Я осторожно поставила шар на стол. Признаться, мне меньше всего хотелось так легко сдаваться, но выхода, похоже, не было — нас поймали на краже, от идеи унести что бы то ни было отсюда хочешь-не хочешь приходилось отказаться.
— Вы не понимаете, — тем не менее, я попыталась оправдаться, — мы не какие-то там воровки. Граф замышляет недоброе, поверьте! Это вопрос жизни и смерти!
Лицо фрау Гештальт смягчилось.
— Ох, девочки, — сказала она с каким-то странным сожалением в голосе, — на самом деле, это вы не понимаете! Пожалуй, мне стоит кое-что рассказать вам, но для начала необходимо покинуть кабинет директора, вам здесь находиться никак нельзя. Пойдёмте со мной.
Мы вышли вслед за фрау Гештальт в коридор, и она аккуратно затворила за нами дверь. Позвякивая ключами, она вела нас по коридорам гимназии, которые сейчас были совсем пустыми. Внизу слышались звуки музыки, хлопанье дверей и заливистый смех, но здесь было темно и тихо.
Наконец, мы остановились у маленькой дверки в конце коридора на втором этаже. Фрау Гештальт отперла замок и посторонилась, чтобы пропустить нас внутрь. Мы зашли, и учительница, зайдя следом, чиркнула спичкой и зажгла лампу.
Тусклый свет осветил крохотную каморку, где помещался только письменный стол, стул, узкая лавка и простенький шкаф-картотека.
Фрау заняла место за столом и указала нам на лавку. Мы уселись.
Женщина устало провела ладонью по лбу и машинально поправила прическу. Сегодня волосы ее не были стянуты в безукоризненный узел, они были высоко подняты и лежали волной, бордовое бархатное платье открывало плечи. Вопреки обстоятельствам, сейчас она казалась совсем не такой строгой, как обычно. Подперев рукой подбородок, учительница внимательно посмотрела сначала мне в глаза, затем Кити.
— Вот что, девочки, — начала она, — по правилам школы я не должна с вами об этом говорить, поэтому надеюсь, что этот разговор останется только между нами, — фрау Гештальт сделала паузу. — Я могу на это рассчитывать?
Я и Кити дружно кивнули. Фрау продолжила:
— В таком случае я открою вам для начала главный секрет: у нас очень необычная школа, — фрау Гештальт замолчала, будто ждала какой-то реакции. Мы не произнесли ни звука, и она заговорила снова: — Об этом мало кто знает, даже не все родители наших учеников осведомлены, но мы принимаем только детей с магическими способностями. При приеме в школу, дети проходят собеседование, выполняют задания и тесты, но они и сами, как правило, не подозревают, на что направлена проверка. Многие дети с выдающимися способностями в математике, языках, естественных науках получают в результате отборочных испытаний отказ, правда, в большинстве случаев мы рекомендуем таких детей в более престижные учебные заведения.
— Так, значит, я... — робко спросила Кити, — тоже обладаю способностями?!
Фрау Гештальт уверенно кивнула:
— Да, все вы, — она помедлила, — но есть одна сложность. Проблема заключается в том, что дети, даже рождённые с задатками мага, в переходном возрасте могут потерять свою силу, — фрау Гештальт усмехнулась. — По правде сказать, они могут и вовсе никогда не узнать, что когда-либо обладали силой. Причина в одной особенности созревания магического сознания, такой, что маг обретает настоящую силу, лишь в том случае, если он вовремя сделает выбор своего магического пути: пути Добра или пути Зла. Но совершить такой выбор искренне может только ребенок, невинное дитя! Если же до свершения выбора маг вступит в юность, то навсегда потеряет свой дар.
— И что же означает "вступить в юность"? — осторожно спросила Кити.
Фрау Гештальт несколько смущённо улыбнулась:
— Первый поцелуй – вот граница между детством и юностью.
Мы переглянулись. Мы ведь уже были чудесным образом осведомлены о важности выбора добра или зла до первого поцелуя. Теперь выяснялось, что все до единой девочки нашей гимназии должны были сделать точно такой же выбор, и последствия для них могли быть почти также катастрофичны: потеря магических способностей! Навсегда!
— Но почему же вы не предупреждаете всех учениц об опасности? — не выдержав, воскликнула я. — Такая вещь, как поцелуй, может случиться практически с любой из нас! Зачем тогда бал? Да там добрая сотня мальчишек!
Фрау Гештальт грустно усмехнулась.
— По правде говоря, мы не вправе сообщать детям до совершения ими выбора об этих обстоятельствах, поскольку таким образом мы можем повлиять на выбор ученицы. А выбор, сделанный под каким бы то ни было давлением, к моему великому сожалению, тоже навсегда лишает магической силы.
