В 23 года я резко переменил свою жизнь – уволился с работы и уехал жить в другой город, где у меня не было никого кроме одного единственного друга. Мои знакомые и друзья недоумевали: «Зачем это тебе?» В Южно-Сахалинске у меня была слава, всенародная любовь, множество друзей и знакомых, должность заместителя главного редактора в самом популярном печатном издании региона, неограниченные возможности и перспективы. «Мы бы поняли тебя, если бы ты хотя бы поехал Москву покорять, но ты одну провинцию променял на другую провинцию», - говорили мне. Но у меня не было ответа. У меня внутри была пустота и мне нужно было её заполнить. Я был наслышан о прекрасном городе, стоящем на слиянии двух огромных рек, где очень красиво и где живет огромное количество замечательных людей, которые поймут и оценят меня, с которыми мне будет интересно и которым будет интересно со мной. Так и вышло. Едва ступив на асфальт Нижнего Новгорода, я оказался внутри огромной тусовки творческих людей – писателей, поэтов, музыкантов, художников, журналистов. Я упивался общением с этими яркими, талантливыми, удивительными и неординарными людьми, в каждом из которых заключался целый космос.
Через какое-то время состоялся здесь как профессионал – работал в одном из самых массовых изданий России и с большим удовольствием слышал, как коллеги, прочитав очередную мою статью, называли меня «королём репортажа». Но этот город и жизнь в нем постепенно перестала казаться мне идеальной. Я по прежнему любил и очень дорожил знакомством со всеми теми прекрасными людьми, которых мне открыл Нижний Новгород, но я понял, что не нужен им. Они меня очень любят, с удовольствием общаются со мной, но когда я заболел и лежал целую неделю один, погружённый в депрессию, никто не приехал меня навестить.
Работа в газете тоже вскоре перестала радовать. Зарплату платили настолько крохотную, что её едва хватало на проезд и обеды из одного блюда. Чтобы поужинать, я каждый день шёл на какое-нибудь мероприятие, где был предусмотрен фуршет для прессы. Обидно было работать за гроши, зная, какие доходы я приносил изданию. Некоторые крупные рекламодатели платили большие деньги за рекламные статьи и требовали, чтобы писал эти статьи именно я. Несколько раз я заводил разговор с главным редактором о том, что мне пора бы повысить зарплату, потому что получать на равных со студентами, делающими свои первые шаги в журналистике мне очень досадно, к тому же студенты живут на полном родительском обеспечении, а я вынужден всем обеспечивать себя самостоятельно.
- У нас сейчас нет возможности раздувать гонорарный фонд, - отвечала мне каждый раз моя начальница. - Да и не к чему тебе деньги, ты их пропьёшь. Ты ведь и сейчас каждый день умудряешься выпивать, а если тебе дать денег, то ты и работу прогуливать станешь.
Повышение в должности мне не светило по той же самой причине – что я алкоголик и абсолютно ненадежный человек. Все эти неприятные факты вгоняли меня в депрессию. Всё чаще стали посещать мысли: “А может быть и не стоило уезжать с Сахалина?” А может быть действительно моё место там? Но вернуться я не мог. Моей зарплаты не хватило бы даже на плацкартный билет до Хабаровска. Я стал всерьёз думать о том, чтобы пойти домой пешком, но меня останавливало то, что Сахалин – остров. Через Татарский пролив мне не переплыть.
Всё решил счастливый случай. В жизни каждого хорошего журналиста случаются минуты триумфа, когда он выдает настоящую информационную бомбу. Со мной очередной раз случился такой триумф. Я написал статью про судебный процесс над 17-летней девушкой, которую приговорили к условному сроку за избиение пяти милиционеров. Это был мой эксклюзив. Так получилось, что другие издания упустили эту тему из вида и я был единственным журналистом, изложившим историю во всей красе. Несовершеннолетняя девчонка ростом в полтора метра, которой на вид не дашь больше 15 лет шла по статье, по которой судят только самых отмороженных уголовников-рецидивистов. Не мне судить, кто там был прав, кто виноват. И девочка была хороша, такая, что палец в рот не клади и милиционеры – те ещё “защитники правопорядка”. Но сам факт!
