Номен Нескио "Бетельгейзе" (военный приключенческий роман в 2-х частях).
Секунды четыре Сова падал с откоса, стараясь уйти в сторону от батареи, работая, что есть силы руками и ногами, перекатываясь в бешеном темпе со спины на грудь…, лишь бы уйти с траектории возможного падения орудия. Он падал, больно ударяясь о камни, тем не менее, стараясь сгруппироваться и фиксировать автомат, чтобы не нанести им себе травм.
Холм сначала загудел, потом затрясся, как человек, который старается сдержать надвигающийся затяжной приступ кашля, закрывая рот руками и напрягая мышцы, приступ, который рождается где-то там, внутри. Всё дольше и больше и вырвался наружу этот хрип, сопровождаясь огненной вспышкой, облаком, солнцем, бурей огня из земли. Земля и камни приподнялись, как убегающее молоко, вот он, апофеоз цепной реакции, всё в страшной и смертельной гармонии железа, огня и земли, физики и химии, человеческих характеров заключённых в тела, от напора одних, до стойкости других и тех и других, абсолютно уверенных в своей правоте. Всех объединила гранатная связка, брошенная подростком через амбразуру капонира. Страшная сила вырвала сошки орудия из земли и оно, опрокинувшись стволом вперёд, устремилось вниз, пылая горящими колёсами.
Для человека любого возраста, побывавшего на войне, подобное действо надолго врезается в память и даже потом, на протяжении всей жизни временами звучит в ушах, являя собой картину апокалипсиса местного масштаба. Этот звук не стихает даже когда, рассеивается дым, падают на землю предметы, поднятые в воздух, даже когда проходит время и день сменяет ночь и меняются времена года. Память будет долго держать этот звук, не давая своему хозяину покоя…. Только кажется, что нет у памяти хозяев, есть только её заложники, с которыми она не очень-то церемонится, разя наповал головными болями, упрямыми фактами произошедших событий или даже трагедий.
- А-а-а-а…!!!- закричал Сова, видя, как груда железа, которое было когда-то орудием, увлекаемая своей тяжестью, валится с холма. Ударяясь рессорными колёсами о камни, пушка ещё более подпрыгивала, увеличивая впечатления ужаса от полёта, разрушаясь, отбрасывая от себя оторванные механизмы и другие части, которые были некогда одним целым стальным организмом.
Отталкиваясь ногами, он пятился спиной, стараясь оказаться на более безопасном расстоянии. Казалось, что сама природа застонала от такого вторжения инженерной мысли, превращая людей в нечто, разрывая их вплоть до атомов. Что-то ещё валилось сверху и взлетало в небо, но разобрать этого уже было нельзя. Споткнувшись о какое-то препятствие, Сова уже бесконтрольно устремился вниз, прекратив сопротивляться, поддаваясь земному притяжению и покорившись своей судьбе. Он уже даже не кричал. Очень даже может быть, что заканчивал своё падение уже без сознания. Ему казалось, что он просто прыгал с песочной горы сломя голову, несясь вниз, где море манило своим великолепием. Как это делают подростки, когда бегут купаться, а потом все своей компанией врезаются в воду под раскатистый смех….
А там, сверху что-то продолжало лететь и сыпаться, разваливаясь на куски и вот дело, очень так может статься, что именно потеря сознания подростка и спасла ему жизнь. Он просто лежал на земле, не метался в поисках безопасного места, может потому и остался жив. Не летели в то место предметы, которые способны ранить тело человека, разве что тёплая земля, разогретая взрывом, присыпала его. Ему нужен был отдых, он нуждался именно в бесчувственном состоянии, чтобы даже не иметь возможности переосмыслить происходящее.
Эх, парень, парень…, знал бы ты тогда, сколько еще тебе придётся пережить и неизвестно, может и пожелал бы лучше остаться вот там, присыпанным землёй или вовсе погибнуть в том бою, имей ты возможность оценить свои силы прожить предстоящую жизнь или следующие несколько часов. Но ты скоро очнёшься, Андрейка Савинов - Сова и поймёшь, что даже когда уничтожен враг и вроде выиграно сражение, война продолжается и, кажется, что это будет ещё очень и очень долго. Ведь она…, эта война такая, приходит быстро, а вот уходить не торопится, а то и вовсе поселяется навечно, нет-нет, да и напомнив о себе. Но всё после…. Андрей. Всё потом…, после того, когда установится тишина. Всё после….
