Номен Нескио "Бетельгейзе" (военный приключенческий роман в 2-х частях).
Двое мужчин вошли в классную комнату. Одним из них был капитан Абвера Эрих Хорнер, командир десантной группы, другой же Борис Абрамович Коткин. Офицер сел за учительский стол и взяв одну из тетрадей, которые располагались аккуратной стопкой, полистал её, после чего так же осторожно положил её на место. Борис Абрамович стоял рядом со столом, и был более похож на нерадивого ученика.
- Jude...? Bist du ein Jude? - произнёс капитан Хорнер, внимательно разглядывая Бориса Абрамовича Коткина, - Простите… Ах…, так ест…. Говорить русски…, я понимать.
Борис Абрамович с готовностью закивал головой и даже открыл рот, боясь пропустить что-либо, с опаской поглядывая на оружие, которое имел при себе немецкий офицер.
- Ты еврей?
- Нихт…, найн, - несколько неуверенно ответил Борис Абрамович.
Потом уставившись в пол, тихо произнёс:
- Да…, я еврей…, нет смысла скрывать…. Прошу вас, не бейте меня только. Я не сделал ничего предосудительного…, разве то, что я еврей, но моей вины в том нет. Поверьте. Разве можно выбирать кем родиться?
Капитан усмехнулся. Его несколько развеселил этот беззащитный человек, ничтожного вида, с трясущимися руками и бегающим взглядом, достойный, разве что жалости.
- Прошу сидеть на стул, - он указал жестом на табурет, приглашая присесть Бориса Абрамовича, и продолжил, — Вот не ожидать смотреть здесь еврей.
Борис Абрамович поставил табурет на то место, где ещё недавно стоял и осторожно присел, не сводя взгляда с Хорнера.
Он боязливо оглянулся на дверь и, немного наклонившись вперёд произнёс, приложив ладонь ко рту:
- Извините, господин офицер…, как бы это сказать? Так и я не ожидал вас тут увидеть…, глубокий тыл…, такая глушь…. Вы меня убьёте? Я знаю, что вы делаете с евреями….
- Вы…? Вы есть кто?- спросил изумлённо капитан.
- Ну вы…, простите…, фашисты.
- Ты смотреть тут фашисты? Где видно есть фашисты?
Теперь настала очередь удивиться учителю.
Он робким жестом указал на капитана, немного подняв руку, и тут же резко опустил её вниз, одёрнул её, как будто обжёгся обо что-то:
- Простите, господин офицер. Но вот вы…. Вы же фашисты.
Хорнер задумался на некоторое время и, посмотрев на окно, поднялся со своего места, осторожно пройдя по классу сел на скамью, которая находилась у стены.
- Я солдат. Германски солдат…, офицер…. Я нет фашист. Но я начать стрелять, если ты становиться солдат.
- Ну да…, я понимаю…, да какой из меня солдат….
-Ты любить свою страну? - спросил Хорнер, - Кто настоящий любить свою страну, тот должен стать солдат…, быть солдат.
Кажется, его вопрос застал Бориса Абрамовича врасплох. Наверно не мог он ответить однозначно.
Хорнер покачал головой:
- Не надо отвечат…. Я всегда относить к России и к русский с уважай. Русский есть отшень достойный противник. Он заслужить уважай. Мой предпочтения быть союзник Россия…, чем Италия или, сказать, Романия. Они плохо солдат.
Он откинулся назад, прислонившись спиной и затылком к стене закрыв глаза устало произнёс:
- «Spiel mir auf der Balalaika, einen russischen Tango» …, бесподобный Лео…, замечательно голос немца иметь русской душа.
- Но ваша страна, то есть Германия…, она напала на Россию, на русских, - нарушил паузу Борис Абрамович, не сводя глаз с автомата, лежащего на коленях Хорнера.
- Мой фюрер иметь победить режим большевиков. Но это его политика. Мой есть не всегда согласие, но я солдат, - чуть помолчав, ответил капитан, не меняя своего положения и не открывая глаз.
