Номен Нескио "Бетельгейзе" (военный приключенческий роман в 2-х частях).
Всякий, кто хоть раз заглянул в стекленеющие глаза солдата,
умирающего на поле боя, хорошо подумает, прежде чем начать войну.
Бисмарк Отто
Андрей Максимов по кличке Горе, девяти лет от роду, сидел, держа за руку своего мёртвого друга Лёвку. Стараясь идти осторожно, Сова приблизился к мальчишке и присел рядом, осматриваясь вокруг. Увидев нечто там такое непонятное, лежащее неподалёку, он быстро отвёл взгляд, закрыв рукой глаза, и опустил голову, ему не верилось, что это когда-то было человеком, его одноклассником.
Посидев так несколько секунд, Сова обратился к Андрею:
- Ты откуда тут…? Слышишь меня, как тебя там…, Горе? Вдвоём мы, что ли остались…?
Горе не отозвался.
Сова вздохнул, с шумом выпустив воздух из ноздрей:
- Послушай. А это кто…? Кто это…? … Был Вон там…. А…? - кивая головой в сторону и осторожно потряс Горе за плечо, - Эй…, пацан! А ты как…, не ранен?
- Это Балтика…, и я не ранен, - ответил Горе, не отпуская Скрипку, абсолютно не обращая внимания на Сову, но наверно поняв о ком его спросили, - А ещё там, на берегу.... Только Божок и Колючий пропали и Месье…. А так я почти всех нашёл…. А это Скрипка…, знаешь Скрипку? Это мой друг.
Его чистый голос был спокоен, тихо так озвучивая страшную действительность. Этот голос как будто мальчика из детского хора. Такими голосами со сцен в то время славили великую страну и товарища Сталина.
Сова убрал руки. Ему нечего было больше спрашивать. Да и видел он всё сам, только вот Балтику не узнал.
- Ты это…, я Балтику прикрою…, ладно? А то он совсем…, совсем…, как на рынке… у мясников….
Горе наконец-то посмотрел на Сову. Сова, кажется, боялся этого взгляда и опустил глаза, как будто взял что-то чужое у старшего и более сильного.
- Я говорю…, позволь мне…, я прикрою его…, а то вот…. Балтику значит….
Горе покачал головой, согласившись на предложение, и снова стал смотреть на Скрипку, отвернувшись от Совы. Сова поднялся и подполз на коленях к тому, что было когда-то четырнадцатилетним подростком по кличке Балтика. Накрыть его было нечем. Стараясь не смотреть, он начал засыпать тело снегом, перемешанным с землёй. Снег намокал, окрашиваясь в бурый цвет.
Закончив, Сова вернулся к Горю:
- У него нет рук… Эй…, Горе! Давай покурим? У меня вот есть…, трофейные.
- Давай, - всё тем же чистым голосом ответил Горе.
- Да…, да…, я сейчас, - Сова вытащил пачку и трясущимися руками кое-как достав, подкурил две сигареты, протянув одну из них Горю.
Они опять замолчали.
- Ты добрался до тех, к кому тебя отправил Коля? - спросил Сова.
Горе отрицательно покачал головой.
Сова наблюдал за ним и вдруг крикнул:
-Э-э-э-эй…, ты чего, - выбив окурок из пальцев Горя.
Приблизившись, уголёк сигареты, обжёг их, образовав волдыри, но Горе как будто вовсе не замечал этого. Он так и сидел, даже не пошевелившись, всё еще не сводя взгляда с тела друга, и вдруг обратился к Сове:
- А ты не знаешь, где его марки…?
- Что? - не понял Сова.
- Альбом у него был…. С марками…. Ты взял…? Верни…, верни, Сова или я убью тебя…. Лучше по-хорошему…. Просто верни и всё, я не скажу никому. Моё слово.
Сова насторожился и в испуге, заморгав глазами, быстро заговорил:
- Что? Что ты сказал? Какой ещё альбом? Я не брал…, да я даже не видел его никогда. На кой мне сдались какие-то марки?
- Ты всегда брал всё что, хотел! Ты обижал моего друга, Сова! Ты хотел посмеяться над ним, когда он нарисовал себе угольком усы…, а еще ему Светка очень нравилась…. А ты, Сова….