Не детям такое занятие - война.
Он услышал необыкновенно ласковый женский голос, пробудивший его ото сна:
- Andrew…, Andrew, пора вставать! Хватит спать. Ну, какой ты засоня право! Вставай уже. Завтрак на столе, и только непременно вымой руки.
Невероятно красивая женщина в ослепительно белом костюме сидела на кровати Андрея и улыбалась так, что озаряла сиянием, светлую и бесконечно белую комнату.
Сова открыл глаза и быстро заморгал ими в полном недоумении:
- А ты…, а вы кто?
Женщина улыбнулась.
- Приснился сон? Такое бывает. Но мне пора…, а ты вставай. Шоколадные булочки и чай ждут на столе. И прошу тебя, не забывай по-французски…, ты стал меньше заниматься. Папа будет недоволен, но мы не дадим ему повода огорчаться…. Прошу тебя, Андре.
Никогда в своей жизни Сова не видел ни чего подобного. Эта невероятно красивая женщина сидела у него на кровати, сложив руки в перчатках в тон костюма, на красивых обнажённых коленях и буквально излучала любовь.
- Покажи мне свои руки, - обратилась она к Сове, протягивая к нему ладони.
Сова засунул руки подальше под одеяло. Теперь он не считал наличие наколок на пальцах предметом гордости.
- Так я жду, - произнесла она, выражая милое нетерпение, наклонив голову на бок.
Сова, опустив глаза, протянул ей свои кисти. Осмотрев их, женщина произнесла, кажется, абсолютно не заметив «хулиганские» перстни:
- Ну вот что, милый друг…. В ванной комнате, на зеркальной полке есть небольшие ножницы. Я очень прошу тебя, приведи свои ногти в порядок.
-Чё…? - прохрипел он и немного закашлялся.
- Ну всё…, хватит, - сказала она, театрально взмахнув руками, широко улыбаясь обнажая жемчужно- белые зубы, произнося на распев, - Я ушла-а-а….
Женщина наклонилась к нему и, нежно погладив по щеке, поцеловала в волосы, вдохнув их запах и, дотронувшись своим указательным пальцем до носа Совы, ласково напомнила:
- Люблю тебя…. И прошу, говори по-французски…, и ни как иначе. Ну всё!
Она подошла к окну и, раздвинув шторы, буквально наполнила комнату солнцем. Сова пожирал её глазами. Уложенные волосы средней длинны, тёмного цвета, обрамляя необычайно обаятельное лицо с чёрной родинкой невероятной красоты на левой щеке, с минимумом косметики, наоборот, только подчёркивали её естественную красоту. Пиджак, который демонстрировал абсолютную строгость плеч, а обтягивающая юбка как влитая сидела на упругих бёдрах, стройные, чуть полноватые ноги в чулках и туфлях магнитом притягивали взгляд подростка. Задержавшись, она стояла в утренних лучах, как будто намеренно давая себя рассмотреть. И вот они встретились, солнце и она, соприкоснулись и слились два сияния, превратившись в мечту ювелира, рассматривающего бриллиант, наслаждаясь его игрой света, безупречными гранями, вертя в пальцах и не в силах оторваться.
К утратившейся возможности что-либо говорить, теперь добавился абсолютный столбняк. Кажется, жили только глаза Совы. А она так и стояла, с наслаждением поворачивая немного запрокинутую назад голову, то вправо, то влево и солнце гладило и ласкало её лицо. И виден был тот свет, вливающийся водопадом в это окно, того удивительного утра. Казалось, что она набирала его в ладони своих рук, которыми совсем недавно распахнула тяжёлые шторы, впустив в комнату солнце и только ревнивый ветер, раскачивая кроны деревьев, может, тоже желая прикоснуться к ней своей прохладой, ветками бился в закрытое окно, совершенно не понимая свою неизбранность.
Матерью является Бог людям!
- Сын…, - обратилась она, не переставая ослеплять своей улыбкой, мило наклонив голову на бок и повернувшись к Сове вполоборота, нежно произнесла, - Ну прощай!
Она повернулась на каблуках и, двигаясь, словно по подиуму, гордо держа голову, немного покачивая ей, направилась к выходу, по пути захватив небольшую дамскую сумочку, что лежала на столе. Сова вытер со лба проступившую испарину и со звуком: «У-у-у-ух-х-х…», шумно выдохнул воздух из лёгких.