Статью, что называется, “оторвали с руками” на обложку федеральной “толстушки”, выходившей многомиллионным тиражом. Вышла она под заголовком “Бой-баба”, а через несколько дней моя героиня уже рассказывала о том, как она докатилась до такой жизни, в эфире Первого канала на одном из популярнейших ток-шоу России.
Вскоре мне позвонили из московской редакции и сообщили, что в московской бухгалтерии меня ждет гонорар – около пяти тысяч рублей, вдвое больше моей месячной зарплаты. Положив трубку, я, не долго думая, а точнее – не думая вовсе, взял чистый лист бумаги написал заявление об увольнении сегодняшним днём и положил его на стол главного редактора.
- Но с чего это вдруг!? – удивилась начальница. – Работаешь в самом популярном издании страны, каждый день по фуршетам и банкетам ходишь, на любые концерты бесплатно. Чего тебе не хватает?
- В первую очередь мне не хватает денег.
- Неужели ты думаешь, что где-то тебе будут платить больше? Все нижегородские журналисты мечтают работать у нас.
- Вот пусть и работают.
- Но ты должен отработать по закону две недели.
- Я не хочу.
- У нас контракт с Горьковской железной дорогой и там обязательным условием прописано, что писать для них должен ты.
- В этом контракте никак не учтены мои интересы, так что выкручивайтесь сами.
- Я не отпущу тебя без отработки. Ты же не хочешь испортить себе трудовую книжку.
- Не хочу, но отрабатывать ничего не буду. Либо вы меня отпускаете, либо я все равно ухожу прямо сейчас и моя трудовая книжка будет жирным пятном лежать на вашей совести до конца вашей жизни.
- Ну хочешь, я пойду сейчас к директору и поговорю о повышении зарплаты для тебя?
- Не хочу. Нужно было вчера идти.
- А чего же такого сегодня произошло?
- А сегодня я решил уволиться, а если я что-то решил, то нет в этом мире такой силы, которая заставила бы меня передумать.
Через час я получил на руки трудовую книжку и расчет. Обзвонил друзей и сообщил, что устраиваю прощальную вечеринку в сквере на Черном пруду. Съездил на вокзал за билетом до Москвы, собрал свои нехитрые пожитки, уместившиеся в небольшую дорожную сумку и поехал прощать с друзьями. Вечером меня пьяного и счастливого посадили в поезд Нижний Новгород – Москва.
В столице я первым делом отправился в бухгалтерию за гонораром. Вместе с расчетом сумма получилась приличная, но на то, чтобы лететь самолётом всё равно не хватало пары тысяч рублей. Купив купейный билет до Хабаровска, я до самой ночи гулял по Москве. Так загулялся, что едва не опоздал на поезд. Пришлось запрыгивать в последний вагон уже на ходу.
За неделю доехал до Хабаровска. Билетов до Ванино не было. Пришлось ехать в общем вагоне до Комсомольска-на-Амуре. Общий вагон – это нечто! По своему устройству он похож на плацкартный, только полки там не в два этажа, а в три и места там не пронумерованы. Вагон был забит студентами под завязку. Мне повезло войти в числе первых и лечь на вторую полку, подоткнув сумку под голову. Через 20 минут рядом со мной лежало еще два студента. А некоторых полках их было по трое. Стоячие места тоже были заняты. Вагон был набит так же плотно, как набивается в час-пик автобус, везущий людей от спального района мегаполиса к центру. К счастью, не все ехали до конечного пункта. Поезд останавливался на каждой станции и в вагоне становилось всё просторнее. Вторую половину пути я уже ехал как король, занимая целую полку. А до Комсомольска поезд вообще доехал полупустым.
Комсомольск-На-Амуре – очень красивый город. Я гулял несколько часов и не мог налюбоваться улочками, бульварами, усыпанными золотой листвой. Но как ни красив был этот город, я с нетерпением ждал возвращения в свой родной Корсаков. Добравшись на электричке до Ванино, я, буквально на последние деньги, купил билет на паром без места. На оставшуюся в карманах мелочь купил пару буханок хлеба, чтобы не голодать в плавании.