Сова не дал ему договорить:
- Усы…, Светка…. Стой!!! Да ты что, Горе, ты о чём вообще?! Да я падлой буду, если такое было. Горе, ты должен мне верить!!! Эта шалава на Балтику все глаза проглядела, я не при делах…. Да я землю жрать стану!!!
Он повалился на землю и зарыдал, наверно впервые с тех пор, как помнил себя с малолетки. Слёзы, не самая хорошая рекомендация в «авторитеты».
Горе произнёс:
- Скрипка рисовал себе усы, угольком…, он Светке хотел понравиться…, он хотел себя взрослым увидеть…, понимаешь, а теперь вот…, - Горе схватил рукой за щёки Скрипку и повернул безжизненное лицо с одним открытым глазом в сторону Совы, — Вот, блядь теперь что, Сова…, вот…. Жри давай!!!
- Что?
Сова отшатнулся.
- Жри землю, Сова!!! Или я убью тебя…, если не ты меня!!! Убей меня, сука, что же ты? Или берегись!!!
Горе рванул куртку, за поясом у него был пистолет.
Сова зарычал:
- У-у-у-у-у…, а-а-а…. На…, смотри…, во-о-от!!!- он катался по земле, вырывая её подмёрзшие куски, перемешанные с лоскутками одежды и кровью, и двумя пригоршнями засовывал их себе в рот стараясь проглотить. Ствол автомата, больно ударив, рассёк ему губу, но он совершенно не обратил внимания на это, и теперь кричал что-то вперемешку с плачем, взахлёб, но понять его уже было невозможно.
Он опять услышал голос Горя:
- Не видел? Это правда…? Странно…, - с неподдельным удивлением произнёс Горе и, повернув голову, посмотрел в глаза Сове.
Сова, отплевавшись и совершенно не понимая, что происходит, проскулил, не решаясь больше призывать в свидетели поедание земли:
- Да…, правда, Горе!
- Так сказал бы сразу…, - снова абсолютно равнодушным тоном произнёс Горе.
Сова достал свой пистолет.
- Не сметь, Сова! Убери! Я не боюсь тебя! - Горе как будто видел спиной.
- Мама-а-а-а…!!!- Сова рыдал, как никогда в жизни и вот удивительно, ему теперь не было стыдно, разве что за секундную слабость, когда он достал пистолет.
И это его «Мама», обращение к совершенно незнакомой ему женщине, приносило облегчение. Вот ведь человек, в пору критических обстоятельств достаёт из самой низкой ступени своего подсознания это понятие, «Мама», абсолютно не беря в расчёт причины, по которым они расстались, а может и вовсе, не виделись никогда.
Ну а Горе сидел всё так же, немного покачиваясь то вперёд, то назад, как мусульманской молитве. Прошло еще около получаса. Тишина, да и сама земля не отпускали их. Сова затих и так же лежал, лишь всхлипывая иногда. Вскоре холодная земля стала возвращать его сознание. Он медленно поднялся на ноги. Было тихо было, разве что ветер властвовал на всём пространстве, то накрывая дымом то, что было когда-то посёлком, то сметая его прочь, в тундру или застилая море. Казалось, что и сумерки спускались вместе с дымом, только ветер унести их уже не мог. В какой-то момент Сове показалось что там, на на горизонте он заметил нечто такое. Протерев глаза, он стал всматриваться сквозь дымовую завесу. В приоткрывшемся море Сова увидел корабль. Подросток инстинктивно несколько раз махнул рукой как бы пытаясь отогнать дым от пепелищ, что мешал ему разглядеть судно и даже попробовал свистнуть, чтобы привлечь внимание. Судно шло своим ходом и Сова уже отчётливо видел его приближение.
Промысловое рыболовецкое судно, дрифтер «Марсельеза», водоизмещением до тысячи тонн, переделанное под боевой корабль «широкого назначения», как утверждала его полувоенная команда, потеряв треть своего хода из-за повреждений, тем не менее, двигалось к посёлку Аламай, после атаки неизвестной подводной лодки, непонятно каким образом оказавшейся в глубоком тылу.
