В 1991 году было немало таких историй. Новая, не обремененная цензурой, пресса охотно раскапывала в старых советских изданиях резонансные публикации, отыскивала их героев и уже без помощи идеологических штампов предлагала читателям взглянуть на события давно минувших дней. Так в моих руках оказалась статья из "Комсомольской правды" 1959 года, где рассказывалось о "Голубой лошади". Моё задание заключалось в том, чтобы сделать для молодой перестроечной газеты "Ориентир" захватывающий сиквел.
Надо сказать, исходный сюжет к этому очень даже располагал. А то, что развивался он не в столице СССР, а в Харькове придавало делу еще больше драйва.
Всё началось с автомобильного кортежа. Молодёжь конца 50-х годов, хоть и была уже "отравлена" знаниями о западном образе жизни, тем не менее, имела очень скудный арсенал средств и способов самовыражения. В повседневной жизни послевоенное поколение всё равно не видело ничего роскошнее партноменклатурных лимузинов.
Поэтому, даже подражая кому-то из Голливуда, парни и девушки делали это зачастую не по-американски, а по-советски. И вот одной такой компании пришла в голову идея устроить парад-але в стиле " генсек приехал". У ребят по такому случаю собрался нешуточный автопарк: "Победы", "Москвичи" и даже кто-то подогнал "Чайку". Машины в основном были родительские. Но разве это меняет дело, особенно если речь идёт о визуальном эффекте. Именно на него был весь расчет и направлены организационные усилия.
Друзья-единомышленники отправились за город на пикник, а на обратном пути и решили устроить всю эту хохму.
В город они въезжали, выстроившись по ниточке строгого советского протокола: сначала самые респектабельные авто, потом пожиже, а в самый перед еще и мотоциклистов в перчатках с белыми крагами поставили. Всё бы ничего, только двигались они со стороны Белгорода, то есть по московской трассе, которая в Харькове переходит в Сумскую улицу. На ней в самом города стоит главное партийное здание - обком КПСС.
При виде авто-шоу у обитающих там ответственных товарищей скакнуло давление, отнялся язык и вообще наступил полный паралич воли и сил. Они-то, как никто другой, знали страсть Никиты Сергеевича Хрущева к неожиданным поездкам по стране. Когда же небо прояснилось и стало ясно, что партийная епархия ни причем, а команда лжегенсека пришвартовалась возле Зеркальной струи, излюбленного места тогдашних молодежных тусовок, то единственное желание начальников выразилось в возгласе: "Кто посмел?!".
Честь партийного мундира взывала к праведной мести. И, едва переведя дыхание, члены обкома взялись искать виновников шухера, привлекая для этого все мыслимые ресурсы: МВД, комсомол, ректораты ВУЗов и прочие подручные средства. Очень скоро выяснилось, что катание в дорогих авто далеко не единственное порочное хобби местной молодёжи. У них там целая организация обнаружилась.
Называться "Голубой лошадью" придумал Женька Гребенюк, главный вдохновитель всех её "подвигов" и побед. Он тогда прибалдел от пьесы польского драматурга Славомира Мрожека "Я хочу быть лошадью", в которой тот "восставал против примитивизации жизни и мышления". В догонку модному автору парень пишет что-то вроде манифеста "Я хочу быть Голубой лошадью!". В нём, словно напоказ, выставлены все грани юношеского максимализма: от желания быть "не таким как все" до стремления прожить полную неожиданных превращений жизнь. Но смелость студента харьковского политехнического института заключалась даже не в этом.
Он шагнул гораздо дальше блужданий мысли и решил применить свою "философию" на практике. Весёлая студенческая компания стала тайным сообществом, а друзья-собутыльники получили неслыханные в то время титулы и звания. Так в обиход вошел президент Жюльен де Пикассо, он же Евгений Гребенюк. А к нему прилагался еще целый сонм особ: вице-президент (этот пост заслужил молодой сельский учитель Геннадий Клюев с не менее экзотической партийной кличкой Жан де Клюсси), лорд-хранитель печати, руководитель службы безопасности и т. д. и т. п.. Такого еще не было ни в Харькове ни где-то в другом месте огромного СССР.