Он закрыл глаза. «Как это сын»? Он резко поднялся с подушки и оглядел комнату. Безупречная чистота, богатая мебель, расставленная со вкусом, везде цветы и фото красивых людей на стенах и старинном комоде заполняли всё вокруг. Взяв с прикроватной тумбы небольшой фотографический снимок, он стал внимательно разглядывать его. Седой мужчина и всё та же женщина улыбались ему, а между ними был он, Андрей. Ну что тут может быть удивительного, обычное семейное фото.
- Мама? - вырвалось не произвольно из груди, от самого сердца, и он уставился на дверь, куда вышла женщина.
Внезапно она распахнулась и опять та же женщина быстро вошла в комнату, подойдя к кровати, протянула деньги, вытащив их из всё той же сумочки:
- Ты еще не встал? - её вопрос прозвучал без всякого зла и упрёка.
Именно так ведут себя любящие родители по отношению к обожаемым детям, позволяя им невинные шалости, абсолютно не желая лишать их детства.
- Вот деньги…, это преподавателю, и прекрати гоняться за своими марками. Твоё увлечение бесспорно прекрасно, и мы уважаем твой выбор, но у нас с папой на этот счёт другое мнение и другие цели. Нельзя погружаться с головой в мир этих маленьких бумажных квадратов, пусть даже представляющих научный и финансовый интерес.
- Но мнение господина Марселиуса Касла в его научных трудах по филателии…, - совсем уж неожиданно для себя произнёс Сова, совершенно не узнав свой голос.
Женщина добродушно нахмурилась:
- Друг мой…, категорически нет…. Твой господин Касл добился высот, служа в Британском музее…. Кажется, так…? В общем, я надеюсь, ты меня понял…. Деньги непременно преподавателю…. Месье де Стен и так исключительно добр к тебе. М-м-м-м…. И вот еще что, пожалуйста, прошу тебя, ну почему мальчишки во дворе называют тебя Сова…, папе это не понравится, если он узнает. Всё…, теперь я точно ушла, - она помахала красивой рукой в лёгкой перчатке, и, задержавшись у двери, сказала, - Друг мой…, mon ami…, и по-французски, по-французски не забывай!!! Si loin!
На столе вдруг звонко зазвонил телефон. Женщина повернулась к нему и, погрозив пальцем аппарату, произнесла:
- Я ушла…, меня нет!
Сова поднялся с кровати, осмотрев себя. Босые ноги потонули в мягком ковре, покрывающем пол. Он был в длинной ночной рубахе. Пройдя по комнате с удивлением рассматривая фото и осторожно прикасаясь к мебели, скользя по лаковой поверхности. Всё тот же мужчина, был в окружении каких-то людей в строгих костюмах и фраках. А вот опять эта женщина и он, Сова и снова рядом какие-то люди в цилиндрах и офицеры в немецкой военной форме. Все улыбаются как добрые друзья. А вот опять она, но только очень молодая, в вечернем платье и с сигаретным мундштуком. Сова не в силах был отвести взгляда. Он ещё долго стоял перед фотографией в рамочке, переводя взгляд то на дверь, то снова на снимок. Химические процессы рвали его сердце, кипятили кровь и мозг.
Он облизнул пересохшие губы и проведя пальцем по фотографии тихо произнёс:
- Я люблю тебя…. Мама….
Сова врал…, он любил женщину на снимке, он даже онемел от её красоты, и меньше всего ему хотелось, чтобы она была его матерью. Она только что была совсем рядом и от того стала настолько недосягаемой, что он решил, что уж лучше быть сиротой, чем состоять в родственных отношениях с такой женщиной. Бледное лицо слилось с окружающим интерьером и длинной белой ночной рубашкой. Рванувшие от волнения сосуды в носу теперь извергли ручеёк крови, которая капала на рубашку и белоснежный ковёр.
Висевший на стене календарь значился на дате 23 июля 1939 года, воскресенье.
И вот эта сверкающая женщина…. Сова вернулся к кровати и осторожно провёл рукой по тому месту, где ещё недавно сидела она, пробуждая его ото сна. Он опустился на колени, и, раскинув руки обнимая пространство, прижался щекой к оставшейся, от женского тела, вмятине на постели, стараясь уловить её запах, закрыв намокшие глаза, наверное, от безразмерного счастья.