Ранее «Марсельеза» входила в последний снаряжённый союзниками конвой 1943 года, но по разным причинам весь караван «разбрёлся» на морских просторах. Часть судов задержалась из-за поломок в порту Диксона, другие отстали еще раньше, лишившись собственного хода, и теперь ждали помощи, дрейфуя по воле стихий где-то в море Лаптевых в районе Северной Земли у мыса Челюскин, с риском вскоре быть затёртыми льдами быстро наступающей зимы в субарктических широтах русского Севера. Поэтому «самоходная» сцепка «Марсельеза» - «Святой Иосиф» двинулась вперёд, минуя Диксон, взяв лишь запас топлива, с целью как можно быстрее доставить продовольствие для фронта в пункт назначения. Но вот встреча с немецкой подводной лодкой окончательно разрушило все планы «продуктовой» конвойной единицы и лихтер «Святой Иосиф» был потоплен.
- Там корабль…, Горе!!! Слышишь меня…, корабль идёт, к нам.
Похлопав себя по карманам, Сова достал окуляр половинки трофейного бинокля с треснутой линзой и постарался разглядеть приближающееся судно. Подождав еще около пяти минут, на лице Совы появилась улыбка:
- Я это…. Слышишь…? Я точно не могу сказать…, стой! Да нет же…, Горе, это «Марсельеза». Там же твой пахан ходит?
- Это хорошо, - опять абсолютно равнодушно ответил Горе, - Очень хорошо, Сова…. Чего же ты кричишь? Сейчас Пересвет ему покажет….
- Да какой Пересвет…, что он там покажет? Нет Пересвета…, понимаешь? Уже нет! Он погиб…, на моих руках умер…. А это наш корабль, это наши идут…, к нам сюда идут! А еще люди какие-то внизу.
- Нет Пересвета…? - изумлённо произнёс Горе, - Хм…. Корабль есть, а Пересвета нет…. Марки есть…, а Лёвки Скрипки вот нет…, люди, а где же они были раньше, откуда они взялись…? Странно, да? Надо остальных предупредить….
- Кого…? Каких остальных…? О чём предупредить…? - Сова ничего не понимал.
- Да вот хоть Балтику…. Ты к нему ползи и шепни, только не буди сразу, он устал сегодня, ему трудно было. Я всё видел своими глазами…. Мол, корабль идёт к нам, глядишь, пожрать дадут. А…? Сова! Ты сейчас уже Балтику не ссы, он тебя не ударит…, а хотя надо бы тебе врезать разок…, только нечем ему тебе по роже дать, руки ему оторвало…, гранатами, или ты забыл?
Горе вдруг откинулся на спину и зашёлся звонким смехом, звук которого буквально рванул скорбную тишину, в котором потонуло обращение к Сове, хватаясь за живот, задевая ногами тело Скрипки иногда попадая по грязно-серому лицу своего друга, с трудом произнося:
- А ты же это…, жрать-то…, жрать-то уже не хочешь…, блядь, ты ж земли наелся!!! Хааа…, Сова-а-а…!!!
- Ты чего…, ты…, что с тобой…?
Обалдевшими, от такого зрелища глазами, Сова смотрел на своего товарища, а Горе в безудержном хохоте катался по земле не в состоянии остановиться.
Он не унимался, произнося сквозь смех и слёзы:
- Добавки, Сова…!!! Давай добавки…, смотри, сколько тут земли…, сколько тут всего!!! Жри её, Сова, давай…!!!
В какой-то момент, оказавшись на спине, он замолчал и, переведя дух, вдруг вытащив пистолет, сделал три выстрела в воздух:
- Вот, Сова…, первое, второе и третье!!!
Затворная рамка встала в заднее положение, показывая, что патронов больше нет. Горе мгновенно затих и распластавшись, лежал на земле.
Сова ногой откинул бесполезный пистолет и присев перед мальчишкой, своими ладонями обхватил его лицо, гладя по голове:
- Всё, Горе…, понимаешь? Всё. Наши идут. Ты только вот подожди, будет и первое, и второе и третье…. И марки мы найдём. Ты это…, надо ждать….
Было отчётливо видно, как стрелок на носу «Марсельезы» водил спаренным пулемётом по береговой линии. Люди с берега махали ему руками. Вскоре дрифтер причалил к тому, что когда-то было «ложным пирсом» и вооружённая команда стала сходить по трапу на берег. Однако стрелок не покидал своего места у пулемётной «спарки».