В этот момент, наверное, он на несколько секунд унёсся очень далеко в своих мыслях. Он был дома, несколько лет назад, в цветущей Германии, очарованной своим фюрером, безусловным единством, абсолютной сплочённостью нации и могуществом возрождающейся страны. Красивые женщины, статные фрау и ослепительные фройляйн, импозантные мужчины в безупречных костюмах с газетами, офицеры, солдаты, гитлерюгенд, летние кафе с запахом кофе, футбол, музыка…, музыка из репродукторов, оркестры, парады. И фюрер…, везде и всюду…, живой и на фото в газетах и на плакатах. Гитлер в госпитале у раненых, на параде, с детьми, с женщинами, с офицерами, на корабле, у танка, рядом с самолётом…, Гитлер в шляпе, Гитлер без шляпы. Господи, фюрер наверно должен жить вечно, ради нации. И он, молодой Эрих Хорнер, с очаровательной женой и совсем маленьким сынишкой, который держит маленькими ручками национальный флаг со свастикой. Жизнь-мечта. Всё говорило о незыблемости Третьего Рейха….
Он вошёл в свой дом так же осторожно, как это делал много раз, когда поздно возвращался, стараясь никого не потревожить. Его семья, маленький сынишка и жена спали крепко, отгородившись от внешнего мира тяжёлыми шторами. Заглянув в детскую комнату, где, чуть освещая пространство, горел ночник, Эрих Хорнер прикрыл дверь, оставшись довольным, и направился в спальню. Вот она, вся его маленькая и счастливая Германия, вся, вот тут, в его квартире пригорода Гамбурга. Его жена Хелен, крепкая светловолосая молодая женщина, образец арийской расы, безмятежно спала, на большой постели. Неприятная прохлада осени, заполнившая дом, заставила её с головой закутаться в одеяло, еще более укрепив сон. Догоравший камин еще хранил тепло, но уже не давал того безмятежного домашнего уюта.
Он осторожно присел на край кровати. Красивая ножка жены, неприкрытая одеялом, привлекла его. Подув на свои еще несогревшиеся руки, он осторожно прикоснулся к ступне боясь потревожить сон. Она не проснулась. Нагнувшись к ней, стал жадно вдыхать естественный запах тела, перемешанный с цветочным мылом, покрывая поцелуями пальцы ног Хелен, с большим трудом сдерживая своё желание прикоснуться ко всему телу самой прекрасной для него женщины на земле. Он хотел запомнить этот запах, который бы с успехом дополнил аккуратно сложенные фотографии во внутреннем кармане. В этот момент ему не хотелось думать ни о могуществе Германии, ни о фюрере и, где-то даже, ни о своей карьере офицера Абвера, которая успешно развивалась благодаря небольшой протекции дальнего родственника. Сейчас он ненавидел войну и кажется, сходил с ума. Стараясь не сжимать сильно стопу ноги, он не выпускал её из своих рук, крепко прижимая к своему лицу. Хелен вздрогнула, резко отдёрнув ногу и ничего не понимая, посмотрела на Эриха, сев на кровать и кутаясь в одеяло:
- Господи, это ты? Ты напугал меня….
Он смотрел на неё не отрываясь, даже где-то виновато за допущенную слабость, за вот такое сиюминутное желание.
- Эрих, что с тобой, почему ты не ложишься? Мне так холодно.
- Всё хорошо, дорогая. Я ненадолго. Я лишь проститься. Так надо. Я должен уехать.
- Что значит проститься? Я не понимаю тебя. О чём ты?
- Милая Хелен, я солдат…. Идёт война….
- Но как же так…? А куда…?
Сон окончательно покинул женщину.
- В Норвегию. Ты береги нашего сына.
- Постой, постой…, но мне не нравится твои слова, Эрих.
Она придвинулась к нему, сбросив одеяло, и оказалась совсем рядом, в красивой ночной рубашке, соблазнительно облегающей крепкое немного крупное тело, обнажив бёдра молодой женщины, налитые силой, и протянула к нему свои красивые руки:
- Это опасно? Скажи мне, прошу…, умоляю тебя, мой дорогой. Ты должен мне рассказать. Я волнуюсь, милый Эрих…. Мне бы вот…. Что же ты молчишь?
Хорнер молчал. И опять этот волнующий запах тела его женщины, и нестерпимое мужское желание физической близости с любимой. Он боялся к ней прикоснуться, боялся, что потеряет рассудок, боялся обнять, как прежде делал это много раз, позволив себе лишь нежно провести рукой по волосам и лицу:
- Мне пора, Хелен. Прости меня, я вообще не должен был приходить, - сказал Хорнер, как будто не слышал, о чём его спрашивала жена.
- Но, Эрих….
