Номен Нескио "Бетельгейзе" (военный приключенческий роман в 2-х частях).
В конце первой декады июля 1944 года, милицейский патруль завёл Сову и Горе в комнату для доставленных подозрительных граждан на железнодорожном вокзале города Тюмень. За столом, в глубоком кожаном кресле сидел дежурный по вокзалу, полноватый лысый майор и пил чай с баранками. Перед офицером двумя маленькими башнями возвышались банки с сахаром и крупным листовым чаем.
Он смерил ребят презрительным взглядом и, с удовольствием отхлебнув из гранёного стакана в подстаканнике дымящийся напиток, неторопливо отставил его в сторону, после чего далеко не свежим платком вытер вспотевшее, круглое лицо и еще раз осмотрев подростков, произнёс:
- Ну…, и что это за птицы такие? Так…, старшина Зимогор, доложи по форме.
Старший патруля, милиционер с погонами старшины доложил:
- Да вот, на воинский эшелон хотели пробраться.
Лицо майора засветилось от удовольствия:
- Вот как…, Дон Кихот и его шнырь Панчо Санса что ли? Мать его…. Так вы, получается, диверсанты? Ну…, тогда хайль Гитлер капут? Приехали, значит.
Сова зло посмотрел на майора и, сплюнув на грязный пол, произнёс:
- Я бы тебе сейчас как дал бы в рожу за Гитлера!
Не переставая ухмыляться и жевать баранку, майор ответил:
- О, как мы заговорили, а это получается угроза, почти нападение на представителя власти, при должностном исполнении. Не меньше! Расстрельная, однако, по законам военного времени, как говорится.
- А нас уже расстреливали, так что не пугай.
- Наверно добрые люди пожалели да не добили вас. Надеялись, что одумаетесь, ан видимо, что нет, - сказал майор, пытаясь придать своим словам рассудительный тон.
Сова скривил рот и ответил:
- Да уж…, особенно те, кто недобил нас, так точно добрые…, добрей не сыщешь, тока теперь они на небесах, с ангелами беседуют. Я их туда отправил, своими руками, можешь прям так и записать.
Казалось, что эта начинающаяся перепалка доставляла майору удовольствие, он буквально светился от счастья, на секунду перед глазами майора забрезжили погоны подполковника. Ещё бы, на лицо все признаки диверсии и убийства.
Разломив баранку на четыре части, он с удовольствием засунул себе в рот четвертинку и, пожевав, запил её чаем, снова обратившись к Сове:
- Запишу, запишу…, а ещё разберёмся, кто, как и кому помог отправиться на небеса. Ну а пока, урка занюханная, колись на кого ты шестеришь, на фашистов или врагов народа? Под кого лёг, в трудный для страны час? И ещё этого клопа за собой тянешь.
- Ну ты, сука ментовская знай, что я в жизни своей никогда ни на кого не шестерил и ни под кого не ложился!
- Ну-ну…, утихомирься. Да сколько там твоей жизни-то было, и что ты видел в ней кроме своих подельников, размышляющих как магазин подломить или старуху ограбить. Слюни пускаешь, когда видишь, как размалёванное бабьё трётся на коленях у взрослого жулья. На что ты еще способен, нашлась же шалава, родить такую падаль как ты.
Майор был доволен своими выводами и считал их, безусловно, правильными и точными. Развалясь в кресле, он достал пачку папирос и, громко отрыгнув, с удовольствием закурил, глубоко затягиваясь дымом ароматного табака, медленно выпуская кольца в потолок.
И через некоторое время опять обратился к Сове тоном хозяина положения:
- Ну чё…, наверно жрать хочешь, да покурить?
- Тебе-то что за нужда? - огрызнулся Сова.
- Ну а коли хочешь, так ползи на пузе и лижи сапоги, так я подумаю, может дам тебе баранку пососать, только языком надо добросовестно работать, чтобы до блеска. А…?
Майор взял баранку и, одев её на палец, покрутил перед Совой:
- Ну как…, не надумал? А может ты сыт, так я, оказывается, зря тут распинаюсь…?
Сова молчал, зло сверкая глазами.
Майор тяжело вздохнул и произнёс:
- Ну нет, так нет. Ладно, будь, по-твоему…, ну так я хочу услышать историю о том, зачем вам нужен был военный эшелон?