Несколько человек из караульной команды сопровождения «Святого Иосифа», приблизились к подросткам. Горе так же всё ещё лежал на земле. Сова же, на против, гордо стоял широко расставив ноги и сунув руки в карманы, за спиной висел немецкий автомат без магазина, вот только пистолета уже не было видно.
- Эй, пацан! А ну давай сюда! - сказал один из подошедших мужчин, махнув рукой, призывая к себе.
Сова усмехнулся и сплюнул на землю:
- Так сам подойди…, или боишься?
Матрос мотнул головой и сказал:
- Ты вот что, давай не дури. Я так понимаю, что ты воин, так что исполнять приказание старшего по званию!
- А мне, дядя, если честно, по хер старшие и все остальные! - зло произнёс Сова и стал снимать автомат с плеча.
Матросы подняли оружие.
Старший крикнул:
- Замри…! Дурак, дёрнешься, в раз тут положим!
Сова усмехнулся:
- Одни уже ложили, да так и не уложили…. Ну чё, отцы, обосрались? Да выдохните, пустой я…. Вон, ствол только один.
- Автомат сними и осторожно положи на землю, и давай без фокусов! А то сейчас быстро ласты скрутим.
Губы на лице Совы задрожали. Он медленно снял с себя автомат и положил на землю.
- Ну вот…, а сразу- то почему нельзя так сделать? Тут, брат, понимаешь ли, война, - сказал старший группы и, указывая на Горе, спросил, - А с ним-то что? Ранен?
Сова молчал.
Матрос глубоко вздохнул и произнёс:
- Понимаю. Это твой товарищ? Ладно…, ты вот что, пойдёшь сейчас к пирсу, а мы тут уж сами разберёмся. Иван, проводи бойца! - и легонько подтолкнул Сову к берегу, - Иди, воин, ты всё правильно сделал. Иди…!
Подойдя к Ивану, старший чуть слышно сказал:
- Ты посматривай за ним. Не в себе он, и видно из местных урок.
Иван кивнул головой и чуть приобняв за плечи Сову, повёл его к берегу, где стояла «Марсельеза», похлопывая по спине и бокам, ища оружие. Остальные матросы были уже рядом с Горем, осторожно подняв его с земли. Положив каску на землю, один из матросов усадил на неё Горе. Старший достал фляжку и немного смочил платок водкой, протерев лицо Андрея.
Подождав немного, он спросил:
- Парнишка…, ты меня слышишь? Моё имя Емельян. Дядя Емельян, стало быть. Ну а тебя как звать?
- Андрей, - ответил Горе, всё так же смотря мимо матросов куда-то далеко.
- Это хорошо, Андрей…, сыночек, а вот это по-нашему…. Ну а фамилия твоя как же будет?
- Максимов.
Матрос Емельян вздохнул и достал из кармана чистую тряпочку, в которой был завёрнут кусок сахара:
- На вот…, возьми…, у меня Монпансье имеется…, только не с собой…, там…, там есть, на корабле, в кубрике …, а сахар возьми…, ну же.
Горе молчал. Матрос поднёс сахар ко рту мальчишки и провел один раз сладким куском по губам.
- Ну же, Андрей…, - подержав сахар в руке, он убрал его опять в карман, - Тогда давай так, мы сейчас с тобой осторожно спустимся к берегу. Хорошо?
Горе поднял глаза на матроса и спросил:
- А Скрипка?
Матрос замер, оглядев своих товарищей, вновь обратился участливым тоном к Горю:
- Скрипка…? Так ты пианист что ли? Так и я на гармошке, знаешь, как могу, так мы с тобой…. Уу-у-у…. В общем, найдём мы твою скрипку. Я тебе слово даю. Верь мне.
- Скрипка он…, - сказал Горе, указывая кивком головы на тело Лёвки.
Матрос от досады тряхнул головой, сняв бескозырку и зачем-то стал тщательно отряхивать её от несуществующего чего-то.
- Вот оно как оказывается. Мы заберём его. Конечно, заберём…. Так пошли что ли?
- Нет! Я без Скрипки не пойду.