Что уж тут говорить…, злую шутку сыграло с подростком его совсем недалёкое «уркаганское» детство. Не переживая ранее ни чего подобного, тем не менее этот подросток, к своим годам успевший «официально» обзавестись воровскими наколками, был несколько знаком с миром дорогих квартир и их обитателями. Постигая воровскую науку, таким социальным прослойкам, уголовным миром, уделялось особое внимание, как неистощимому источнику наживы. Набираясь опыта из рассказов бывалых старших, Сова иногда грешил тем, что оправдывал самого себя, что вот не сложилась бы его судьба начать свой жизненный путь, оставшись сначала брошенным в родильном доме, а потом приюты и детские дома, колония для малолетних преступников и своеобразная ссылка на поселение в аламайский интернат. Ну вытяни он свой счастливый билет, каждое утро лицезреть прекрасную женщину, предлагающую ему шоколадные булочки. «… И по-французски…, по-французски», всё еще металось у него в голове, определяя, что очевидно именно так звучит голос любящей матери, именно так она должна выглядеть, подобно сверкающим образам из кинокартин того времени, которые крутились в летних кинотеатрах, а местные мальчишки, не имея возможности проникнуть во внутрь, лицезрели киношные страсти с окрестных деревьев. Ведь не видел никогда свою маму этот подросток и её судьба его мало интересовала. Держа статус «старшего», он не должен был демонстрировать свои слабости перед своими подельниками. Только зубы должны были удержать его на воровском троне интерната посёлка Аламай.
***
Неожиданно кто-то тронул его за плечо, Андрей обернулся, и вокруг стало темно и холодно. Но этот кто-то продолжал трясти его и теперь он слышал уже всхлипывающий голос:
- Да очнись же…, Сова!!!
Сова поднял голову с земли, от контузии сильно шумело, и из уха шла кровь. Перед ним сидел Месье, держась одной рукой за тело, а другой он настойчиво продолжал трясти его плечо, жалостно всхлипывая и иногда показывая руку в крови, которой он прикрывал свой бок:
- Ы-ы-ы…и-и-и…. Сова, Сова…, ты смотри чё, а!!! Там как рванёт…, мы все вниз и покатились…. Смотри как меня…, задело! А там ещё Пересвет…, ну поп наш…, местный, батюшка. А ещё солдаты…, которые с …. Которые ранены были…, так их…, пушкой придавило…. Все там…. А я отползал и вот…. Ты смотри…, Сова…. Как же теперь-то…? И-и-и-и-и….
- А…? - комната исчезла, теперь вот он увидел своего товарища и даже обрадовался, - Месье…, Месье-е-е…, как хорошо, что это ты….
Но Месье, кажется, совсем не оценил восторга Совы и продолжал скулить, иногда открывая страшную рану сбоку живота:
- Ты смотри как меня…, чё мне делать теперь? Сова…, Андрюха…. Я хочу жить….
Сова поднялся на колени, потом на ноги. Он не был ранен, разве что от ушибов сильно ломило всё тело, и нестерпимо болела голова.
- Где Пересвет…?
Месье кивнул в сторону небольшого бугорка. Сова осторожно дотронулся пальцем до лица Месье, может, желая убедиться, что всё, что сейчас происходит это страшная явь:
- Хорошо, Месье…, ты пока посиди тут. Нас уже двое. Очень хорошо….
- Я ведь не умру?
- Нет, Серёга-Месье не умрёшь, мы ещё баб потискаем с тобой…. Я скоро вернусь….
Сова осторожно приблизился к бугорку. Он сразу узнал бушлат и длинные полы обгоревшей рясы с висящим крестом и самого Пересвета. Ладонью он стал отряхивать землю с лица монаха. Пересвет был жив и кажется, видел и более того он узнал Сову. Шевельнув головой, он негромко кашлянул, от чего из носа потекла грязно-кровавая мокрота.
Сова приложил палец к губам священника и произнёс:
- Тихо…, молчи пока…. Нельзя тебе. Всё кончено…, кажется…, ты слышишь меня. Мы их всех….
Пересвет моргнул глазами. Кажется, он собирался с силами:
- Как мне больно…! Я…, но видно это моё….
Сова с силой остановил себя, чтобы ни схватить Пересвета, не прижать к себе, начиная понимать, что происходит:
- Дядя Пересвет, не уходи…, Сова меня зовут…, тьфу ты…, Андрей…, ты слышишь меня, Пересвет…? Андрей!!! Имя у меня Андрей!!! А там ещё Месье, он ранен. Ранен Серёга, не жилец он кажется…, слышишь!
