Номен Нескио "Бетельгейзе" (военный приключенческий роман в 2-х частях).
Развязной уверенной походкой Сова двигался по холму, в одной его руке был пистолет, которым он, при каждом шаге стукал по ноге, изо рта торчала спичка, которую он языком перекатывал из одного уголка в другой, как это делали старшие «авторитетные» люди его круга, другая рука была в кармане. Всё тот же флотский бушлат, перетянутый армейским пехотным ремнём с двумя портупеями на котором висели запасные «магазины» к автомату и трофейная каска, широкие простецкие брюки, схваченные пехотными обмотками, были заправлены в немецкие армейские ботинки, голову украшала неизменная «хулиганка-восьмиклинка». За спиной висел немецкий автомат МР-40 без магазина. Взгляд победителя скользил по окрестности. Он был доволен. Но это была не беспечная прогулка, он знал куда шёл, вернее к кому он шёл, он видел свою цель. Воронка на том месте, где раньше был цейхгауз, рядом с ложной «деревянной» батареей и одним теперь уже разбитым орудием ЗиС-2, противотанковой пушкой калибра пятьдесят семь миллиметров, которая рухнула с обрыва и угадывалась лишь по обгорелым колёсам.
Приблизившись к раненому, подросток заткнул пистолет за ремень, своей ногой он повернул голову Хорнера на бок, чтобы видеть его полуприкрытые глаза и, осмотрелся вокруг, издевательски - сочувственно спросив:
- Ну чё, фраерок…, дохнешь…? Чё-то не попёрло вам тут, да? Вижу…, вижу, что недолго тебе осталось, но ты пока эта погоди…, базар к тебе от меня имеется, - Сова опустился на колени перед лежащим на земле Эрихом Хорнером и произнёс, - Ну-ка…, что у тебя тут?
Он осмотрел пустую кобуру, а затем рванул мокрую от крови защитную куртку капитана, обыскав карманы, достал фотографии семьи, пачку сигарет, зажигалку и, увидев Железный крест, сорвал его с мундира. Хорнер застонал от того, что невообразимой болью взорвались на теле раны, но, кажется, что подростка это не впечатлило.
- О как! - покрутив награду и взвесив её на ладони, приставил к поясному ремню, - Вот сюда прицеплю…, трофей…, смотри-ка, тяжёленький такой.
Посмотрев несколько фотографий, довольно усмехнулся. Показывая на снимок Хелен, обратился к капитану:
- Ни чё так…. А…? Твоя?
Хорнер молчал, и, не отрываясь, смотрел на мальчишку.
- Я спрашиваю, баба твоя?
Сова снял с ремня каску и, положив на землю, сел на неё, пытаясь расположиться поудобней.
- Я вот так мыслю…. Сидел бы ты, герр-хер в своей Германии…, возле своейной бабы, да сиськи ей мял…. Так нет же, приплыл сюда, шуму наделал, народу вон сколько положили почём зря….
Сова снова обратился к фотографиям Хелен:
- Вот что…, фото я себе заберу…, люблю жопастых фрау. Ты же не против? Молчи-молчи…, вижу, что согласен…, конечно…, кто б тебя еще спрашивал…. Нужда будет, на «киче» такие фото в цене, сигареты там или вообще есть любители «шкуру» погонять, а если немного прибавить, так и на «марафет» выйдет…. Чё такое марафет-то знаешь…? Ну да, откуда тебе знать…, ай ладно. А вот киндер тебе останется, - он бросил снимок на грудь капитана, где был изображён маленький сын Хорнера, - На, любуйся на здоровье…, хотя, сказать по совести, здоровья у тебя всё меньше и меньше.
Еще раз повертев фотографии женщины, он убрал их в свой внутренний карман и, не отрываясь, стал смотреть в глаза капитана:
- Ну чё…? Давай прощаться что ли? В общем…, покедова! И передай, сука, своему Гитлеру привет, очень скоро он присоединится к тебе. Вместе будете «Хайль» орать…, на небесах.