Я стоял на верхней палубе парома «Сахалин 7», кутаясь в легкую куртку, подаренную мне другом перед отъездом, жадно вглядывался вдаль, туда, где за бесконечными волнами ждут меня мои родные берега. Я вспоминал свою маму, которую не видел больше года, сестру, маленького племянника. Без конца пел одну и ту же песню:
Меня не пугают ни волны, ни ветер.
Плыву я к единственной маме на свете.
Плыву я сквозь волны и ветер
К единственной маме на свете.
Я пел эту песню вслух, не стесняясь, что кто-то из пассажиров может внезапно оказаться рядом и услышать. Из глаз текли слёзы. Сердце рвалось из груди. Мне хотелось стать чайкой, чтобы оторваться от палубы и лететь вперед, навстречу маме ещё быстрее.
Так сложилось, что маму я увидел нескоро. В порту Холмска меня встретили мои друзья – коллеги по «Сахалинской Жизни». Мы так радовались встрече, что пили два дня подряд. Пили всей редакцией. На третий день ребята спохватились, что им нужно сдавать номер, но, поскольку вся редакция была в запое, газета была написана только на половину. Я не мог бросить близких мне людей в беде и вместе с ними включился в работу. С раннего утра мы засели писать газету, нещадно наполняя «водой» и фотографиями имеющиеся публикации, высасывая новости из всего, из чего только можно высосать. Но даже при всем при этом уже к обеду мы понимали, что нам не заполнить целый разворот. И на первую полосу не было бомбы. А она обязательно должна была быть! Мы не имели права ради дружеской попойки гробить репутацию издания, которое всех нас познакомило и подружило.
Мне пришла в голову гениальная мысль. Порывшись в фотоальбоме, привезенном из Нижнего Новгорода, я выбрал фотографию. На ней была моя знакомая девушка Таня со своей мамой и младшим братом. Обычная такая семья: красавица Танюша – студентка медицинского колледжа, отличница, умница; мама её Евдокия Степановна – доярка на ферме в глухой деревне одного из отдаленных районов Нижегородской области; брат – обычный десятилетний деревенский пацан. Летом мы с компанией ездили к Таниным родителям погостить. Там я и сделал это фото. Я хотел отдать его Тане, да как-то не удалось увидеться с ней до моего отъезда.
Я сел и часа за два написал душещипательную историю. Да простят меня Таня и Евдокия Степановна, их фотография вышла на первой полосе самого популярного сахалинского таблоида под заголовком «Спасла дочь от наркотиков». В статье рассказывалось как девушка попала в плохую компанию и начала употреблять героин. Участь ее могла бы быть столь же печальной, как участь большинства наркоманов, если бы не всепоглощающая любовь матери. Мать любила и принимала свою дочь даже в самом жутком состоянии, прощала ей грубости и оскорбления, воровство денег, которых и так не хватало в семье.
Чтобы понимать свою дочь, мать даже сама попробовала героин. Став для своей дочери самым близким другом, она сумела убедить её в том, что надо бросать эту заразу и вместе с ней претерпела все ломки, депрессию, суицидальные попытки. И теперь они – крепкая и здоровая семья. Перечитав написанное, я совершенно иными глазами посмотрел на фотографию. Евдокия Степановна теперь больше походила на главного бухгалтера Южно-Сахалинской фирмы, а Танечка уже была не тем нежным цветком. Все так же молода и красива, но в глазах – тяжелый груз пережитого. Статья действительно оказалась бомбой. Редакцию завалили письмами читатели, у которых дети – наркоманы. Женщины звонили и умоляли дать им телефон той самой матери, рыдая в трубку и уверяя, что в ней их последняя надежда.
На Сахалине я задержался ненадолго. У нашей газеты сменился собственник. Одна Московская компания продала её другой московской компании. Сначала мы не придали этому особого значения, ведь мы и старого то владельца никогда в глаза не видели. Какое дело нам было до нового, но уже очень скоро наша жизнь в корне переменилась. Новый собственник счел, что Оксана, совмещавшая должности главного редактора и генерального директора, не очень хорошо справляется с директорскими обязанностями. Ей на смену поставили женщину сорока лет. До сих пор в нашей редакции не было сотрудников старше тридцати и сорокалетняя тётя казалась нам древней старухой. Но возраст оказался не самым главным её недостатком. Она выселила из отдельного кабинета в журналистскую комнату Оксану и взяла на работу своего родственника – красивого, но совершенно бестолкового и глупого юношу, назначив его коммерческим директором. Юноша этот, как и сама директриса, ничегошеньки не понимал в газетном деле, называл полосы страницами, иллюстрации картинками, а статьи – рассказами. При этом он с важным видом учил нас жизни и регулярно отдавал распоряжения, над которыми мы дружно хохотали, как только он выходил из кабинета.