Хорнер закрыл ей ладонью рот:
- Тс-с-с…. Тихо, прошу тебя. Наш сын спит…, ты можешь разбудить его. Всё после…. Помни, о чём я просил тебя. Знай, что очень любил…, что я очень люблю тебя. А сейчас прости, меня ждут. Прощай, моя милая Хелен.
Он заставил себя встать с кровати и, осторожно ступая по полу, направился к выходу, стараясь уже не оборачиваться. Дрожащим голосом она обратилась к нему, стараясь, сообщить теперь самую важную новость.
Её слова догнали его уже у порога:
- Эрих…, Эрих…, что после…? Мы будем ждать тебя…, все…, нас будет трое.
Сколько раз она представляла себе этот момент, когда, наконец, сообщит супругу о том, что очень скоро он вновь станет отцом и безмерное чувство блаженства наполняло душу Хелен. Но почему на самом деле всё получилось вот так. Скорбь, разочарование, растерянность и свою ненужность испытала эта молодая женщина, еще несколько секунд ощущая себя самой счастливой в этом мире, видя, как удаляется её супруг, даже не обернувшись на это известие.
Он замер, как будто в самый последний момент увидел перед собой гранату без чеки или мину. Но после секунды осознания так же, не оборачиваясь, спешно вышел из спальни. Он понял, о чём ему сообщила жена. Он напишет, обязательно напишет ей как он безумно рад этому известию, но сейчас его ждала машина, остановись сейчас на секунду и уйти от Хелен он уже бы не смог.
И теперь Хорнеру так не хотелось возвращаться в реальность, на продуваемый ветрами берег, на Крайнем Севере России. А ведь только стоит открыть глаза и прошлое испарится.
- Господин офицер…, господин офицер…, э-э-эй…, вы слышите меня…? Извините…, тогда, позвольте спросить…, зачем вы тут? - вкрадчивый голос Бориса Абрамовича, тем не менее, буквально врезался в воспоминания.
Хелен исчезла. Вот и всё…, прошлое теперь безвозвратно потеряно…, за восемь секунд он пережил самые волнующие и самые трагические моменты прошлой жизни. Он попрощался со своей Хелен…. И вот…, этот проклятый человечек…. Всё испортил этот еврей своими дурацкими вопросами.
Хорнер недобро посмотрел на Коткина и, взяв себя в руки, произнёс:
- У меня иметь приказ! Я выполнять приказ и его…, я его выполнять, - устало, но с достоинством ответил капитан.
Уверенность ему придавало некоторое знание языка врага, чем он, без всякого сомнения, гордился.
- Но как же такое может быть, господин офицер. Тут же интернат…, тут одни дети, здесь, таки, нет солдат, ни одного солдата…, понимаете меня? - напирал Борис Абрамович, воспользовавшись, как ему показалось, некоторым расположением немецкого капитана.
Хорнер несколько изменился в лице после того, как до него дошёл смысл вопроса учителя. Это было обстоятельство, которое свалилось неожиданно. Ведь они шли, полагая, что тут, в этом здании располагается местный гарнизон и никак не рассчитывали обнаружить вместо солдат толпу детей, перепуганного от страха учителя-еврея и классную даму, именно даму, учительницу в которой угадывалась порода воспитанницы гимназии.
Через некоторое время он снова посмотрел на Коткина:
- Называть свои имя?
- Да…, да…, конечно…. Борис…, моё имя Борис.
- Хорошо, Борис. Отчень хорошо. Говорить мне правду…, меня интересовать лодки.
- Я понимаю ваш вопрос…, к сожалению…, только прошу и меня понять правильно, господин, я про лодки не знаю…, к тому же я и плавать-то не умею. Это больше местное население на лодках передвигается, охотники и рыбаки. Есть еще лодка в правлении.
- Nein! - вскричал Хорнер, от чего Борис Абрамович подскочил на табурете и закрыл голову руками, - Меня интересовать субмарин…, подводнаи лодка. Ты понимай меня?
- Господи, Спаситель…, я понимай, понимай…, ах ты ж…! Я понимаю вас, очень понимаю ваш вопрос…, только какие ещё подводные лодки? Я уверяю вас, товарищ…, ой…, да что же это я…! - без остановки лепетал Коткин, - Господин немецкий офицер, нет тут ни каких лодок…, подводных лодок нет…. Они это…, того…, ушли, уплыли, значит, морем. Зима скоро, море у нас тут замерзает. Какие сейчас могут быть лодки?