Емельян поднялся и посмотрел на обступивших его и Горе матросов:
- Вот что, ребятки, давайте-ка вперёд, посмотрите там всё. Может еще раненые есть. А я вот с мальцом пойду. Только помогите мне поднять товарища его, Скрипку значит.
Он осторожно, как будто старался не разбудить спящего мальчишку, взял Лёву на руки, теперь и матрос, и Горе отправились вниз к берегу. Горе шёл рядом с матросом и крепко держался за ремешки кобуры, как будто боялся, что Емельян может куда-то исчезнуть с телом Скрипки. Стоявший на носу корабля штурман Бориспек внимательно следил за Емельяном, нёсшим тело мальчишки и следовавшим рядом подростком и вдруг, быстро сбежал по трапу на встречу.
- Постой…, ты же Андрейка вроде как?
Горе молчал.
- Андрей, мы сейчас поднимемся на корабль, и ты расскажешь мне, что тут произошло, - сказал Бориспек и тут же обратился к матросу, понизив голос до шёпота, — Это сынишка нашего боцмана Максимова. А батя-то…. Старшина, вот что…, ты, значит, убитого мальчишку-то определи куда-нибудь. Необходимо организовать две-три группы из прибывающих местных гражданских и нашей команды, и собрать всех погибших в одном месте. Нужно постараться их всех опознать и переписать. Как твоё имя, матрос?
- Главный корабельный старшина Поргин…, Поргин Емельян. Я со «Святого Иосифа», виноват…, «Путь Сталина».
Матрос кивнул головой и вновь обратился к Бориспеку:
- Товарищ старший лейтенант, надо подождать, скоро вернётся разведка. Я-то вот, с мальчонкой, значит…, да вон они возвращаются.
Он кивнул в сторону группы матросов, показавшихся на холме и спускавшихся вниз по деревянной лестнице. Поргин осторожно положил тело Скрипки на землю, аккуратно сложив ему руки вдоль тела, и обратился к матросу, стоявшему на пулемётной спарке «Марсельезы»:
- Братишка, дай чего-нибудь…, вот прикрыть бойца нужно.
Пулемётчик взял в руки обгоревший бушлат, который лежал на ящике с песком и бросил его Поргину.
- Ну вот и славно, - более для себя произнёс Емельян, и осторожно накрыл лицо Льва Скрипки. Бориспек осторожно похлопал по плечу Горе, который, не отрываясь, смотрел за действиями старшины Поргина:
- Андрейка, пойдём на корабль, чайку тебе заварю. Вона как трясёт-то тебя, прям как в лихорадке.
- А где же мой отец? - тихо спросил Горе.
Бориспек растерянно оглядел матросов, как будто искал поддержки в них. Что он мог ответить на вопрос этого мальчишки.
- А ты слышишь, малец…, тут такое дело значит…, я говорю, это, ты к бате-то пока, значит…, не торопись. Понимаешь? Позже его увидишь…. М-да…, стало быть, погоди пока.
- Он убит? - Горе первый раз поднял глаза и пристально посмотрел на штурмана, - Что же вы молчите? Вы не бойтесь, скажите мне…. Папа мой…, что с ним? Я же понимаю, я не маленький, идёт война.
Бориспек взял Горе за руку, увлекая его за собой по трапу на борт корабля, приговаривал:
- Давай-ка сначала чайку. Эй, на камбузе, а ну быстренько нам чего-нибудь перекусить.
К месту причала «Марсельезы» постоянно прибывали люди. Одни шли пешком, вдоль берега, другие добирались на почалках со стороны реки Совы. Жители бросались к своим жилищам, пытаясь вытащить самое ценное и с ужасом наблюдали, как выделенная команда стаскивала трупы погибших в одно место, укладывая их в два ряда. Один ряд состоял из немецких солдат, другой ряд был наш, состоящий из детей, взрослой женщины и нескольких солдат. Пересвет находился чуть отдельно, как ссыльный. Дети, которых увел учитель, буквально сбились в кучу в ожидании того момента, когда матросы с корабля поставят большую армейскую палатку, определённую как пункт обогрева. Бориспек поторапливал с ремонтом корабля, который пытались произвести механики подручными средствами. Уже около пятнадцати минут он был не в силах отделаться от смешного человечка с одуванчиком волос вокруг лысины и в грязном пальто, одетым на одну лишь рубашку, несмотря на холод. Лишь чувство жалости не давало новому капитану «Марсельезы» послать или более того, выпроводить с борта этого человека.