Однажды я случайно подслушал, как пришедший к нашей директрисе друг – известный на Сахалине тележурналист учил её:
- Да гони ты в шею всех этих малолеток-алкашей! Ты директор самой читаемой газеты Сахалина, а они тебя ни во что не ставят! Ты им зарплату платишь а они перед тобой пальцы веером загибают. Разогнать всех и набрать нормальных журналистов старой школы, которые будут работать за меньшие деньги.
Обидно было слушать такие слова от человека, у которого я когда-то взял интервью и написал хорошую статью, в которой он получился гораздо лучше, чем был на самом деле. Еще более обидно было, что успех газеты он приписывал своей подружке, которая не сделала для неё ничего хорошего. А нас – малолеток-алкашей, которые и сделали эту газету самой популярной и читаемой, с нуля подняв тираж до небывалых для всех остальных изданий высот, он хотел гнать в шею.
В отличии от своего юного заместителя, коммерческую жилку директриса имела.
- А давай сделаем рубрику «Кинопремьера» с Денисом Черновым, - предложила она мне. Будешь ходить на премьеры фильмов в кинотеатр «Премьер» и писать рецензии.
- Отличная идея! Только пусть кинотеатр «Премьер» платит за это деньги.
- Я договорюсь с ними, чтобы они давали тебе бесплатные билеты.
- Бесплатные билеты – это само собой, но Денис Чернов - это бренд! Упоминание его в названии рубрики рядом с другим коммерческим брендом нельзя купить за бесплатные билеты в кино.
- Хорошо! Я раскручу их на бабки, но для начала ты должен написать хотя бы одну рецензию, чтобы они видели, как это круто выглядит в газете.
Я сходил в кино. Через неделю сходил ещё раз, а потом ещё. Мне очень нравилось бесплатно посещать все премьеры, но хотелось ещё и получать за это деньги. Но на все мои вопросы про деньги директриса отвечала, что мол вот-вот и кинотеатр начнет платить. То у них денег нет, то прокурорская проверка, то счета заморозили. У меня возникло ощущение, что начальница обманывает меня – получает с кинотеатра черным налом и жадничает – не хочет делиться со мной. Я нашел идеальный способ проверить. В городе было два конкурирующих друг с другом кинотеатра. Я позвонил директору «Октября» и предложил ему стать спонсором рубрики. Директор обрадовался. Сказал, что будет очень рад заключить с нами договор с начала следующего месяца.
- А нельзя ли прямо с сегодняшнего дня начать? Я готов первую публикацию сделать безвозмездно, если вы мне бесплатно дадите билеты.
- О чём речь! Конечно! Сколько вам нужно билетов?
Я позвал в кино всю редакцию, за исключением, конечно директора и её юного заместителя. В этот день была премьера «Даун-Хауса» Ивана Охлобыстина. Впервые я писал рецензию с огромным удовольствием, с юмором, шутками и прибаутками, а название рубрики «Кинопремьера с Денисом Черновым» мы заменили на «Кино с Денисом Черновым», чтобы у читателей никаких ассоциаций не возникало с конкурирующим кинотеатром.
Наша грозная начальница до этого самого момента не имела привычки вычитывать, да и даже просто просматривать газету перед выходом ее в тираж. Про наш редакционный поход в кинотеатр «Октябрь» она узнала от директора «Премьера». В этот день мы впервые увидели её в гневе. Можно даже сказать – в ярости. Она орала, топала ногами, визжала, брызгала слюной. Мои самые скверные подозрения в её адрес подтвердились. В течение полутора месяцев она получала деньги с кинотеатра и клала их в свой собственный карман. Наживалась на моем добром имени, не ударяя при этом пальцем о палец и даже не удосуживаясь прочитывать номер, подписываемый в печать, что является её прямой обязанностью. На этом моя карьера в «Сахалинской жизни» закончилась.