- Ничего я тебе не скажу, - тихо произнёс Сова.
Майор усмехнулся:
- Не скажешь? Так не говори, сам всё про тебя знаю. Слишком вольную жизнь ты себе выбрал и ничего тяжелее окурка в этой жизни не поднимал. Весь интерес твой так это украсть, отнять, ограбить, в то время как родина истекает кровью. Сверстники твои головы кладут на фронте, а ты в это время на «малине» отлёживаешься. Да ладно дело «малина», так теперь вот воинский эшелон приглянулся. Полагаю, оружие тебе понадобилось и нечего на меня своими зенками сверкать. Не туда ты попёр, парень. Светит тебе дорога в твою обитель, как говорится в казённый дом возвращаться, полагаю, ты недавно оттуда откинулся, так что пора уже к своим дружкам, на нары, на государственное обеспечение, так сказать. Сначала на малолетку, ну а там на лесоповал. Так и пройдёт твоя никчёмная жизнь, если прежде, где-нибудь не подрежут на зоне, намотав твой поганый ливер на напильник или заточку. Но даже если и выживешь ты, может и образумишься к старости, то, что можешь ты вспомнить, что можешь рассказать, какую пользу ты принёс стране? Да и кому будет интересно слушать твои воровские истории, разве что подрастающим недоноскам, но уж будь уверен, к тому времени мы всю вашу шваль поганой метлой и калёным железом выжжем и выметем.
Сова заскрипел зубами:
- Послушай ты, мильтон поганый, наел рожу тут…, в тылу, сидишь, бублики трескаешь. Что ты можешь знать про меня и про моих друзей?
Майор громко стукнул кулаком о стол:
- А ну-ка пасть свою закрой, - майор тяжело задышал, да так, что из носа вылетела сопля, плюхнувшись на стол, абсолютно не обратив на это внимания, тут же приказал патрулю, - Обыщите его?
Сова отскочил в угол и теперь стал походить на загнанного волчонка.
Старшина Зимогор и еще один патрульный по имени Семён двинулись было к Сове, приговаривая:
- Ты это чего, пацан, так встрепенулся? Ну, показывай, что у тебя там и давай….
Он не успел договорить, как Сова вытащил Колин пистолет «ТТ» и, взведя курок, направил ствол в сторону патрульных. У майора, который сидел за столом от удивления полезли на лоб глаза. Зимогор остановился, поднял руки и быстро сказал, стараясь придать голосу как можно больше добродушия:
- Та-а-ак…, тихо всем…. Ты вот что, парнишка, не дури, давай-ка без глупостей. Ты сейчас отдашь мне ствол, и мы разойдёмся каждый по своим делам. У тебя ведь есть свои дела, не так ли?
Сова страшно улыбнулся:
- Ага, угадал…, есть у меня дела…. Так…, а теперь замерли все!!! Власть сменилась! Кто шевельнётся, в момент завалю.
Немного придя в себя, дежурный медленно начал подниматься со своего места:
- Это ты, щенок что же…, будешь тут еще условия диктовать? А ну-ка, ребята, вяжите его!
-Товарищ майор…, - начал, было, старшина.
- Старшина, это приказ! Взять его! - заорал майор.
- На, сука, - Сова быстро развернул ствол в сторону дежурного и раздался выстрел, майор, охнув, мешком свалился в своё кресло.
Несколько капель крови взметнулись вверх и покрыли собой китель Сталина на портрете, висевшем на стене за спиной майора.
Его глаза всё еще выражали возмущение или недоумение поведением подростка, на губах ещё оставались крошки от баранок, но вскоре кровавая дорожка ото лба через нос поделила его лицо на две части. Звук от выстрела еще долго метался по комнате дежурного транспортной милиции, пытаясь вырваться наружу. Все замерли.
В установившейся тишине старшина произнёс:
- Тюрьма тебя ждёт, парнишка. Долго тебе там быть. Ты вот что натворил-то?
- Не подходи, легавый, - произнёс дрожащим голосом Сова и тут же обратился к Горе, - Ты должен сделать то, что мы задумали. Ты понимаешь меня, Горе-Андрюха?
- Зачем ты так, Сова? - закричал в полном отчаянии Горе.