Фрау Гештальт замолчала, как бы оценивая нашу реакцию. Затем снова заговорила:
— Ну а насчёт допустимости проведения балов мы до сих пор дискутируем. Лично я считаю, что любые запреты только подогревают интерес учениц, они также будут стремиться встречаться с мальчиками, только уже без надзора. На мой взгляд, это куда опаснее.
Фрау помедлила, будто размышляя, стоит ли рассказывать дальше. Затем, словно решившись, продолжила:
— Издревле повелось, что в нашей школе имеют возможность учиться лишь те, кто выбрал путь Добра, Светлую Магию. Гимназистки, избравшие путь Темной Магии к дальнейшему обучению не допускаются. Магическое руководство давно решило, что не в наших интересах обучать и воспитывать черных магов. Если же ученик совершит первый поцелуй до избрания им своего магического пути и лишится магической силы, он также будет вынужден продолжать свое обучение в другой школе. Разумеется, мы рекомендуем девочек в лучшие гимназии страны, но двери нашей школы становятся для них навсегда закрыты.
Я снова взглянула на Кити, на ее лице был нарисован ужас. Вера, стоявшая рядом со мной, почти не дыша, больно стиснула мое плечо. Я нахмурилась.
— Но для чего вы сейчас нам все это рассказываете, если это запрещено?!
Фрау Гештальт приподняла одну бровь.
— О, у меня есть причины! К тому же вы сами вломились в кабинет директора школы. Что мне, по вашему, оставалось делать? Сдать вас графу? Представить на отчисление? Или же попытаться объяснить вам особенности поведения графа, чтобы предостеречь вас от дальнейших попыток подобными вторжениями разрушить свою судьбу?
Кити вздернула подбородок:
— Простите, но пока что нам ровным счётом ничего не понятно.
Я согласно кивнула:
— Вы хоть знаете, кто граф такой? И что он замышляет против нас?
Фрау Гештальт тихо рассмеялась.
— Поверьте, я знаю. Наберитесь терпения, и вам тоже все в скорости станет понятно.
Учительница откинулась на спинку стула и продолжила:
— Пока ученики делают свой выбор, в первые годы обучения, мы не добавляем в их программу никаких магических дисциплин. Как я уже говорила, важно, чтобы дети не знали, к чему их готовят. Разумеется, существуют отпрыски магических семейств, которые с самого начала знают, чему им предстоит в этой жизни учиться, но для таких детей вопрос выбора, скажем так, значительно проще. Мы же в первые годы обучения лишь наблюдаем, а наставления учителей на данном этапе касаются в основном общеобразовательных предметов, ну и, конечно, нравственного воспитания.
Учительница откашлялась.
— Однако наступает такой момент, когда мы узнаем, что выбор сделан, — фрау Гештальт вновь внимательно посмотрела в глаза мне, а затем Кити, — тогда ученик уже становится полноценным магом и приступает к настоящему обучению. В этот момент в жизни волшебника происходит одно чрезвычайно важное событие. Он получает аурина.
— Кого? — спросила я.
— Что? — воскликнула Кити.
Фрау Гештальт сделала вид, что не слышала наших вопросов.
— В исключительных случаях, при повышенной опасности для будущего волшебника или в иных особых обстоятельствах, маг может получить аурина ещё при рождении. Но и в таком случае ему позволено открыться своему подопечному, лишь когда им сделан выбор.
Фрау Гештальт обвела нас внимательным взглядом и, убедившись, что мы крайне сосредоточенны, сказала:
— Аурин – это самая великая драгоценность для любого мага, это его помощник, друг, ангел-хранитель. Для аурина нет ценности выше, чем жизнь и благополучие его подопечного. Я говорю "подопечного", поскольку аурин не служит своему магу, напротив, он может поступить даже в разрез с его пожеланиями, если будет уверен, что маг действует себе во вред. Иметь аурина — величайшая привилегия мага, поскольку в некотором смысле аурины обладают несравненно большей силой, чем любой волшебник, поскольку им чужда забота о собственном благополучии, ими движет всегда и только благополучие их подопечных.
Я украдкой взглянула на Веру. В эту минуту на ее лице играла целая гамма чувств: удивление, недоверие, радость и что-то ещё, что мне не удалось распознать. Когда же я взглянула на Кити, то увидела одну лишь всепоглощающую тоску, будто она только что потеряла все самое дорогое в жизни.
Я снова обернулась к фрау Гештальт и выжидающе посмотрела на нее. Она заметила выражение моего лица и поспешила продолжить:
— Так вот, девочки, граф Мелье – аурин! Красный шар, который вы видели в его кабинете и чуть было не похитили, душа его подопечного, то есть для графа – нечто бесценное, самое главное, смысл его существования. Как вы думаете, простил бы он вас, доложи я ему о попытке похищения шара? Оставил бы в школе? Навряд ли!