Нет. Меня не уволили. Даже после такого удара у моей директрисы не поднялась рука выгнать курицу, несущую ей золотые яйца, но я сам уже более не мог работать под руководством такого человека. Меня звали на работу обе сахалинские телекомпании, но родной остров снова был мне не мил. Снова хотелось на большую землю – туда, где пароходы ходят по рекам, а поезда – по темным подземным тоннелям. Я получил расчет и улетел в Нижний Новгород.
Поселился все в той же «нехорошей квартире» на окраине Нижнего Новгорода и устроился на работу в местную газету, в которой сменился собственник. Дочка бывшего мэра решила заняться бизнесом и папа не придумал ничего лучше, как купить дочке разорившуюся газету с известным в городе именем.
Дочка мало что понимала в издательском бизнесе, как и вообще в бизнесе, поэтому всеми делами заправляла её подруга ушлая блондинка, способная втереться без мыла куда угодно. Подружка набрала новую команду. Моего хорошего друга Митю пригласили главным редактором. Он привел с собой меня и нашего общего друга поэта Илью Куртинина, известного в творческой среде под прозвищем Нос.
Старая редакция состояла из нескольких бабушек пенсионного возраста, одного сильно пьющего политического обозревателя и молодящегося франта лет 45, который входя в редакцию пел оперным сопрано фрагмент какой-нибудь арии и поочерёдно делал старушкам комплименты.
Нас – пришлых новичков в коллективе невзлюбили. И это было вполне закономерно. В их глазах мы были такими же нехорошими людьми, какими в наших глазах выглядела новая власть в «Сахалинской жизни». Мы разрушили их тесный уютный мирок, надругались над укладом работы, формировавшимся на протяжении десятилетий.
Началось всё с того, что Митя отказался принимать их рукописи. До нашего появления компьютеров в редакции было только два. На одном наборщица набирала сданные в печать тексты, на другом верстальщица верстала газету. Журналисты писали от руки, а главный редактор – женщина преклонных лет – редактировала их красной шариковой ручкой.
Митя отказался читать каракули бабушек и потребовал от руководства оснастить редакцию компьютерами и заявил, что тексты будет принимать только в электронном виде. В тот же день мы с почестями проводили на пенсию одну старушку, которая не сумела пережить этой реформы. Остальные крепились и часами колдовали над клавиатурой, превращая в электронные байты свои буковки и запятые.
Еще через неделю мы простились со второй старушкой, не сумевшей пережить правки, вносимые в ее тексты новым главредом. Митя беспощадно сокращал сдаваемые ему тексты, уменьшая их вдвое, а иногда и втрое. Например фразу «В мае месяце прошлого года жительница дома №27 по улице Коминтерна Тамара Ивановна Гаврилова обращалась к главе администрации Сормовского района Нижнего Новгорода Сергею Ивановичу Иванову с жалобой на непрекращающуюся течь кровли дома, в котором она живет» он превращал в «Год назад жительница Сормова Тамара Гаврилова жаловалась главе районной администрации на текущую кровлю». Эти правки ветераны пера воспринимали, как личные оскорбления. Десятилетиями их зарплата складывалась из количества написанных ими строк и сокращение текста было равносильно грабежу. Как ни старался Митя убедить их в том, что отныне количество ударов по клавишам компьютера не сильно влияет на размер зарплаты, простить ему вмешательства в их авторские тексты они не могли.
- Мало того, что эти мальчики сами писать не умеют, так они и наши тексты уродуют, чтобы их каракули не выглядели такими убогими на фоне наших материалов, - тихонечко сокрушалась одна.
- А во что они превратили нашу газету! – вздыхала в ответ другая. – Это же жёлтая пресса какая-то. А этот рыжий, - перешла на шёпот, отчего её шипение стало звучать еще громче, - он вообще сидел в тюрьме.
- Правда что ли?
- Точно вам говорю!
- Ну я так и думала!