Борис Абрамович окончательно разволновался, не зная, чем занять свои руки и беспрестанно крутил пуговицу на рубашке, пока она, отвалившись не покатилась по полу, но он тут же принялся за другую.
- Так эст как ушли? Funker hier lebendig! *- заорал Хорнер, - Link zu "Beteigeuze"! *
Появившийся на крик капитана в дверях солдат быстро исчез, исполняя приказание.
- А теперь я хотеть узнавать…, ты управлять этим дом?
- Ну что вы, господин офицер, я всего лишь учитель…, преподаю географию местным детям.
- География? Это ест хорошо, значит, ест знать местность. Это очень хорошо. Я иметь объявить ты пленный Германия!
- Но я не солдат и никогда им не был…, господин офицер…, я учитель, поверьте…, да вот спросите хоть у детей, они подтвердят.
- Ты знать местност и проводить нас, понимай?
- Понимай конечно, еще как понимай,- бессознательно вторя Хорнеру, коверкая слова, залепетал Коткин, смешно махая руками и казня себя за подобную оплошность, - Вы только поймите, я не занимался исследованием этой местности…, Господи, да что же это я такое несу…, господин офицер, господин офицер, я даже редко когда выхожу на улицу, разве что по необходимости…, ведь каждая собака и та норовит укусить меня..., проклятье моего народа не иначе…. Если меня увидят с вами…, меня расстреляют. Не губите меня, я маленький несчастный человек.
Борис Абрамович зарыдал, обхватив свою голову с растрёпанными волосами, руками, невероятно сгорбленная спина уменьшила его в размерах, превратив в уродливого карлика. Он всхлипывал иногда взахлёб…, безысходность и полная обречённость овладела им. Хорнер молча смотрел на него.
Учитель затих и, подняв голову, надел свои круглые очки на сгорбленный нос бледного лица и решительно посмотрев в глаза капитану тихо, но отчётливо произнёс:
- А ведь знаете, господин офицер…, знаете…? Так вот…, ничего я вам не покажу… и не расскажу…, вы от меня не получите даже глобус…, и теперь вы можете меня расстрелять прямо вот тут, в этом классе. Вы понимаете меня? Я знаю, что понимаете, вижу…, этого вам не скрыть. Что еще вы можете сделать со мной, кроме как убить один раз? Ничего, господин офицер. Не станете же вы тащить меня по нашим тылам, чтобы отправить в лагерь? Вы очень ошиблись, появившись тут и дороги вам отсюда уже нет.
Хорнер улыбнулся и несколько раз хлопнул в ладоши руками, одетыми в перчатки произнеся:
- Браво, Борис…! Браво!!!
- Что? - переспросил Борис Абрамович, открыв от удивления рот, капля из носа смешно повисла на самом кончике и теперь блестела маленькой искрой.
- Да…, именно так…, ты будешь расстрелять…, как враг Германии, как достойный противник. Как солдат. Браво, Борис!!!
Борис Абрамович смахнул с носа каплю, медленно поднялся с табурета и направился к двери.
- Стоять! - приказал Хорнер.
- Да пошли вы знаете куда, - бросил вполоборота через плечо Борис Абрамович.
Хорнер опять усмехнулся, глубоко вобрал в себя воздух, покачав головой и вдруг, резким движением руки запустил в Бориса Абрамовича небольшой чернильной крышечкой, сопроводив попадание в шею криком «Halt»! Вполне действенный психологический приём.
Для человека, не готового к такому повороту событий, прилетаемый в спину предмет, пусть даже самого незначительного размера по ощущениям оборачивается пулей из крупнокалиберного пулемёта. Борис Абрамович вскрикнул, подобно раненому солдату и упал на пол классной комнаты, лишившись чувств. Скорее всего, он подумал, что его уже расстреляли, и благодарил Создателя что он, скромный учитель погиб в бою с врагом, что он оказался сильнее и не отступил, и самое главное, что это было не так больно. Что, оказывается, умирать за Родину это совсем не больно.
- Herr Jesus, und das gleiche in Helden trafen! - произнёс капитан Хорнер, взирая на лежащего, на полу учителя. И прозвучало это как-то более сочувственно, может даже снисходительно, абсолютно без зла.
- Ральф, - громко крикнул Хорнер и в дверях появился солдат, с удивлением разглядывая лежащего на полу учителя.