- Помни Пересвета, Колю, Месье, Скрипку. Ты должен, Горе, - и вдруг внезапно трясущимися руками вставил ствол пистолета себе в рот, но потом, сразу же вытащил и снова ствол в рот.
- Не смей, Сова. Нет!!!
- Ы-ы-ы-ы…, - заревел Сова, и слёзы покатились из его глаз.
Мгновенно оценив ситуацию, видя нерешительность подростка покончить со своей жизнью, милиционеры кинулись и повалили его на пол, скручивая руки проволокой. Пуля после второго выстрела ушла в потолок. За ними к Сове бросился и Горе.
- Держите мальца, - крикнул старшина и один из патрульных скрутил руки Горе.
- Пацана не трогайте, не бейте малого! - кричал Сова, - Горе, только помни, что ты должен сделать. Помни Пересвета, Колю, Месье…. Пересвета, Колю, Месье….
Он не успел сказать всё что хотел, один из милиционеров запястьем руки ударил Сову в затылок и Сова, ломая нос, сильно стукнулся о пол и потерял сознание. Наступила тишина. Тяжело дыша, старшина подошёл к убитому майору и, осмотрев пулевое ранение, взглянул на часы, запоминая время.
Потом не торопясь, покрутил ручку телефонного аппарата:
- Дежурный…? - на том конце что-то ответили, и старшина произнёс, — Это старшина Зимогор. На вокзал «Скорую» и дежурку…. Пулевое ранение в голову…. Нет, сотрудник…. Да, погиб…, задержан…. Зачем нам что-то трогать руками…, первый раз что ли? Всё, ждём.
Потом обойдя стол майора, подошёл к Горе, которого крепко держали два милиционера и присев перед ним на стул спросил:
- Так о чём тебе говорил твой кореш? Что за задание ты должен выполнить, надеюсь, ты понимаешь, что всё очень серьёзно? А вот эти имена…, Пересвет…, потом это Мистер или как там…, это подельники? Целая банда у вас что ли?
Горе молчал и теперь смотрел, на убитого дежурного не отрываясь.
Старшина тяжело вздохнул и снова, посмотрев на майора потом на Горе, обратился к своим товарищам:
- Разденьте пацана, и обыщите. Досмотрите как следует.
Горе стал вырываться из рук. Один из милиционеров еще сильнее сжал руки Горя:
- Тихо-о-о…, тихо…, ты чего это так разнервничался-то. А ну охолонись-ка немного. Всё равно наша возьмёт, пацан!!!
Через несколько минут на стол перед убитым майором лёг лист бумаги, свёрнутый в конверт с надписью «г. Москва. Тов. Сталину И.В. Лично.».
- Верните письмо, - закричал Горе.
- Так, тихо всем…. Семён, вот что, - обратился старшина к одному из милиционеров, - Посиди-ка с мальцом там, в подсобке. На вот, пусть бубликов пожуёт. Дай закурить ему что ли, если он курит, конечно.
Семён кивнул и, подождав пока Горе оденется, вместе с ним удалился в подсобное помещение дежурной комнаты, где стояла солдатская кровать, тумбочка и керосиновая лампа. В комнате повисла тишина. Было нечто такое жуткое в самой обстановке, сидящий лысый майор с дыркой во лбу поверх удивлённых глаз и с открытым ртом, лежащий на полу без сознания подросток со скрученными руками и треугольный запечатанный конверт, адресованный Самому.
Старшина вновь оглядел присутствующих и произнёс, указывая пальцем трясущейся руки на конверт, как будто боялся, не то, что прикоснуться, а даже смотреть на него:
- Вот…, вот об этом пока никто не должен знать. Слышите меня? Ни одна живая душа.
С портрета на стене, на заговорщиков сурово смотрел Сталин. Зимогор рукавом вытер пот со лба и теперь старался взглядом не встречаться с ликом вождя.
- А может того…, вскроем, и прочитаем? - предложил один из патрульных.
- Может вскроем…, и может даже прочитаем, - ответил старшина, - Надеюсь не надо объяснять всю серьёзность положения, в которое мы попали? Лучше бы мы его вовсе не находили.
Все опять замолчали. Старшина подошёл к столу и накрыл своей фуражкой письмо.