Мы действительно быстро превратили коммунально-социальный вестник в таблоид. Илья Куртинин часами высиживал в залах областного суда, вытаскивая на свет подробности громких преступлений и кровавых убийств. Я маршировал по центральным улицам города под знаменами нацболов, рассказывая о жизни современных революционеров, ходил в рейды с милицией, участвовал в спасательных операциях МЧС, каждый раз вновь и вновь утверждая себя в статусе короля репортажа. Чтобы бесплатно ходить в кино, я стал вести рубрику «Кинопремьера». В Нижнем Новгороде кинотеатры не хотели платить за мое имя деньги, но бесплатные билеты у меня были в большом количестве.
Эйфория от участия в новом проекте закончилась очень быстро. Дочка бывшего мэра очень быстро наигралась в медиа-магната. Как зарабатывать газетой деньги она так и не поняла, а тратить папины на зарплату сотрудникам она не хотела. Начались задержки зарплаты. Деньги давали маленькими порциями. Их иногда даже не хватало на проезд.
Однажды мы с Носом шли после работы вместе на остановку. На душе было грустно.
- А хочешь, я тебя познакомлю с Громовой? – вдруг предложил он мне.
- Опять обманешь?
Однажды он уже предлагал познакомить меня с Громовой. Я был наслышан о ней – молодая, красивая, незамужняя. Она снимала небольшую квартирку в центре города и у неё дома постоянно собирались интересные компании интеллектуалов, к которым относился и Илья. Мы с ним пошли. Дошли до её дома, но в последний момент Нос передумал. Наплёл что-то невнятное и куда-то испарился. Для него это было обычное поведение. Никому даже в голову не приходило обижаться на него за такие выходки.
- Нет! Не обману. Пойдем.
Саша действительно оказалась умницей и красавицей. Она накормила нас вкуснейшим, только что сваренным борщом. Мы до позднего вечера сидели у нее на кухне, слушали музыку, смеялись и болтали на самые разные темы. Я готов был сидеть так бесконечно, но пора было и честь знать. Автобусы вечером ходили очень плохо, а ехать мне было очень далеко. Мы раскланялись. Я записал телефон Саши и мы с Носом раскланялись и разъехались по домам.
Через несколько дней я позвонил ей и пригласил в кино. Она охотно согласилась. Мы встретились сразу после работы и перед кинотеатром долго гуляли. Мне было с ней очень интересно и очень легко. Она очень нравилась мне, но чувства влюблённости, сковывающего и будоражащего кровь, не было. Было такое чувство, что мы знакомы тысячу лет.
После кино мы долго не могли расстаться. Я видел в Саше свое спасение от одиночества и я понимал, что ей тоже со мной хорошо. Но пригласить её в тот гадюшник, в котором я жил, я не мог, а напрашиваться в гости к девушке мне не позволяло моё воспитание.
Наступили майские праздники. Саша уехала на несколько дней к маме, где жил её сын от первого брака. А я все праздники работал, тщательно выбирая мероприятия, на которых бесплатно угощают журналистов, потому что денег не было даже на проезд. Накануне 9 мая дочка бывшего мэра расщедрилась и подкинула нам немножко денег. Этот День Победы я не забуду никогда. С утра я сходил на военный Парад. А после решил позвонить ей. И, о чудо! Она оказалась дома и пригласила к себе в гости. Я купил курицу гриль, бутылку разливного кваса и букет подснежников. А еще на параде мне вручили красный шарик, надутый гелием. Таким я появился у неё на пороге.
Только я вошел, как раздался телефонный звонок. Друзья пригласили Сашу на шашлык. Мы съели курицу и отправились вместе на откос, где собралась огромная компания. Это действительно были необычные люди – веселые, умные, добрые, талантливые. Мы ели жаренные на костре сосиски, выпивали, пели под гитару военные песни до самой ночи. На этот раз мы не смогли расстаться с Сашей. Мы приклеились друг к другу так крепко, что разлучит нас только смерть, да и то лишь на время.
Вы прочли рассказ из цикла "Бог любит Дениску"
Это сборник автобиографических произведений невеликого русского писателя. Прочесть другие рассказы из этого цикла можно, кликнув по хештегу #бог любит дениску