- Товарищ полковник! Коткин…, я Коткин, Борис Абрамович, местный учитель. Я отвечаю за этих несчастных детей.
Бориспек в очередной раз посмотрел на своего просителя и уставшим голосом произнёс:
- Так вот, товарищ дорогой Коткин, я…, - Бориспек выдержал значительную паузу, и, показав пальцем на погоны, продолжил, - …, так вот, я, старший лейтенант, вам понятно?
- Я понял, мне понятно, но сейчас вы буквально полковник, от вас зависит жизнь и здоровье детей. Посмотрите на них. Вы даже не представляете, что им пришлось пережить….
Бориспек оторвал руку Коткина, которой он вцепился в борт бушлата, и тряс его, совершенно не обращая внимания на слова старшего лейтенанта.
- Мы делаем, всё что от нас зависит, поверьте. Как только залатаем топливный и запустим двигатель, то сразу же переведём детей на корабль. А пока небезопасно. Тут шутки плохи. Видите, как нас…?
Он не договорил, его слова потонули в рёве двигателя, от которого судорожно задрожал корпус «Марсельезы». Из открытых люков машинного отделения повалил густой дым, резко запахло горевшим машинным маслом, и вскоре показалось перемазанное лицо механика.
- Ну что там у тебя? - спросил Бориспек, склоняясь над люком.
- Порядок вроде, товарищ командир! Сейчас прогоним систему, посмотрим, что и как, и можно будет двигаться дальше, - ответил механик, стараясь перекричать шум двигателя.
- А до Архангельска хватит…?
- Дойдём, дойдём…, должны дойти, - закивал головой механик, вытирая руки о тряпку.
- Только не пойдём мы на Архангельск.
Скрывшаяся было голова механика, вновь возникла из трюма.
- То есть как не пойдём на Архангельск? А куда ж понесёт нас теперь?
Бориспек склонился над трюмом и ответил:
- Какой Архангельск с такими пассажирами? Далеко и небезопасно. Я не могу рисковать детьми. Что будет с ними, если ещё одна вот такая лодка нас атакует. И кто может поручиться, что мы не встретим по пути противника.
- Так это всё так, - рассудил механик, - А куда ж двинемся-то, товарищ командир?
- На Обдорск. Транспорт мы потеряли. Теперь не всё ли равно за что нас брить….
Из глубины трюма механика окликнули, и он сказал:
- Так я пойду?
- Иди, конечно, - ответил Бориспек.
Он протёр воспалённые глаза от защипавшего дыма и вновь обратился к Коткину, стоявшему чуть поодаль:
- Ну вот что, соберите детей и минут так через десять поднимайтесь на корабль.
- Спасибо вам, товарищ командир, вы просто не представляете…, - запричитал, было Борис Абрамович.
- Идите к детям, - перебил его старпом и быстрым шагом направился в рубку, отдав на ходу приказание попавшемуся навстречу матросу, - Боцмана ко мне!
Поднявшись на мостик, он долго смотрел на детей и суетившегося вокруг них учителя, пока не появился вновь назначенный боцман вместо погибшего Максимова.
- Вот что Акимыч, такое дело…, - обратился он к пожилому матросу, - Собери-ка у экипажа сухпай и весь, какой есть отдай на камбуз. И передай, пусть кок вывернется наизнанку но, чтобы через час на столе было первое, второе и третье и обязательно компот.
- С чего такая щедрость, командир? - добродушно спросил боцман.
Бориспек кивнул в иллюминатор и ответил:
- А вот с того…. Не теряй времени, Акимыч. А после обеда прими и расположи детей, что бы тепло им было. Протопи кубрики чем можно, но прежде проветри….
- А чем нельзя…, тоже можно?
- И чем нельзя…, тоже можно. Только корабль не спали. Ну в общем сам разберись на месте и учителя не забудь, а то без слёз не взглянешь на этого…, учителя. Заморыш, одним словом. Дай ему тельник что ли, тёплый и водки…, а то, как бы кони не двинул, трясётся весь, губы синие…. Тёплого питья им побольше…. Доктор пусть их осмотрит. Вот…, вроде всё. Мы идём на Обдорск.