Пересвет попробовал улыбнуться, от чего кожа на лице землистого цвета натянулась еще больше. Из земли показалась его рука с одним пальцем, которой он тянулся к Сове. Сова отшатнулся.
Палец как крючок зацепился за рукав бушлата:
- Да, Андрей. Да, солдат, я слышу тебя. Я запомню. Спасибо…. У него растут крылья…, когда больно, это растут крылья…. Я возьму твоё имя с собой и там помолюсь за тебя.
- Да нет же, постой поп…, ох ты ж, Господи…, то есть батюшка…, ты погоди, какие, на хрен крылья? Пересвет, не умирай только. Я вытащу тебя отсюда. Эх как же сильно тебя накрыло-то.
Пересвет попытался было вздохнуть, как будто ему не хватало воздуха, у него получилось что-то вроде «Кхы-ы…», но тут же замер. Его рука, вернее эта страшная кисть с одним скрюченным пальцем и оголённым суставом, больше походившим на ужасную птичью лапу, до этого сжимавшая рукав бушлата Совы, опустилась на землю.
- Эй…? Ты чего…? ………….. Пересвет…, Пересве-е-ет, - тихо позвал Сова священника, стараясь не смотреть на то, что было когда-то рукой.
Он хотел набрать воздуха как можно больше, как будто на всю жизнь и вложить весь этот запас в крик с одним желанием быть услышанным:
- А-а-а-а…, Су-у-у-ука-а-а-а-а…!!!!- сумасшедшим криком Сова, рвав свои связки, кричал, так как будто хотел, чтобы содрогнулся, может сам Гитлер.
Как же хотелось ему быть услышанным там, в Германии. Вот она грань безумия, еще один шаг и нет обратно пути. Горизонт событий, эта точка невозврата. А Пересвет как будто одобрял его поступок, теперь смотря мёртвыми глазами в сторону моря, повернув свою голову с чёрно-красной от крови бородой. Только молчал он, громко так молчал, и кричал, будто в помощь Сове, только без крика. Не было крика.
Сова замолчал, переводя дух и тяжело дыша. В установившейся тишине он вдруг отчётливо услышал, как где-то очень далеко огромная толпа скандировала: «Ха-а-айль…. Ха-а-айль»!!! Оглянувшись в сторону звука, он увидел, что скандирование раздавалось со стороны моря, именно в накатывающихся на берег волнах и шуршании прибрежной гальки отчётливо ликовало огромное количество народа, приветствовавшее своего фюрера. И снова вот это набегающее, протяжное до бесконечности и разбивающееся о камни: «Ха-а-айль…. Ха-а-айль»!!! Гул то нарастал, достигая критической точки, потом затихал, как будто толпа, выдыхаясь в приветствии, вновь набирала воздуха для нового крика. Дыхание крика, жизнь этого приветствия, который довёл мир до Второго мирового убийства.
Сова теперь знал, что ему делать, но вот никак не мог он вставить магазин в автомат, руки тряслись в сумасшедшей лихорадке:
- Ну же…!!! Ну-у-у… Сейчас…, сейчас…, ты погоди…. Будет вам хайль…!!!
Механизм фиксации магазина щёлкнул. Сова вскочил на ноги. Он был доволен. Сняв автомат с ремня, взглядом заскользил по береговой линии моря, как будто ища врага. Вскинув оружие, передёрнул затвор.
- На-а-а-а-а…. На-а-а-а…!!!! - понеслось в воздухе. Вода взрывалась фонтанчиками от пуль до тех пор, пока не опустел первый магазин.
Второй заскочил в автомат сразу, и снова:
- На-а-а…, на-а-а…!!! - до тех пор, пока не оказался пустым.
Звуки автоматной очереди сменились хриплым криком Месье:
- Не стреляя-я-яй…, прошу тебя, Сова…, только больше не стреляй…!!! Я не выдержу этого, если ты ещё раз выстрелишь!!! Хватит…!!! Ты лучше убей меня, только не стреляй больше!!! Ты сильный, довоюй за меня! А мне хватит….
Сова увидел, как Месье, подогнув ноги, в истерике повалился на бок, хватая себя за голову и закрывая ладонями уши. Сейчас он был похож на зародыш, как будто ему хотелось уменьшиться в размерах, в такой позе матери носят своих детей под сердцем.