- Да, господин капитан, - и, указывая на Коткина, спросил, - А что с ним, он ранен?
- Ага…, ранен…, причём тяжело…, выстрелом из чернильницы, а вот и гильза, - ответил Хорнер, показывая в руке чернильницу без крышечки, которая валялась на полу неподалёку от учителя, - Пусть еще минуту покупается в воинской славе погибшего за Родину, а после дайте ему нашатыря и глоток шнапса. А ко мне приведите эту фрау. Так что может, увидит тут у нас такое, да сговорчивей будет…, хотя вот что, Ральф…, не надо пока фрау…, поднимите учителя, а то и та в обморок упадёт. А нам тут некогда с ними возиться. Принесла нас сюда нелёгкая зачем-то…. Зовите санитара и поднимайте этого воина, нам действительно некогда.
Подошедший санитар и Ральф осторожно подняли Бориса Абрамовича, прислонив его спиной к стене, поднеся к носу ватный тампон с нашатырным спиртом, который быстро привёл его в чувство. Хорнер, наблюдая за действиями солдат, произнёс:
- Похоже, он и без шнапса отойдёт. Хватит ему и нашатыря.
Борис Абрамович задёргал головой, морщась от резкого и неприятного запаха. Сознание вернулось к нему.
Он помотал головой:
- А…? Что…, что такое? Где я? Это вы…? - спросил Борис Абрамович, когда к нему вернулась способность говорить, вращая безумными глазами, уставился на Хорнера.
- Ну да, ест так господин учитель, вот как вы иметь смотрет, мы с вами не расставаться и тот свет.
- М-м-м-м…, не-е-ет., да нет же…, не может этого быть…, горе мне,- запричитал Борис Абрамович, сидя на полу и стуча по своей голове кулаками, очевидно пытаясь прогнать от себя образ немецкого капитана как злополучное видение, но Хорнер не исчезал, а наоборот продолжал издевательски улыбаться, так же сидя за учительским столом.
- Отчен так быть ест, господин учитель. А теперь вас проводить в отдых, - сказал Хорнер и тут же обратился к солдату,- Уведи его отсюда и давай сюда женщину.
Учителя увели. Хорнер вновь взял тетрадь, лежавшую сверху стопки, и опять перелистал её. Вскоре в классной комнате появилась Наталья Вячеславовна в сопровождении солдата конвоя. Хорнер принял непринуждённую позу, пытаясь расположить женщину к беседе, и обратился к ней, указывая на табурет, где ещё совсем недавно сидел Борис Абрамович:
- Прошу вас узнават имя? Прошу вас сидет.
- Благодарю, моё имя Наталья Вячеславовна, - ответила она, нервно кутаясь в тёплый платок, её бил жуткий озноб, на лице читался невообразимый испуг.
- Ви ест фрау унд …?
- Я…, я фройляйн, - опередив вопрос, с достоинством произнесла Наталья Вячеславовна.
- Битте, фройляйн Натали! Мой имя есть Эрих Хорнер, я командаир эта специализей комманден. Вы должны ходит в комендантурен….
- Правление…, вы хотите, чтобы я пошла в правление? - поправила Наталья Вячеславовна.
- Да…. Хорошо, управилений…, и доставит мой условие капитулирен ваш власть.
- Нет…, простите, но я вам помочь не смогу, я никуда не пойду, я останусь с детьми, они в опасности и эта опасность вы.
Хорнер вздохнул, и снова взял в руки тетрадь, обращаясь к учительнице:
- Не-е-ет…, фройляйн Натали…, вы не понимайт…, это не есть просит, это ест мой приказать.
Наталья Вячеславовна внимательно посмотрела на офицера, очевидно не понимая до конца, что произошло. Хорнер вновь произнёс:
- Именно так, фройляйн Наталия…, вы нет не понимат меня правилно…, это приказ, и вы исполнит его. Идёт война и ви ест мои пленник. Ваша согласие я не спросит…, я ест приказыват. Неисполнений ультиматум я ценить как военной сопротивляние Вермахт. Вы отправится к властям и сообщит о том, что к семь время утро собрать населяйние на площадь и складоват оружие. В противном случае у нас дети и я находить способ заставлят подчинение.
- Неужели вы станете использовать детей? Но это же бесчеловечно?- в недоумении произнесла Наталья Вячеславовна.
