размытые образы, постепенно снимавшие с себя проволоку мути. Стали появляться лица людей. Молодые, с разными оттенками эмоций: от всеобъемлющей радости до бесконечной грусти.
Все они, должно быть, были уже мертвы. Но он не мог знать этого наверняка, так давно он их не видел.
- Простите, уважаемый, мы закрываемся через пять минут. Приходите завтра.
Старик, вздрогнув от неожиданности, мигом вернулся в реальность. Воспоминания схлынули, подобно морской волне, резко сползающей по песку обратно в синее море.
Он уже несколько часов стоял здесь, в помещении недавно открывшегося школьного музея, совершенно один, опёршись на свою трость и пристально разглядывая одну и ту же витрину, завладевшую его вниманием ещё вначале экскурсии и не отпускавшую теперь, когда экскурсия давно закончилась.
Правда, смотреть было особо не на что: помимо этой витрины, в углу стояла ещё одна, а помимо них только пара столов да один стеллаж, незаполненный экспонатами и наполовину. Тусклый свет постоянно гудящих флуоресцентных ламп придавал этому небольшому помещению ещё более гнетущую атмосферу.
Он повернулся. Его трогала за плечо невысокая востроносая с вытянутым, как у лисицы лицом, женщина лет сорока.
- Простите, а вы кто, - чуть оторопев, дрожащим голосом спросил он.
- Я? - чуть возмущено переспросила она, - я Ольга Сергеевна Потапова, директор школы.
- О, очень хорошо,- видимо придя в себя, старик, чуть улыбнувшись, торопливо затараторил, - хорошо, что мы встретились. Понимаете, гм, как бы сказать...
- Скажите уж как-нибудь, - резко перебила она, - я тороплюсь.
- Хорошо, простите великодушно. Старый уже, мысли путаются. В общем, меня зовут Василий Дмитриевич Кварцяный. Понимаете, я раньше здесь учился...услышал про ваш музей, зашел ради интереса. Все - таки про войну, а я ведь ветеран.
Василий Дмитриевич посмотрел на Ольгу Сергеевну и осекся. Она с кислой миной, нервически притопывала ногой, видимо сочтя его за маразматика. Он решил изъясниться короче и понятнее.
- Простите ещё раз, старого дурака, буду говорить только по существу. По счастливому случаю у вас оказалась моя медаль, - и он указал на витрину, на полке которой действительно лежала старая немного выцветшая от времени медаль, - да, да моя, я не ошибся и не сошёл с ума, не думайте. Понимаете, у меня ее украли несколько лет назад. Представляете, залезли в квартиру и вынесли все подчистую. А мне ведь бог с ней с пенсией, с телевизором, вот только медаль было жаль. Я ведь до Берлина дошёл. Из моего полка тогда только пять человек добралось, остальные, - он чуть замялся, проглатывая подкативший к горлу ком, - погибли.
Ольга Сергеевна скривилась ещё сильнее, будто ела лимон.
- Простите, Василий Дмитриевич, а почему вы так в этом уверены?
- Ну, как же, милая, мне в этом не быть уверенным? Свою - то медаль я всюду узнаю. Вон ленточка по бокам потертая, вон сколото немного на боку. Понимаете, вы - то этого не видите, а я-то наверняка знаю, что моя это вещь! Дорогая моя, - продолжил он дрожащим, почти срывающимся голосом, - очень вас прошу, верните мне ее. Мне ведь она нужна не на китель прицепить и ходить на парады, отсвечивать. Для меня - это память. Как увидел, сразу однополчан вспомнил, как живых представил и так хорошо стало. Родная моя, прошу вас, верните мне ее, я вам по гроб жизни обязан буду. Мне ведь девяносто пятый год скоро, недолго осталось. Как помру, себе обратно заберете.
И старик замолчал, застыв в трепетном ожидании. На лице его сияла какая-то совсем по - детски наивная улыбка. И он действительно, как маленький ребёнок ждал чуда, что сейчас ему откроют витрину, и он сможет забрать назад эту дорогую его сердцу вещь, за которую он пережил так много боли, потерь и страданий, которая напоминала ему о том, что он однажды прошёл целый ад и даже, потеряв в нем почти всех родных и близких, сумел вынести их оттуда в своём сердце. Теперь он чувствовал, что все они будто бы оживут в этой маленькой вещице, и если она попадёт к нему в его пустую квартиру, то до конца своих дней он сможет больше не быть один. Это было так глупо, но так желанно для него.
- А документы у вас есть, уважаемый? – спросила сухим и твердым голосом директор.
Старик тяжело вздохнул. Он знал, что ему не поверили, но решил идти до конца.
- Какие там документы, говорю же, все тогда украли. И медаль вместе с документами унесли. Ничего не осталось. А может, иначе как-то? Пенсия у меня небольшая, но я наскребу, выкуплю у вас. А если хотите, расписку напишу, мол, я, такой-то, такой-то, взял медаль у школьного музея, после смерти будет возвращена...
Он говорил и не знал, что Ольга Сергеевна все для себя решила ещё с его первой фразы. Школа не занимается благотворительностью, тем более для сумасшедших ветеранов. Упрет экспонат и пиши, пропало. А музею потом новый доставай. Нет уж, таких типов шляется много, на всех медалей не напасешься.
- Без документов мы ничем не можем вам помочь - официозно ответила ему она.
Необходимо было спровадить его как-то корректно, чтобы не бросать тень на и без того не безоблачную репутацию её школы.
- Вот достанете документы, тогда жду вас с официальными бумагами, с заявлением, можно с юристами, которые подтвердят, что эта вещь ваша. Пока всего этого не будет, я ничего не могу для вас сделать.
- Ну, какие документы? Я ведь еле хожу. До собеса порой сил дойти нет. Пожалуйста, скоро ведь праздник. Я, ведь знайте, никогда ничего не просил, ни у людей, ни у государства. Хотите помните, хотите не помните, хотите уважайте, хотите не уважайте. А теперь вот у вас прошу, не обидьте старого человека, поступите по совести...
- Совести, похоже, у вас нет, - снова оборвала его она, - уходит отсюда, а то я полицию вызову.
Василий Дмитриевич открыл рот, чтобы ещё что-то сказать, но не решился. Он сгорбился сильнее прежнего, оперся на трость и как побитый пьес побрел восвояси.
Скоро он придёт домой, в своё скромное пустое жилище, где вот уже почти пятнадцать лет нет никого, кроме него и рыжего кота Васьки. В крохотной коммуналке давным-давно позабывшей, что такое капитальный ремонт «сталинки», где в его маленькой комнате только диван, комод, шкаф, да старый телевизор, он посмотрит на черно - белые фотографии, вспомнит жену, с которой они душа в душу прожили тридцать лет, но из-за его ранения полученного на войне, так и не нажили детей, скончавшуюся десять лет назад, старых друзей с завода, со многими из которых они пришли с фронта и которые умерли уже очень давно, своего брата Мишу, который после войны уехал на заработки в Сибирь и где-то сгинул...
Потом он ляжет на не разложенный диван, положит одну руку под голову, а другой закроет лицо и почти бесшумно, чуть всхлипывая, стараясь сдерживаться, чтобы не пугать соседских детей, горько заплачет.
Продолжение следует...
Нравится повесть? Поблагодарите журнал и автора подарком.