Оглядев двух своих спутников, он спросил:
- Ну…, и кто возьмётся вскрывать…, читать?
Никто не решался.
Тогда старшина обратился к милиционеру, который предложил вскрыть и прочитать:
- Вот ты, - произнёс он, указывая пальцем, - Ну…, ты же первый предложил вскрыть и прочитать….
- Не-е-е-е…, промычал милиционер.
- Ну я так и думал…, чуть что, так в штаны навалите.
Окно осветилось фарами подъехавшего автомобиля.
Старшина быстро взял письмо и предупредил:
- Не было ни чего…, ясно. Раз читать не хотите, так вообще забудьте. Ну всё, наши приехали. Приступаем к разбору полётов. Ничего не сочинять, говорить правду, а то запутаетесь, еще хуже сделаете. Сёма, - крикнул Зимогор в сторону подсобки, - Давай сюда с пацаном!!!
Милиционер, которого звали Семён, привёл Горе в комнату.
Старшина подошёл к мальчишке и, показав уголок конверта, быстро произнёс:
- Значит так, я обещаю тебе, что доставлю по адресу вот это. Но только ты сейчас сразу забудь о нём. Поверь мне, я всё сделаю.
Горе смотрел, то на старшину, то на конверт, то, на связанного Сову, презрительно улыбаясь, ненавистью блестели его глаза. Но времени уже не было. Старшина быстро поднялся, давая понять, что разговор закончен и как можно дальше, куда-то во внутренний карман, убрал конверт.
Через несколько минут комната дежурного наполнилась народом, но сначала входившие, буквально замерли на пороге, увидев портрет Сталина, на котором была кровь.
Первым стоял следователь из прокуратуры, который тут же развернулся и скомандовал:
- Товарищи, на минуту прошу не заходить сюда, - и, выпроводив оперативную группу, быстро закрыл дверь.
Он растерянно оглянулся и спросил Зимогора, указывая на портрет:
- Это что такое?
Зимогор, так же в свою очередь оглядел своих товарищей, и ответил:
- А это вот раскинутые мозги товарища майора на портрете товарища Ста….
- Я знаю чей это портрет…. Вы допрыгаетесь…, вы доиграетесь, однако, - угрожающе проговорил «следак», придя в себя, — Значит так, до особого распоряжения портрет останется на месте, хотя не лишне будет приобщить его к делу. А пока прикройте его чем-нибудь, а то вид не очень как-то….
Зимогор достал из ящика стола газету и накрыл портрет. Комната снова наполнилась народом. Сову подняли с пола усадив на табурет, фельдшер сунул ему под нос тампон с нашатырём. Сова замотал головой, приходя в сознание и вскоре его и Горе, в сопровождении милиционеров увезли в городской отдел. Тело застреленного майора отправили в городской морг. Закончив следственные действия, все покинули комнату, опечатав входную дверь. Когда последний человек покинул помещение, возможно от сквозняка, газета слетела с окровавленного портрета, обнажив следы недавней трагедии. Лишь Сталин, наверно наблюдавший за всей этой суетой, в окровавленном кителе так и остался висеть портретом на стене.
***
Поздно вечером Зимогор вернулся домой. Стараясь никого не разбудить, он прошёл в кухню и, не зажигая света, сел за стол. События, произошедшие за последние часы этого дня, не давали ему покоя, но особенно тревожило письмо, лежащее у него в кармане, от которого, кажется, нестерпимо давило на сердце и учащалось дыхание. Намеренно оттягивая момент, когда можно будет вскрыть конверт, старшина встал и отодвинул на окне занавески, впуская уличный свет в тёмную кухню, потом достал пачку папирос, спички и снова сел за стол. Потерев свои вспотевшие ладони о штаны, он достал из внутреннего кармана письмо и осторожно положил его перед собой.
«Г. Москва. Тов. Сталину И.В. Лично», - он вновь перечитал адрес и осторожно попытался расправить немного смявшийся конверт своей широкой ладонью. От догоревшей папиросы Зимогор подкурил следующую. Внезапно в кухне зажёгся свет, и на пороге появилась супруга. Он быстро накрыл конверт пачкой папирос и своей рукой. Жена приблизилась к нему, положив руки на плечи:
- Ты чего впотьмах-то сидишь? Я не слышала…, ты так тихо зашёл.
