– Николай, сегодня, когда мы все чаще говорим о возрождающейся силе России, можно ли считать наш балет, который в былые времена шел впереди планеты всей, одним из ресурсов — духовным — этой силы?
– О балете у нас вспоминают, когда надо прихвастнуть. А когда не нужно, обязательно найдутся люди, которые будут твердить, что на Западе все лучше. А я принадлежу к тому поколению, которому наощупь довелось попробовать, что это не так. И вот что особенно обидно в такой ситуации. Если я позволял себе сделать какие-то критические замечания в адрес театра, указывая на какие-то конкретные вещи, с которыми действительно необходимо бороться, чтобы не потерять свое искусство, вокруг тут же возникали люди, которые кричали: «Он ненавидит Большой театр!» И эти люди, которые по-настоящему вредили своим западопоклонничеством, процветают.
– А на Западе-то понимают, что наш балет впереди планеты всей?
– Да что значит понимают? Большой впервые масштабно выехал за границу в 56-м году. И с 56-го по сегодняшний день ничего более кассового в мире нет. У нас такое количество лет эта махина работала, что по сей день все движется по инерции.
– Наверное, и на почитании традиции?
– Конечно. Но когда сегодня я говорю о том, что надо уважать старших, и употребляю слово «традиция», находится множество людей старше меня, которые заявляют, что я консерватор, не люблю ничего нового. Но дело-то в том, что новое невозможно строить на песке — для нового нужен фундамент.
– Чего в достигнутом вами больше: дара, труда, случая?
– Случая. То, что Господь Бог дал мне способности — это одно. Но на этот дар мне всегда посылали лучших педагогов. А потом все делала судьба. Вот вроде бы мог пойти по этой дороге, а судьба разворачивала.
– У вас очень яркие актерские данные. О «переквалификации» в драматического актера не задумывались?
– У меня инструкция по эксплуатации очень простая: всем своим педагогам я верил безоговорочно. То же думаю о театре или кино. Там нужен режиссер. И если я когда-нибудь пойму, что вот этот режиссер готов из меня что-то вылепить, - чем черт не шутит. А так как я с детства умею быть пластилином, то с удовольствием вылеплюсь. Но, увы, сейчас все чаще нужны быстрые результаты. А мне хочется, чтобы меня действительно лепили.
– Что для вас красота?
– Гармония. Красивый человек не тот, у кого смазливое личико, а тот, у кого и поведение, и поступки, и вся жизнь достойны.
– Вы родились 31 декабря, когда всем полагается поверить в чудо. А сами вы верите, что ваш чудесный дар и чудесный творческий путь предопределил день вашего появления на свет?
– Это так и есть. Мама меня родила в 43 года, вопреки диагнозу, что у нее не может быть детей. И она всегда говорила, что я - чудо в ее жизни. Ко мне все вокруг и относились как к чуду. Но свое чудесное происхождение я постоянно отстаивал тем, что боролся за себя сам. Ведь я пошел по пути, на котором у нашей семьи никогда никаких знакомых не было.
– Как же пойти решили?
– Хотел танцевать - и все. Хотя мама до последнего сомневалась в моих способностях — даже когда педагоги Тбилисского училища уговаривали ее повезти меня в Москву. Первый балет - «Жизель» - я увидел в 3,5 года и был потрясен: как красиво! А потом по телевизору посмотрел «Спящую красавицу», в котором танцевали дети из Ленинградского хореографического училища. Я стал задавать маме вопросы. Она отнекивалась: Ленинград-то далеко. «А разве у нас нет такого же?» - «Нет», - твердо ответила мама. Но однажды я шел по улице и увидел объявление о наборе в училище. Пришел к маме и попросил документы. Разговор был долгим и резким. Но характер у меня такой: если что-то решил, то выбью обязательно. К тому же произнес традиционную кавказскую фразу: «Не забывай, что ты — женщина». У мамы был шок. Но она была вынуждена сдаться. Правда, поставила одно условие: или ты будешь самым лучшим, или я тебя заберу.
– И вы сразу решили, что будете лучшим?
– По-другому просто не могло быть. Как корабль назовешь, так он и поплывет. А зовут меня Ника. Это значит победа. Фамилия же моя переводится как «Первая звезда». И в это я свято верю.
– Как шло ваше покорение Москвы?
– Трудно. Никому не нужен был мальчик с улицы, тем более с грузинской фамилией. В училище я поступил с третьей попытки. Но я не расстраивался: знал, что — лучший.
– Кого считаете своим профессиональным крестным отцом или матерью?
– Многих. Но, безусловно, мою жизнь решил Юрий Николаевич Григорович, который, будучи худруком, взял меня, дал очень много аванса. Он так мудро давал мне роли, что каждая предыдущая предвосхищала следующую. Но по-настоящему меня воспитала Марина Тимофеевна Семенова. Она не только вырастила меня как артиста, но выучила профессии педагога, свой класс передала. Когда я уже что-то мог, на меня обратила внимание Галина Сергеевна Уланова. Ну и, конечно, Николай Борисович Фадеечев... Круче ничего нет в России!
– Как с великими себя ощущали?
– Я не ощущал, что они великие. Представляете, Улановой было 86, когда мы начинали. А мне 20. И она со мной разговаривала на равных — при том что не каждому уделяла внимание. Я понимал, что мне не просто улыбнулось счастье — оно взяло меня за руки и вело вперед. Семенова заменила мне маму, когда она умерла. Опекала меня круглые сутки: как встал, что поел, куда пошел. Она меня учила быть честным в профессии. И при этом всегда говорила: «Коля, ты же знаешь, как я тебя люблю!» У меня даже есть надписанная ею книга: «Люблю Цискаридзе. Марина Семенова». Последний раз, когда я у нее был, принес выпущенные открытки с ее фото. И попросил подписать. Она возразила: «Зачем? У тебя же столько всего!» Но подписала: «Марина — Коле». И тем самым нас уравняла. Но как же этим не гордиться?! С Галиной Сергеевной общались исключительно в зале, у нас не было посиделок до пяти утра или шатаний по магазинам, как с Семеновой. И все равно она ко мне очень нежно относилась — увидела во мне зерно и хотела, чтобы оно проросло. Иногда я ей звонил: «Здравствуйте, Галину Сергеевну можно?» - «А кто ее спрашивает?» - «Это Коля Цискаридзе», - отвечал я, прекрасно понимая, что это она. И слышал в ответ: «Галина Сергеевна сейчас не может подойти к телефону». А иногда позвоню и услышу благосклонное: «Сейчас я ее позову».
– От многих артистов слышала, что в зале есть от силы пять человек, действительно больных искусством. Вы для таких избранных танцевали?
– Я танцевал прежде всего для себя. Мама мне в свое время сказала: «Подумай, для кого поет соловей?». Да для себя он поет и не хочет ни на кого производить впечатление. А если я для себя что-то буду делать хорошо, то и для других это будет хорошо.
– Сколько вам в душе лет?
– Семь или восемь.
– Но коли годов не прибавилось, приросли ли мудростью за годы работы в большом искусстве?
– Синяками прирос. Хотя в работе я не незабудка. Но меня спасает уверенность в том, что моя карьера, как в сказках, - пример победы справедливости.
Текст: Елена Калядина