Сова бросил оружие на землю. Снег зашипел от раскалённого ствола и в один миг растаял вокруг, поднявшись облаком пара. Последние отзвуки выстрелов и крика улетели, лишь Пересвет еще как будто кричал, кровавый пузырь появился в открытом рту и тут же лопнул. Еще немного подумав, он достал пистолет, но тут же его посетила мысль:
- Не-е-ет…, подожди-и-и…, а вот из него я тебя убью! - произнёс он, тяжело дыша и часто, раздувая ноздри, осторожно вернув на место боёк и поставив на предохранитель, он убрал пистолет за ремень.
К кому были обращены слова Совы? Разве что сам он мог сказать с полной достоверностью. Вероятно, что он даже знал, как можно встретить этого человека, где искать его, чтобы исполнить свой приговор.
Повернувшись к берегу, он увидел, как, поднявшись на ноги и собрав последние силы, Месье бежал к морю, заваливаясь на раненый бок. И вот, уже по-колено, по-пояс вода скрывала тело его товарища, но он и не думал останавливаться, к тому же намокшая одежда и холодная вода, казалось, теперь уже не выпустят свою жертву. Сова закричал ему:
- Да что ж тебя так в воду-то тянет постоянно? Стой, дурак…, утонешь же! Назад…!!! Месье-е-е…!!!
Месье уже даже не держался за свою рану. С невероятным упорством он всё дальше и дальше уходил от берега, отчаянно помогая себе руками:
- Нет…, не-е-ет…, я больше не хочу тут оставаться! Мне страшно…, Сова…. Не хочу…. Сам воюй…, а мне хватит!
Вода накрыла его с головой после того, как под ногами резко оборвалось дно, он рванулся было на поверхность, уже если не вернуться назад, не выжить, то хотя бы глотнуть побольше воздуха. Мокрая одежда и страшная смертельная рана забрали остатки сил подростка. Огромное северное море сомкнулось и только круги…. И всё….
В муках матери приходит в мир человек, а уходит путями разными, и как один из них, вот так, кругами на воде….
От автора:
Но нет, Месье…, нет. Не пытайся наполнить воздухом свои лёгкие. Тебе всё равно не хватит. Ты сам пришёл сюда, и море приняло тебя и не отпустит никогда. Теперь уже поздно. Я - то знаю, и мне ли не знать-то, зачем ты так поступил…. Даже если останусь один, я не буду судить тебя, я просто не имею права так поступить. В остальном, право каждого.
Ни смерти от трусости, а спасения ты искал. Ты просто устал немного, так это понятно, в сущности, ты ведь еще ребёнок, совсем мальчишка. Не каждому дано выдержать, пережить и осмыслить то, с чем столкнулся ты, Месье. Ты ведь сначала полз, потом бежал и плыл от того страшного холма, где слезами плавились камни и как с высоты летело орудие ты тоже видел, ты спасся, а вот другие не смогли. Не стыдись детских страхов, парень, это с возрастом пройдёт, только вот тебе уже не узнать об этом. Сколько тебе годиков-то было, солдат…, где-то четырнадцать полных? Да и кто знает, сколько подобных тебе ровесников оказывались в такой ситуации. Прощай, Месье, вот и твоя война закончилась. А суда не бойся, осуждения не будет…, ты неподсуден. Ты уже победил.
Написав это, я не стану ставить восклицательных знаков, пусть просто будет тихо там, где ты зашёл в море, дорогой мой Месье….
Сова стоял на берегу, по-очереди смотря то на Пересвета, то на море, где скрылся Месье, то на теперь уже пустой и бесполезный автомат. Он был в полной растерянности. Большая птица, свалившись откуда-то с неба, затянутого тяжёлыми облаками, громко вскрикнула несколько раз, кружась над холодным морем. Он посмотрел на неё и почему-то, обратившись именно к ней, произнёс:
- Ну и сука же ты, Месье! Попрощаться вернулся, придурок…, или рыбки поклевать…? Оставил бы хоть покурить что ли…. М-да уж…, ну и куда же мне теперь идти?
Сове было страшно, и он даже не стеснялся этого чувства. Он вернулся к Пересвету. Присев рядом, стараясь не смотреть на монаха, взял крест и вложил его в страшную раненую руку, теперь больше походившей на огромный изувеченный коготь большой мёртвой птицы.
- Эх ты ж…, Пересвет…, а как ты угадал про крылья…, - больше про себя произнёс он и, осторожно похлопав монаха по плечу, отправился к деревянной лестнице, ведущей на холм.