Он обернулся к радисту и крикнул:
- Радио на Архангельск: меняю курс. Вынужден идти на Обдорск!
- Командир!
- Ну что ещё?
- А тот, мальчонка, сынишка Савелича…, уснул он…, так словно ангел,- сказал боцман, - Я вот смотрю на него, мордашка закопченная, а светится ликом. Я присмотрю за ним. У меня же семья в Ленинграде, вот и не знаю, что с ними…. Ладно, пойду, пожалуй.
- Ступай, сделай всё как надо, а экипажу объясни….
- Экипаж поймёт, чего там объяснять. А увижу, какая сука будет тушенку жрать втихаря, саморучно морду набью…, только нет у нас в экипаже таких.
Через двенадцать часов «Марсельеза» отошла от Аламая с первой партией эвакуированных жителей, направившись в Обдорск.
Протиснувшись сквозь битком набитый трюм, Борис Абрамович подсел к Сове и немного помолчав, обратился к нему:
- Послушайте…, послушайте меня, молодой человек.
- Чего тебе, - спросил Сова, - У нас уроки вроде как не запланированы…, каникулы..., так что отвали, звездочёт.
- Нет, Андрей, я по другому делу. Расскажите мне что произошло. А ещё вы не знаете…, я совершенно не нахожу Наталью Вячеславовну….
Сова с удивлением посмотрел на учителя и зло спросил:
- Училку…? А закурить у тебя есть?
Борис Абрамович изобразил подобие улыбки и ответил:
- Ой, а вы знаете, я совершенно не курю. Не понимаю, как можно это вдыхать в себя….
Сова покрутил пальцем у виска и сказал:
- Ты чего, дядя…, головой обморозился? Чего тебе рассказать? Как гранаты в руках разрываются? Или интерес, как пульки в башку влетают? Вали отсюда и не зли меня лучше.
Коткин закивал, но не ушёл, а тихо произнёс присев рядом:
- Я понимаю, очень даже понимаю вас. Душа ваша озлоблена, она ожесточена. Пережить такое в вашем возрасте, это не просто, это подвиг если хотите. Поверьте, мне…, я старше вас, уж примите этот факт, и могу рассуждать, хотя и вы уже не по годам хлебнули лиха. Но я обратился к вам, Андрей для того, чтобы, наконец, восторжествовала справедливость. Я обратился к вам, что бы вы помогли мне и мир узнал о трагедии, которая произошла тут. Я хочу написать письмо, но мне неизвестны некоторые аспекты….
- Чего тебе неизвестно? - спросил Сова.
Борис Абрамович кивнул головой и сказал:
- Ну да…, конечно…. Мне неизвестны некоторые детали…, подробности, и я бы очень просил вас рассказать мне об этом со своей стороны. Но более всего, трудность заключается в том, что это письмо нужно доставить по назначению, или хотя бы попытаться это сделать. Всё равно когда, но надо. Я хочу написать товарищу Сталину. Вы молоды, у вас впереди прекрасное будущее, вы сможете это сделать. Это не должно остаться в забвении.
Подбородок Совы затрясся, и он, что есть силы сжал губы. Подросток так и сидел на полу, уткнувшись лицом в руки, сложенные на коленях. Его плечи и совершенно седая голова вздрагивали от безудержного рыдания, которое тонуло в громком гуле двигателей корабля. Но скрыть состояние подростка было невозможно.
Борис Абрамович осторожно посмотрел на Сову и спросил:
- Андрей, Андрей, а Мишина, Наташа…, учительница…, Наталья Вячеславовна…, где она, скажи мне…. Эй….
Сова поднял заплаканное лицо и произнёс:
- Чего ты пристал ко мне со своей Мишиной?
- Я просто беспокоюсь….
- Да пошёл ты! - зло произнёс Сова, поднялся и, спотыкаясь о ноги и другие части тел пассажиров «Марсельезы», быстро покинул трюм корабля.
- Его просто надо понять, он устал немного, - рассуждал про себя Борис Абрамович, - Всё образуется, я просто уверен. Время вылечит…, вылечит, но раны останутся, он всего лишь мальчишка, только вот душа у него расстреляна, ранена очень сильно. А я подожду, я умею, у меня получится.