Мы снова переглянулись. По моей спине пробежал холодок. Что и говорить, о подобной вероятности никто из нас не подозревал.
— И кто же спрятан в этом шаре? — не удержалась я от вопроса. — Ещё не рождённый волшебник? Дитя? Или какой-нибудь очень маленький колдун?
Фрау Гештальт улыбнулась:
— О, этого не знает никто, кроме графа. И никто никогда не посмеет задать графу этот вопрос, поскольку реакцию его предугадать невозможно. Представьте, есть ли у вас нечто самое ценное, очень личное, то, о чем вы даже другу не рассказывали? Какие чувства возникнут у вас, начни кто интересоваться вашим секретом? Если вы ответите себе на этот вопрос, тогда вы поймёте и графа.
Я заметила, как Вера и Кити покраснели, будто подумали об одном и том же. Сама же я почувствовала себя сбитой с толку, будто меня заболтали, обвели вокруг пальца. Я посмотрела на фрау Гештальт с недоверием, но та улыбалась своей привычной сдержанной улыбкой, что я невольно ощутила успокоение: с самого начала моего пребывания в этом мире эта дама была единственной из всех взрослых, кому мне хотелось доверять, рядом с кем я чувствовала себя под защитой, и в эту секунду мне отчаянно захотелось, что бы она осталась нашим союзником.
Внезапно я услышала рядом с собой Верин голос:
— Но что же наши аурины? Когда мы получим своих? — фрау Гештальт не реагировала, тогда Вера слегка толкнула меня в плечо: — Спроси, Вероника, где же наш ангел-хранитель.
Я передала ее вопрос фрау:
— Известно ли вам, фрау Гештальт, что-нибудь о наших ауринах?
Фрау Гештальт помялась, будто раздумывала, давать ли нам честный ответ. Затем произнесла:
— К сожалению, доподлинно мне ещё ничего не известно об этом. Говорить же о своих домыслах я не имею права. Я и так сказала вам больше дозволенного, но считаю, что нарушила правила во благо. Прочее же насчёт своего колдовского дара вам, девочки, следует выяснить самостоятельно, — фрау Гештальт перевела дух: — А теперь ступайте на бал, до конца праздника осталось совсем немного! А мне необходимо ещё привести мысли в порядок, прежде чем я вернусь к гостям.
Мы встали и, поклонившись, вышли из комнаты.
Стоило нам отойти на безопасное расстояние от кабинета учительницы, как Кити остановилась и больно вцепилась в руки мне и Вере. Мы посмотрели на нее. В глазах подруги стояли слезы.
— Что с тобой? — спросила я, не понимая, что из услышанного могло Кити настолько расстроить.
— Почему ты плачешь? — Вера коснулась пальцами ее уже ставшей мокрой щеки.
— Я должна вам кое в чем признаться! — воскликнула Кити, даже не пытаясь вытереть струящуюся по лицу влагу. — Я не стану магом! Никогда!
— Да почему же? Фрау Гештальт только что сказала, что все до единой ученицы гимназии имеют способности..
— Нет, — Кити не дала ей договорить, — если я когда-то и обладала каким-то даром, то сегодня я потеряла его! Мы с Марком поцеловались!
— Как?! — Вера ахнула.
— Когда? — я не могла взять в толк, каким образом подобное могло произойти.
Поток слез Кити теперь уже стал безудержным.
— Я ведь и мысли не имела, что могу обладать способностями! Я так страдала, когда увидела их с Мари Лопахиной, они шли такие самодовольные, как королевская чета. Я хотела убежать с бала. Как только граф объявил танцы, я решила: плевать на все, сбегу! Я выскочила из зала, накинула шубку и на улицу. Там ещё курили всякие важные генералы, гоготали на весь двор и дымили трубками. Они стали кричать мне, чтоб я возвращалась, и я завернула за угол, чтоб скрыться от их криков, добежала до беседки, хотела спрятаться от всех. И тут...
Кити замерла и прижала пальцы к глазам. Я посмотрела на Веру, та обняла Кити за плечи и погладила ее руку. Это как-будто придало Кити сил, и она продолжила.
— Я поняла, что он бежал за мной от самого бального зала. Такой красивый, высокий, в распахнутой шинели. Он схватил меня в охапку и принялся целовать нос, глаза, щеки. Говорил, что Мари практически взяла его в заложники, что он попросту не мог оторваться от нее, не нарушив приличий, но, когда увидел, что я убежала, уже не стал выжидать и бросился за мной. Сказал, что пришел на этот бал только ради меня.
Кити посмотрела своими большими влажными глазами на меня и Веру.
— Что мне оставалось делать? — воскликнула она. — Конечно, я его поцеловала!