Хорнер держал в руке конверт, залитый кровью, и теперь протягивал его Сове:
- Bitte…, Bitte…!!!
- Битьте-дритьте…, - передразнил подросток капитана, беря конверт - Чё это…? Письмо отправить…? Хочешь, чтобы я отправил твою маляву? Наверно семье настрочил…, бабе своей, фрау…, как ты тут воюешь…, так почтальон скоро на танке подъедет, прям в ваш Берлин, аккурат на Унтер дер Линден…. Пусть туда идёт эта вот твоя жена, за письмом значит….
Сова взял конверт из рук Хорнера:
- Я отправлю, так и быть. Только ты мне вот что скажи, чё ты сюда пришёл к нам? Наверно понятия наши вас не устраивали, власть наша не по вашенски властвовала? А мне плевать, слышишь меня…, плевать на любую власть! Будь она хоть советская хоть фашистская…, мне всё равно! Я признаю лишь понятия воров, мне там комфортнее…, там всё просто и ясно…, или ты сука, или ты в авторитете…. Понимаешь меня?
Сову понесло по своей философии. По сути, он, еще совсем подросток, тем не менее, давно определил свой социальный статус и местоположение в обществе. Ему очень хотелось, чтобы лежащий перед ним поверженный враг понял его. Но капитан молчал, тем не менее, не сводя своего взгляда с мальчишки с пистолетом, заткнутым за армейский ремень. Сова, вздохнул, и закурил трофейную сигарету. Сделав глубокую затяжку, он, осмотрев, попытался прочитать название на пачке, но незнание языка быстро охладило интерес, и он вновь обратился к Хорнеру, густо выпуская дым:
А училка…? Я вот честно…, ненавидел её, потому что она со своими стихами мне портила жизнь …, заставляла учить всю эту литературную муру…, не моё это…, охи - вздохи…, симфонии там разные, письмо…, этой…, как её…, бабы к Снегину или как его там…, бред…. - Сова сплюнул на землю, - Ну а тебе-то она что сделала плохого? Тоже эти литературы не любишь что ли…? А ты её, потрох сучий, на улицу, на мороз…, без одежды…, это же всего лишь баба. Разъясни мне, господин немецкий фашист, мой вопрос, я вникнуть хочу в эту непонятку. Зачем тебе всё это было надо? Зачем это надо вашему Гитлеру? А…? Я вот тебе пистолет дам…, сейчас…, сможешь застрелиться, прям вот тут?
Наступила тишина. Ждал ли Сова ответа? Скорее нет, он давно уже ответил сам себе на все вопросы.
- Да…, ничего ты мне не разъяснишь, и пистолета тебе не будет. Во-о-от…, такие значит дела. Ладно…, некогда мне тут с тобой валандаться. Молись, падла!
- Ich bitte Sie…, bitte!!!!
Сова, быстро докурив сигарету, щелчком отбросил её в сторону, решительно поднялся с каски, уже не обращая внимания на слова капитана, оглянувшись вокруг, вновь зло сплюнул сквозь отколотый передний зуб, и, достав из-за ремня оружие, дослал патрон в патронник.
Последнее, что услышал Эрих Хорнер, это произнесённое Совой: «На…!», и выстрел из пистолета.
- Ну вот…, то-то же…. Как я рад, что всё это сказал тебе, - мальчишка стоял, не опуская оружия, всё еще наставленного на Хорнера, пока не рассеялся пороховой дым. - Тьфу ты…, в такое западло я залез, - произнёс Сова, осматривая свою руку, сетуя на то, что запачкался кровью Хорнера и, посмотрев на конверт, произнёс, - На, сука, сам отправишь, я к тебе шестерить не нанимался, всё равно, по-вашему, по-фашистски не понимаю.