- Находить, находить подчинят…, иначе нет выбор. Мы на войне, фройляйн Натали. Я солдат и выполнять приказ! Значит так, вы идти управление и сообщит ультиматум.
Наталья Вячеславовна поднялась со стула и, поправив на плечах платок, заявила:
- Я никуда не пойду. Можете делать со мной что угодно.
- Ральф, - громко крикнул Хорнер именно по-русски, что бы было понятно намерение немцев для Натальи Вячеславовны. Ральф снова возник в дверях, - Два детей к двери…, приготовить стрелят!
- Да, командир! - ответил Ральф и исчез.
- Постойте, постойте…, это как так стрелять…, каких еще детей? Да вы что, в своём уме, я не позволю вам так поступить, - в бешенстве закричала Наталья Вячеславовна, потрясая руками в воздухе.
Хорнер, посидев еще немного, вдруг резко поднялся со стула и наотмашь ударил учительницу по лицу перчаткой, которую держал в ладони, другой рукой он крепко держал её за руку, не давая ей упасть. Она охнула, и взгляд её остекленел в один момент, еще никогда в жизни, никто в этом мире не поднимал на неё руку. Казалось, выдержка и самообладание вот-вот оставят его, но он старался держать себя в руках, позволив и так себе лишнее, ударить женщину, но в сложившейся обстановке считал это действие оправданным. Если судить по взгляду, то разум моментально оставил Наталью Вячеславовну.
- Фройляйн Натали, вы понимай меня, и вы идти управление. Ральф!!!
Его слова перебил звук взрыва. Вошедшие в класс солдаты подхватили Наталью Вячеславовну под руки и вывели в коридор. Следом вышел командир десантной группы Хорнер, отдавая своим солдатам приказы:
- So erhalten Sie alle bereit! Auf stellen, eine Frau auf der Straße! Lehrer im Gemeinschaftsraum. *
В коридоре интерната наступила суета, остальные солдаты в камуфляжных комбинезонах «Грязный снег» занимали позиции. Со стороны раздались два орудийных выстрела.
Наталью Вячеславовну подвели к двери:
- Ой, божешки мои, божешки, - не переставая, повторяла она заикаясь.
Хорнер оглядел её и похлопал по плечу:
- Прошу вас, фройляйн Натали. Я был груб, но надо идти и выполнивать что я вам приказ. Вы понимай меня, у меня нет совершенно время. Ви должны одевать одежду.
Дверь открылась, и улица встретила Наталью Вячеславовну темнотой, холодным ветром и мириадами колючих снежинок, впивающихся в лицо. Хорнер немного подтолкнул женщину, и она пошла в сторону правления, так и не придя в себя после пощёчины, держа в руках старенькую шубку. А он смотрел ей вслед, метель иногда скрывала её фигуру, но Хорнер старался не упускать её из вида.
- Ну хоть что-то…, уж не знаю, что из этого выйдет, - подумал про себя Хорнер и достав из пачки сигарету, долго пытался её подкурить на сильном ветру.
- Господин капитан, смотри…, там, - крикнул Ральф, так же наблюдавший за учительницей.
Хорнер выбросил сигарету, так и не подкурив её, и увидел, что ушедшая Наталья Вячеславовна упала на землю сидя на коленях. Обратившись к своему помощнику, офицер приказал:
- Ральф, она должна идти! Подними её! Не знаю как…, но она должна двигаться!
Ральф кивнул, выступив перед командиром и передёрнув затвор, вскинул автомат, ожидая подтверждение командира на своё действие.
- Давай, - сказал Хорнер, не сводя глаз с сидевшей Натальи Вячеславовны.
Автоматная очередь вспорола утро.
Ральф крикнул:
- Эй…, надо встават… Nach vorne. Am Leben! *
Хорнер довольно кивнул, провожая взглядом Бориса Абрамовича, которого провели мимо него солдаты конвоя, произнеся:
- Следи за ней, она должна дойти во-о-он до того здания.
И Хорнер и Ральф Кеххель, ещё наблюдали, какое-то время как учительница двигалась к зданию правления, пока она окончательно не свалилась на крыльце. Они посмотрели друг на друга.
- Ну и что думаешь, Ральф? - спросил Хорнер.
- Я думаю, что теперь она бесполезна, здесь нужно что-то другое и более действенное, - ответил заместитель Хорнера.
