Рассказывает Тамара Дудкевич, в начале войны ей было 7 лет.
- Как-то мы наблюдали летом над степью воздушный бой между нашим истребителем и немецким самолетом, не знаю его марки.
Мы, малыши, знали только «Раму», это разведывательный самолет. После того, как он улетал, прилетали бомбардировщики. Их гул мы хорошо различали, они были тяжелыми от бомб, гул их был тоже тяжелый.
Да, воздушный бой шел. Как мы переживали за наш самолет, но, увы, загоревшись, он раненной птицей резко пошел к земле.
Упал не очень далеко от хутора, и вся детвора и взрослые ринулись толпой к нему. Конечно, раньше всех у горевшего самолета оказался мой брат Авий. Пока мы добежали, он уже бежал обратно и вскоре уже снова был у самолета, неся в своей пилотке воду. До сих пор помню лежащего в степной траве летчика, чашечки коленей были вывернуты и оголенные кости виднелись. Лицо было черное в крови, но губы еще шевелились, хватая воздух. Авий бросился к пилоту и стал лить ему на лицо, на губы воду, что ему удалось донести. Летчик хватал капли воды губами. Он умер у нас на глазах.
Тело пилота привезли на хутор и похоронили в единственном вишневом садике. Он был молодой, его звали Василий Салов. Мы с девочками нарвали полевых цветов, сплели венки и положили на могилу Василия. Больше ничего мы не могли для него сделать.
А самолет его остался с обгоревшим остовом в степи. Металл не сгорел. И детвора долго бегала к самолету, откручивала, отвинчивала, отламывала куски и игралась этими игрушками. Старшие мальчишки отламывали куски алюминия, делали из него расчески и другие нужные вещи, магазинов, да и денег на хуторе не было, покупать необходимую утварь, одежду, обувь негде было.
Все необходимое добывали, делали сами, кустарным путем. За солью ездили из колхоза на какое-то озеро и привозили белую, каменную и почему-то пахнущую мятой, соль. Огонь добывали первобытным способом – кресало – кусок железа негнущегося, кремень мы находили тоже, знали, из какого камня можно кресалом добыть искру. От стебля подсолнуха вытаскивали сердцевину, сушили, макали в бензин или керосин, это называлось трут, и так железом били по камню, искра падала на трут, трут загорался, раздували, поджигали солому, курай. Бумаги не было. Мыла тоже не было, делали щелок из золы, в этом щелоке вываривали одежду, помогало от грязи и вшей. Ни «тайда», ни «ариэля» и прочего добра не было.
Самолеты. Самолеты, немецкие бомбардировщики часто прилетали уже после того, как немцы погнали к Дону – обратно. После полета «рамы» жители бежали, прятались в подвалы.
Помню один случай.
Налетели бомбардировщики, (мы называли бомбовозами), мы не успели выскочить из хаты и укрыться в подвал, а они уже воют над самой хатой. Ни папы, ни мамы дома не было. Вдруг влетает отец в хату и кричит: «Ложись!» Мы попадали на земляной пол, где кто стоял. И тут завыли бомбы. Когда я лежала, я думала, что бомба летит прямо на меня, она так пронзительно выла, ввинчиваясь в затылок, хотелось влезть в землю до ее падения. Затем раздался страшный грохот. Бомба упала в конце нашего огорода, мощная была бомба. Она вырыла такую яму, что наша хата с крышей и трубой поместилась бы в той яме. Если бы бомба попала в нашу хату от нас и от хаты тоже осталась бы большая яма. Но и на этот раз Бог нас миловал. Я пишу на этот раз, потому что было много таких разов. Я не понимаю, как наша семья из девяти человек, находясь в самом пекле войны, осталась цела.
Когда немцы ушли, вскоре отца и Володю забрали на фронт. Отец вернулся, он плохо видел, потому проболтался в обозах и его отпустили домой. А Володя воевал, был трижды ранен, последний раз тяжело, его отправили глубоко в тыл, и оканчивал он службу уже на юге, в Иране. Домой вернулся только в 1947–м году, тогда служили пять лет.
На хуторе было безвластие. Немцы увезли весь хлеб, если что-либо осталось в закромах, что они не успели увезти, свои стали растаскивать зерно по домам. Все были без хлеба. Отец, исключенный коммунист, стал буквально своими плечами закрывать хлеб от грабежа, он знал, что весной нечем будет засевать поля. Но, конечно он сам не мог остановить это растаскивание, его побили, и он вернулся домой избитый. А когда пришла весна, отец забрал из дому мешок ячменя, все зерно, что у нас было, и отдал в колхоз на посевные. Они сильно поругались с мамой, ведь в доме было полно голодных ртов. Такой был отец. Еще при немцах кто-то сообщил им, что отец знает немецкий язык, свои люди многое знали друг о друге, предать могли только свои люди, ему тут же предложили стать старостой.
Отец конечно резко отказался. Перед самым уходом немцы стали вербовать парней в добровольную армию, обещая семьям дать хлеба, свинью, корову. Мама сказала коменданту, когда он предложил Володе завербоваться: «Я детей на коров и свиней не меняю, хотя у меня их семеро». Силой в нашей местности молодежь не забирали в Германию. Видно знали, что довезти их через всю страну до Германии будет сложно.