Он сказал это более себе, чтобы оправдаться за невозможность исполнить просьбу, и засунул мятый окровавленный конверт за отворот защитной куртки капитана, поплевав, вытер пальцы о его мундир.
Из раны на лбу Хорнера текла густая струйка крови. От полученных ран ему уже не было больно, и он даже, как будто улыбался, глаза уже не выражали ни возмущение от того, что Сова завладел самым дорогим, что было при себе у капитана, ни сожаление о провале проекта. В них была лишь безмятежность и спокойствие, а может и радость, что вот как быстро и неожиданно закончилась его война. Пусть поражением, но ведь он не бежал с поля боя, он не оставил своих солдат, не изменил присяге, он был просто убит в бою. Да…, именно радость…, ну конечно же радость была в глазах. Когда кончаются войны, у них, у солдат всегда такие радостные глаза…. Если, конечно, не брать во внимание некоторые условности. И ему, Хорнеру теперь уже всё равно что будет дальше, покроют ли его национальным флагом или, просто сожрут хищники, и очень важно, что не будут его терзать сны о войне, снова и снова поднимая в атаку.
Ну а душа…? А душа покружит-покружит, да и отправится в своё новое пристанище, расталкивая среди прочих себе подобных, в поисках той, которая осталась там, в комнате с остывающим камином на окраине Гамбурга, нося под сердцем частицу его, капитана Эриха Хорнера.
Немного подумав, Сова повертел в руках награду и, вставив ножку крепления креста в пулевое отверстие во лбу, произнёс с нескрываемым злобным удовольствием, смотря в мёртвые глаза своего соперника:
- Еще лыбится, курва фашистская…. На…, возвращаю…, он мне без надобности! Тут ему теперь место…! Да и к тому же колёсика закрутить, всё равно нет….
Ветер вырвал из груди Хорнера немного намокший от крови конверт и погнал…, погнал его по земле прямо к морю, как будто в обратный путь того, кто писал его, прямиком к адресату. Только вот дойдёт ли эта страшная весточка с войны, обрадует ли получателя, представ перед ним в таком скорбном виде.
Нежные чувства писем солдат войны, жертв обстоятельств и амбиций, от рядового до маршала, отступающих и наступающих, под звёздами, орлами, львами и свастиками, облаченные в кровавый траур к тем, кто ждёт и надеется на пусть не скорую, но встречу, моля: «Только не он, только не его пусть коснётся военное лихо смерти». Ещё надеясь, что не отлита та самая пуля, не передёрнут затвор дослав патрон в патронник, нет в прицеле того солдата которого ждут и поезд, везущий его, домой идёт по главной стрелке. Наивность, граничащая с безрассудством, а ведь знают, но ведь всё равно ждут своего солдата с войны.
Сова вскинул пистолет и попытался прицелиться в конверт. Повертев в воздухе, ветер как будто специально прибил его к небольшому камню, и теперь запечатанное письмо Эриха к своей семье ярко алело кровавой мишенью на фоне выпавшего снега. Сова взвёл курок, держа на мушке свою бумажную цель:
- Хенде хох…!!! И куда собрался? - негромко произнёс он, Писатель-то вона как, представился уже.
Конверт не двигался с места. Не опуская пистолета, Сова приблизился к нему. Ему почему-то хотелось, чтобы сейчас письмо сорвалось и полетело и он, не раздумывая ни секунды, стал бы стрелять в след, как при попытке к бегству, но этого не произошло. Постояв немного, воспитанник интерната посёлка Аламай, Андрей Савинов по кличке «Сова», тысяча девятьсот двадцать восьмого года рождения, поддел конверт носком своего ботинка, от чего письмо, подхваченное ветром, вновь заплясало в воздухе, продолжив свой путь к морю.
- Что ж…, лети, коли так, - произнёс Сова, убрав пистолет, повернулся и пошёл прочь, в сторону, совершенно обратную той, куда ветер понёс письмо.
Вот и разошлись два солдата, как будто разрешив свой спор и выяснив отношения.