Капитан пристально вглядывался в бинокль сквозь снежную пелену, наблюдая за Натальей Вячеславовной:
- Она жива, только ей никто не открывает. Дверь закрыта, но мне кажется, что это не единственный вход в здание. И вообще, где наша разведка? Ушло три группы, и нет ни известий, ни их самих. И мне это не нравится, Ральф.
Немного помолчав, Хорнер вновь обратился к Ральфу:
- Ну что можно предпринять более действенное?
- Ральф вздохнул, ему было что сказать, но на это надо было решиться. Хорнер заметил нерешительность заместителя.
- Ну же, Ральф. У меня абсолютно нет времени для вздохов и игр в благородство.
- Господин капитан, - начал Кеххель, - Не сочтите меня кровожадным…, очевидно, что есть и другие решения, но их я пока не вижу.
- Ну…, так что же вы видите? Выкладывайте, выкладывайте скорее.
- У нас есть дети, господин капитан…. Это заложники.
Хорнер посмотрел на Кеххеля:
- У вас была мать, Ральф?
- Я предвидел реакцию на своё предложение, но позвольте доводы….
- Ну….
- Три наши группы не вернулись с периметра, то есть, мы до сих пор не знаем, с кем имеем дело. Без сомнения, что противостоящая сила тут есть. Но мой самый главный аргумент, где она, кто и что это за сила? Я вполне допускаю, что покинь мы сейчас это здание, как нас постреляют в спину. И думать нечего…, за нами наблюдают, анализируют наши действия и уже имеется какой-нибудь план. Да возьмите хоть этого…, с арбалетом. И где теперь этот арбалет? Ведь кто-то его подобрал и скрылся и готов сопротивляться. А взрыв…, кого он похоронил? Я очень неуютно чувствую себя в этой стране. Мой опыт не служит мне, понимаете меня, господин капитан?
- Ну а дети? - несколько подавленным голосом спросил Хорнер.
- Русские сентиментальны…, поэтому дети помогут нам.
- Это не делает нам чести, но пока я не вижу другого выхода. Мне надо подумать, Ральф.
- Позвольте ещё, господин капитан? - немного помявшись, обратился Кеххель.
Хорнер кивнул.
- Мне кажется, что нас на лодке не ждут. Ну это всего лишь мои предположения.
- Кажется с фрау всё кончено, господин капитан, - произнёс Ральф, не отрываясь от бинокля, - Может, и в самом деле там нет никого, тогда, где они вообще есть?
- Хорошо, Ральф…. Через полчаса готовьте детей. К рассвету мы выйдем с ними, а сейчас мне надо всё хорошенько обдумать. Как только вернутся группы, сразу ко мне. И вот ещё что…, связь с лодкой держать постоянно.
***
Бориса Абрамовича затолкнули в тёмную классную комнату к детям, освещаемую лишь слабым естественным светом Луны, пробивающимся из-за штор и армейскими фонариками караула. Несколько испуганных пар глаз смотрели на него. Он откашлялся и обратился к одному из солдат, сидевших в комнате указывая пальцем на детей:
- Вы позволите?
Солдаты переглянулись, и один из них кивнул.
Учитель в ответ поблагодарил их и произнёс:
- Дети, прошу вас, не волнуйтесь, нам не сделают ничего плохого. Я буду с вами.
Что-то не давало покоя учителю, он беспокойно оглядел помещение и собравшихся в кучу ребят.
- Ну конечно же…, Мишина…, Наталья Вячеславовна Мишина…, её нет!
Страшная догадка змеёй вползала в сознание Бориса Абрамовича.
Он старался быть спокойным и, собрав всю волю в кулак, немного надтреснутым голосом обратился к детям:
- Дети! Кто мне скажет, куда вышла Наталья Вячеславовна? Ну же …, не бойтесь. Скажите мне.
Один из детей боязливо поглядывая на немецких солдат, произнёс:
- Борис Абрамович, а Наталью Вячеславовну увели солдаты.
Казалось, что учитель теперь перестал дышать: «То есть, как…, как это увели…, куда? Зачем им эта учительница? Без сомнения теперь в опасности. Но почему?».
Снаружи раздалась автоматная очередь. Все вздрогнули. Тревожное чувство охватило Бориса Абрамовича, но он старался держать себя в руках.
