Рассказ восьмой
ОЧКОЗАВР
Мне сорок два года и я 30 декабря гуляю по вечернему Санкт-Петербургу. С тёмных небес падает чудесный завораживающий снег — огромными тихими хлопьями ложится он на деревья, покрывает пухлым одеялом крыши домов и машин, прилипает на плечи прохожих. Я иду и думаю, что мой муж — святой. Вот он сейчас работает, а меня отправил прогуляться, выдохнуть и выпить чашечку кофе. Хотя я должна быть сейчас рядом с ним и также стоять на стремянке, наряжая сотую ёлку в очередном отеле. Ёлки, ёлки, ёлки... Путь свободного декоратора нелегок и тернист. К концу декабря меня мутит от ёлок — даже во сне мне всё время видится, как я скачу с новогодними шариками в руках. Ужас.
Я иду по Владимирскому проспекту в поисках тихой и уютной кофейни. Санкт-Петербург — город магический. В нём всё время появляются и исчезают милые заведения для уединённого времяпрепровождения с чашечкой кофе. Такие кофейни — как и гармоничные люди — редки и их трудно отыскать. А если и найдёшь, то они быстро закрываются. Бизнес требует людского потока. Но у меня есть дар — я умею находить укромные кофейные норки. Надо только включить интуицию и выключить ум.
Поиск увенчался успехом. Я ныряю в маленькую дверь и меня обволакивает запах молотого кофе, корицы и пирожных. Боже, как я люблю пирожные, булочки с корицей, рулеты с маком, штрудели с творогом и яблоками, орешки в сахаре, профитроли со взбитыми сливками и клубникой в шоколаде, брусничный песочный пирог, обсыпанный сахарной пудрой, нежнейшую хрустящую пахлаву с грецкими орехами, свежеиспечённые вафли с пломбиром и малиной, цукаты всех видов и мастей! Люблю. И с гордо поднятой головой победительницы своих страстей я заказываю у бариста капучино. Без сахара. Маленький. С корицей.
Бариста, лохматый юноша в очках лет восемнадцати, принимает заказ. Я иду к столику, расположенному у окна. Как кошка я люблю смотреть в окно и медитировать на суетность бытия жителей Земли.
В ожидании кофе ко мне приходят крамольные мечты о какой-нибудь, ну хотя бы малюсенькой пироженке, ну хотя бы профитролинке, с ноготок — так, на зубок. Но я знаю, чем это может закончиться. Три года назад это закончилось девяносто шестью килограммами живого женского тела в глубочайшей послеродовой депрессии. И это при росте сто пятьдесят восемь сантиметров! Колобок тихо стоит в сторонке и сам себя ест от зависти. Ну уж нет! Меня не победить! Я умею бороться со страстями и с пирожными. Как? Жестоко. Наотмашь. Чтобы не повадно было ни мне ни плюшкам. Надо просто взять и встать голышом перед зеркалом всем своим необъятно разросшимся телом и честно признаться, что это — полный провал, что ты проиграла и выход только один. Нужно всё обнулить и начать игру заново. Как? В моём случае есть один безотказный способ. Я тайно ночью иду в ванную комнату, достаю мужнину машинку для бритья и превращаю мою голову в блестящий лысый шарик. Чтобы не было пути назад. Толстая лысая тётка — зрелище печальное и смешное. Я делаю из себя законченное чудовище, чтобы запомнить этот момент навеки и начать превращать себя в красавицу.
В размышлениях о борьбе с лишним весом я не замечаю, как проходит минут пятнадцать. Ну и где мой кофе? Чего он там возится — этот ботаник. Что там делать можно столько времени? Ведь в кофейне никого нет кроме меня. Согнулся весь, ковыряется там с чем-то... Наберут не пойми кого на работу. Как он вообще справляется, если вдруг пять человек придёт? Очкозавр!
Я понимаю, что торопить ботаника бесполезно и ныряю обратно в свои мысли. Я думаю о том, что мой муж любит меня любую — толстую, худую, больную, капризную. Любит всегда и во всех состояниях. А я не умею любить себя неидеальную. Поэтому внутри меня идёт вечный бой с самой собой. А Андрей говорит, что я — самая красивая женщина в мире. И я верю и не верю. Думаю, он так говорит, потому что любит и вообще мне не помешало бы ещё скинуть пять килограммов. И тогда я буду весить ровно пятьдесят. Красивая цифра. Может пить кофе без молока?
Кстати, ну и где же мой капучино? Что вообще этот очкозавр там делает столько времени? Как можно так работать? Если бы я так работала, то давно бы с голоду померла!
Наконец-то лохматый щуплый очкарик выходит из-за барной стойки с чашкой в руках. Он смешной — худющий, маленький, голова большая, чёрный передник делает его похожим на нелепую девушку. Мужественность в нём выдают только крупные руки и огромные ботинки. Очкозавр медленно идёт ко мне и сосредоточенно смотрит прямо в чашку. Я терпеливо сижу, насмешливо подперев рукой щеку и жду какого-нибудь сюрприза. Например, что этот недотёпа сейчас возьмёт и споткнётся, а потом грохнется прямо у моего столика. Но нет. Не случилось. Донёс. Поставил посреди стола, выдохнул и сказал: «С наступающим вас Новым годом!». Я надменно киваю и протягиваю руку к долгожданной чашке. Очкозавр не уходит. Он заворожённо смотрит на чашку. Тогда я тоже смотрю на чашку и... опускаю руку. Потом, захлопав глупо глазами как кукла, я бормочу: «Спасибо... Спасибо большое... Это очень красиво... Спасибо...»
Юноша улыбается, смотрит на меня с восхищением и шепчет: «Это вы — очень красивая... А я — просто нарисовал...» Поправив очки, он развернулся, ушёл за барную стойку и, спрятавшись за ней, затих. А я не могу прикоснуться к чашке — потому что на белой пене корицей нарисован мой профиль, мои кудри. Вот он — мой гордый надменный нос и печальные глаза. Он даже нарисовал именно мою мочку уха — большую, с серьгой. И подбородок — такой детский и такой уставший...
Я не могу это пить. Это невозможно. Немыслимо. И не выпить не могу. Я вижу, как этот мальчик периодически выглядывает из-за стойки и ждёт. Чего он ждёт от меня? Это мучительно! Меня будто внутри кто-то перемешивает и меняет местами обычное моё миропонимание. Я притягиваю чашку к себе, запоминаю её всю, залпом выпиваю и выбегаю из кофейни, не выдержав наплыва непонятных мне чувств. Такой беспомощной и такой счастливой я не чувствовала себя ни разу в жизни. Я бегу, бегу, бегу... Снег летит мне навстречу и я знаю — сегодня вечером скажу Андрею, что он не врёт. Я и правда — красивая...
Катя Шатон