Потом, когда история приобретёт всесоюзную огласку, а за дело возьмётся местное КГБ, чуть ли не единственным пунктом обвинения, предъявленного этим ребятам, станет именно их непохожесть на типичную советскую молодёжь. В вину ставили странные имена, узкие стиляжьи брюки, секс, так контрастирующий со скучным языком партийных съездов жаргон...
Естественно, у тех, кто взялся разбираться во всей этой мешанине, не оставалось больше сомнений в том, что любили стиляги не "советскую Родину", а её злейшего врага и ненавистника - Америку. У них в ходу была даже своя особая трактовка модного слова "чувак". Парни и девушки из "Голубой лошади" расшифровывали его так: Человек Усвоивший Высшую Американскую Культуру.
Когда же в приобщенных к делу материалах мелькнули свидетельства о том, как Евгений Гребенюк провозглашал тост "За буржуазную республику!" стало окончательно ясно: на тормозах дело никто не спустит. Не помогут даже ответственные посты и должности родителей, а у некоторых из компании имелся хороший тыл. Тут пахло покушением на государственные устои!
Сегодня эти страсти кажутся смешным и не очень серьёзными, а тогда был настоящий судебный процесс и даже реальные сроки. Большинство из "распоясавшейся молодёжи", впрочем, отделались "условкой", кого-то отчислили из ВУЗа и техникума, кому-то достался лишь выговор по комсомольской линии. А вот Гребенюку и парочке его подручных вкатили "троечку", столь любимую в качестве средства воспитания и одним из современных "друзей молодёжи".
В Харькове еще долго клубился дым споров, нелепых слухов и вдохновляющих подробностей той "красивой жизни", что якобы позволяли себе адепты "Голубой лошади". А потом потихоньку историю стали забывать. Не возродил былой славы даже вернувшийся из заключения Гребенюк. Он по-прежнему собирал компании и был в их центре, но шума и ажиотажа больше не допускал.
Когда я нашел Евгения Александровича в одном из директорских домов тихого харьковского центра, он мог бы вполне сойти за инженера или научного сотрудника какого-нибудь НИИ, неторопливо приближающегося к пенсии. Но это только на первый взгляд. Во-первых, гордость и санкции, которые налагались на бывшего зека, так и не позволили ему вернуться в ВУЗ. Единственное, что хоть как-то подошло его нраву и темпераменту, оказалось центральным городским кладбищем. Там Гребенюк трудился над оформлением надгробий. Во-вторых, остепенившегося ловеласа с окрашенной в благородные седины скобкой бороды он лишь исполнял в угоду семейному статусу. Когда же хозяин квартиры узнал, что им интересуется одна из газет, моментально вошел в прежнюю роль.
В меня, словно из рога изобилия, сыпались подробности жизни не увядающей натуры гуляки-диссидента... Правда, потом, подводя итог интервью-разговора, я пришел к выводу, что единственное, чем он по-настоящему гордиться, это жена, младше его на 15 лет, и дочь. По-моему, не плохой повод даже для президента "Голубой лошади".
Кстати, текст сиквела про похождения т. н. организации, так и не попал на страницы харьковской прессы. Расторопный редактор решил дать материалу более громкую вторую жизнь, отправив по своим каналам в московскую "Неделю" (было такое приложение у газеты "Известия"). Эффект, действительно, был заметный. После этого и название "Голубая лошадь" и её предводитель стали буквально заполнять информационное пространство города. Пошли публикации в местной прессе, потом интервью для телевидения... Позже в пеших экскурсиях по городу всё чаще стали обозначать адреса, связанные с подвигами "Голубой лошади". Уже упомянутая Зеркальная струя в них фигурировала тоже.
Правда, слава этого харьковского места слишком самодостаточна, чтобы связывать его только с выкрутасами стиляг. Совсем другое дело "Балкон Кшесинской". Этот дом на углу улицы Ярослава Мудрого (бывшая Петровского) и Мироносицкой (бывшая Дзержинского) надолго стал прибежищем шумной компании стиляг. Единственный в здании балкон был прикреплен именно к ней. Сам Жюльен де Пикассо рассказывал, что с него он, словно Ленин, провозглашал тост "За буржуазную республику!"