- Дети, - он вновь обратился к своим ученикам, замахав театрально руками выражая досаду, - Ах же…, ну конечно…, дети…, Наталья Вячеславовна на беседе. Простите…, я забыл…, совсем забыл, поэтому и спросил у вас. Её пригласил господин немецкий офицер и уж если мы оказались в такой, несколько трудной ситуации, то надо определить порядок наших действий. Не волнуйтесь, прошу вас. Она скоро вернётся.
Провидение избавило Бориса Абрамовича лицезреть, что было, и что стало с Натальей Вячеславовной, да и говорил он о возвращении, наверное, более себе. Счастлив был этот человек, который не видел, да и не мог видеть, как шла его муза по земле, спотыкаясь о замерзшие кочки и камни, падая на снег.
Снаружи здания вновь раздалась автоматная очередь. Несколько детей закрыли лица своими руками, девочки заплакали. Охранники быстро встали со своих мест, подняв оружие, один из них вскинул руку и сказал:
- Надо сидет!!!
- Да, да…, конечно…, мы сидим, - быстро заговорил Борис Абрамович, расставив руки полукругом как бы прикрывая детей.
Один из солдат переместился к дверям и занял позицию, второй же быстро встал к окну, одновременно наблюдая за детьми и Борисом Абрамовичем, не опуская своего оружия.
- Господин солдат, это же всего лишь дети!
- Молчать!!!- прикрикнул солдат, указывая рукой вниз, - На пол!!!
Борис Абрамович, которому неведомы были родительские чувства, вдруг начал ощущать доселе неизвестную ему тревогу, какую испытывают родители в минуту опасности для детей. Теперь это были его дети и он, смешно расставляя руки, как наседка, которая защищает от коршуна своих цыплят, пытался обхватить, укрыть этих плачущих детей от чужих солдат.
- На пол, лежать! - снова прикрикнул солдат, который начинал заметно нервничать.
- Дети, прошу всех лечь на пол и успокоиться. Нужно выполнять.
Борис Абрамович стал метаться между детьми, укладывая их на пол и стараясь успокоить плачущих девочек, произнося скороговоркой:
- Мы сделаем…, мы всё сделаем…, не пугайте их. Это всего лишь маленькие дети…, мы всё сделаем.
Он сорвал с себя старенький вязаный свитер и большой тёплый платок, которым обвязывал поясницу, разложив всё это на полу, что бы было не так зябко лежать, и пытался на него поместить хотя бы девочек.
Вся эта суета учителя стала несколько раздражать солдат:
- Лежать!!!
- Да…, да…, конечно, лежать…. Да что же это!!!- причитал Борис Абрамович.
Солдат, находящийся у двери, повернулся, и одним ударом свалил Бориса Абрамовича на пол, попав ботинком под сгиб колена. От резкой боли, которая тут же обездвижила его, учитель рухнул как подкошенный. Несколько детей вскрикнули от еще более сильного испуга.
Немец склонился над учителем и, похлопав по плечу, произнёс:
- Надо виполнят!
- Прошу вас…, не бейте меня больше…, при детях не бейте. Так не можно. Я учитель…. Не бейте меня при них, они же мои ученики, - повторял Борис Абрамович, уткнувшись в пол не в силах пошевелиться от обездвиживающей боли в колене.
- Надо виполнят! Понимай?
Дверь немного приоткрылась, и кто-то обратился к солдату.
Солдат, который находился у двери, о чём-то поговорил с подошедшим с той стороны, и вновь обратился к Борису Абрамовичу, показывая на пол в углу у большой стены, где кончалось окно:
- Надо вставай! Дети и ви, теперь вставай.
_______________________________________________________________________________________
- Spiel mir auf der Balalaika, einen russischen Tango*- (нем.) «Сыграй для меня на балалайке русское танго». Популярная песня в Германии 30-х годов. Один из исполнителей был Лео Моноссон, солист оркестра Пауля Гудвина.
- Funker hier lebendig! *- (нем.) Радиста сюда, живо.
- Link zu "Beteigeuze"! *- (нем.) Связь с «Бетельгейзе»
- Herr Jesus, und das gleiche in Helden trafen! * (нем). Господи Иисусе, и этот туда же, в герои собрался!
- So erhalten Sie alle bereit! Auf stellen, eine Frau auf der Straße! * Lehrer im Gemeinschaftsraum. (нем.). Так, всем приготовиться! По местам, женщину на улицу! Учителя в общую комнату.