Зимогор свободной рукой прикоснулся к её руке, похлопав сверху:
- Погаси свет, пожалуйста.
Она повиновалась и тут же спросила:
- Ты бы поужинал что ли?
- Уйди, уйди…, оставь меня…, не до ужина мне сейчас, - нервно произнёс он, - Прости….
Она вздохнула и, ничего не сказав, осторожно вышла из кухни, кутаясь в шаль. Зимогор посидел еще немного, прислушиваясь к тишине спящего дома, и взял конверт в, трясущиеся, как в лихорадке, руки.
Г. Москва. Тов. Сталину И.В. Лично.
Дорогой товарищ Сталин.…
Зимогор оторвался от чтения и поплотнее задёрнул занавески на окне, потом осторожно отодвинул руками деревянный подоконник, там был тайник, в котором лежал пистолет. Убедившись, что ему никто теперь не помешает, вновь обратился к написанному:
Дорогой товарищ Сталин, Иосиф Виссарионович! Я хочу сообщить Вам о том, что произошло в далёком посёлке Аламай, что на полуострове Ямал. Хочу донести до Вас то, как простые советские граждане, жители посёлка и местная милиция противостояли фашистским захватчикам, планировавшим высадку на берег Ямала с дальнейшим проведением диверсионных акций в населенных пунктах СССР по пути Главного Северного Морского Пути….
Вы должны знать, как погибла милиция и местные жители, Ерёмин, Ралья, Коробкин, Капочкин, Айза, Саване, учительница Мишина Наталья Вячеславовна лишилась рассудка и замёрзла, как погибли Негочи и Юлечка, как утонули Месье и Света, как были убиты Сергей, Володя, Максим и Хатяко. Миной разорвало Колючего и Божка, Балтика подорвал себя гранатами. Как эти дети, которым едва исполнилось за десять лет от роду, вместе с ссыльным монахом защищали деревянные макеты орудий, из которых лишь одно было настоящим. От ран Пересвет умер на руках Совы, сопротивляясь немецкой подводной лодке, которая расстреливала из орудий практически в упор безоружных людей. Как, с оторванной рукой, висевшей на лоскутке кожи, шёл в атаку на врага фельдшер с трубкой в зубах, держа в другой руке медицинскую пилу. Не все там были солдатами. А ведь мы победили их. Победили, потому что хотели жить, но не всем получилось остаться в это мире. Многих уж теперь нет.
Это всё Вы должны знать, товарищ Сталин.
Записал со слов учитель Коткин Б.А.
Передал Сова (далее кличка «Сова» была зачёркнута и написано), Савинов Андрей, воспитанник интерната п. Аламай, 16 лет.
Он несколько раз перечитывал это послание. Короткое письмо рисовало страшные картины происшедшего, где-то, в каком-то Аламае, о существовании которого, до этой минуты, Зимогор даже не догадывался. Для него, не совсем понятна была роль этих подростков. Но вот смысл написанного письма явно указывал на непосредственное участие в боевых действиях каких-то детей из интерната. Тем более, что речь не шла о событиях на оккупированной территории. Уж где находится полуостров Ямал, старшине было хорошо известно. Но как такое может быть? Какие-то макеты орудий с одним настоящим, подводная лодка, немецкий десант, в тылу такой глубины и вдруг какие-то боевые действия. А вот эти названные Совой имена, теперь обрели совершенно другой смысл. Пока это было просто трудно ему постичь.
- М-м-м…, - вырвалось у него из груди, и он заводил головой как будто бы у него затекла шея, что есть силы сжав руку в кулак. У него было огромное желание, что есть силы стукнуть кулаком по подоконнику,- Значит диверсанты, товарищ майор? - тихо, почти шёпотом произнёс старшина кому-то в ночное окно.
Перед глазами были эти два мальчишки, один стоял полураздетый, а другой лежащим на полу в крови со скрученными руками за спиной. Потом выстрел и ещё один. Старшина глубоко вздохнул и замер, он очнулся, понимая, что вот не мигая, очень долго смотрит в одну и ту же точку пытаясь осознать прочитанное:
- Эх ребятки, ребятки…, вот оно как бывает-то.