– Мама, меня чуть не убило.
– Забудь.
Я родилась в Кронштадте в 1933-м году. Там меня и застала война, мне было восемь с половиной лет. 22 июня я сидела на подоконнике и смотрела, как в небе от взрывов расходятся белые облачка. Я спросила у брата: «Это уже война?» Он говорит: «Нет, это наши зенитки». Умный брат, он был на четыре года меня старше. Отец в те дни читал газеты, там писали, что немцы жестоко обращаются с мирным населением. Я спросила: «А что такое мирное население?» Вот это мне хорошо запомнилось. Отец сказал: «Вот ты, твой брат, мама. Вот это мирное население. И бабушки. И старенькие дедушки». Я подумала и говорю: «А ты?». «Я уже не мирное население», – ответил папа.
Мой отец был рядовым человеком, он работал в отряде вспомогательных судов, это баржи, буксиры. Он из того поколения, кого война застала сорокалетними. Его перевели в Ленинград, и он там погиб в начале мая 42-го. Последний раз я с ним разговаривала где-то в ноябре-декабре. Он тогда тоже читал газету, и мне запомнилось, как я спрашиваю: «А что такое второй фронт?». Отец объясняет, показывает мне на карте Германию, СССР, Англию. Потом я говорю: «Это же хорошо, если англичане и американцы нам помогут». И отец: «Да, но это будет не скоро. Они начнут присматриваться и взвешивать, – он показал жестами чашу весов, – если мы начнем побеждать, тогда они присоединятся». Это конец 41-го! А второй фронт открыли в апреле 44-го. А сейчас говорят, что американцы, мол, главные победители! Смешно.
Вспомнился эпизод еще такой. Со мной связано. Лето. 41-го. Я стояла у окна на улице и просила брата: «Пусти меня в комнату через окно. Но мой умный брат говорит: «Для этого есть дверь – прямо и направо». Тут летит самолет. Я думаю, чей в Кронштадте может лететь самолет? Наш.
И вдруг выстрелы. Пулеметная очередь. И все. Момент. Я даже не успела ничего понять. Выбегает брат и видит, что в тридцати сантиметрах над моей головой ямка. От пули.
Вечером пришла мама с работы. А брат с порога: «Людку сегодня чуть не убило». Мама посмотрела на нас и сказала: «Забыть». И забыли. Я вот только перед встречей с вами вспомнила.
Мама работала на морском заводе до войны. Служащей. А во время войны – санитаркой в госпитале. Маме давали паек, эти знаменитые 125 граммов хлеба. А кроме этого я другой еды не помню, только однажды брат варил что-то жиденькое из пшенной крупы. Помню еще, как пальцами макала в соль и облизывала их.
Обычно спрашивают, как спасались от голода? От голода никак не спасались. Как от него спасешься? Со временем мы привыкли к тому, что есть хочется. И все.
Были попытки учить детей в бомбоубежищах. Еще зимой, в январе даже. Но шли бомбардировки. По нашей улице разбомбило дом. За нашим домом – разбомбило. Там пять было деревянных построек, они моментально стали гореть. А бомбежки ночью в основном были, брат выскочил, побежал туда. Он помчался доски тащить, отапливать помещение, натаскал.
В 42-м, в конце августа, нас вывозили из Кронштадта. Еще не было даже разорвано кольцо. А вывозили нас через северную часть Ленинграда. Через Лисий Нос. Ехали ночью в открытых машинах грузовых, я видела только, как перекрещиваются лучи прожекторов над Ладожским озером. Нас погрузили в пассажирские пароходики, какие ходят по озерам. Высадили, как взрослые говорили, где-то на 41-м километре от Ленинграда, в какой-то лесок. Потом стали вывозить поездами. Наш эшелон прошел нормально, и через Ладогу проходили тоже нормально, а предыдущий эшелон разбомбили полностью.
Мы перед эвакуацией, мама говорила, трое суток не ели. Но на том самом 41-м километре нас кормили. Это очень запомнилось. Была гречка – что-то между кашей и супом – с тушенкой. И по всему маршруту выдавались продукты. Мне еще очень впечаталась в память надпись «КИПЯТОК». И стрелка.
Вы знаете, когда уже в Риге жила, в девяностые, иногда слышала из России доходили разговоры, что надо было сдать Ленинград, не нужны были все эти жертвы. Некоторые даже заявляли: жаль, что Гитлер не победил, сейчас бы ели колбаски баварские. Я говорила: фашисты тоже начинали с этого, их лозунги – пиво и баварские колбаски. Во время блокады в Ленинграде подобных мыслей не было ни у кого. Жили и жили. Если мама на сообщение о том, что меня чуть не убило, приказала забыть об этом, то это же что-то значит…
Говорят сегодня некоторые, что надо было сдать Ленинград, что под немцами мы бы лучше жили. Как можно говорить такое о стране, в которой ты живешь? У меня в голове не укладывается. Сами ленинградцы умирали молча. О таком никто даже не думал. Нас-то вывезли в конце августа 42-го года. А остальным еще предстояло пережить 43-й. Когда даже кольцо прорвали, легче, наверное, не стало. А дорога жизни – она же много жизней и унесла тоже. С риском шли люди.
Я такие заявления принять не могу.
…В эвакуацию нас везли через освобожденные территории. Ехали мы в товарных вагонах. Я на станциях любила смотреть в окошечко. Люди подходили к нашим вагонам, просили еду. Я помню, стояли на каком-то полустанке, и подошли маленькая девочка с братиком. Я достала горбушку нашу и бросила им. Говорю: «Лови!». Мы, выехавшие из блокады, тут уже сами помогали детям.
Привезли нас в Алтайский край, разобрали по квартирам местные жители. Запомнился пшенный суп на молоке – откармливали нас там (смеется). Очень доброжелательные все люди были
Моя внучка 9 мая звонила и поздравляла с Днем Победы. Я сказала, что моего-то вклада в Победу нет, я не имела к этому особого отношения. Наша задача была выжить. Мы – дети войны. Она сказала: «Вы со своей задачей хорошо справились, если бы вы не выжили, то не было бы нас». Где-то она права, не было бы сына, не было бы внучек, не было бы правнуков, у меня уже два правнука есть.
Когда кончилась война, мы самостоятельно добирались до Ленинграда. Кронштадт не очень пострадал. Я больших разрушений не помню. К маме пришли папины сослуживцы, рассказали о том, как погиб отец. Напротив Петровского парка стоял большой крейсер «Петропавловск». В войну он назывался «Марат».
Буксир отца стоял рядом, подвозили, наверное, что-то, и в этот момент в «Марата» попала бомба, в носовую часть. Броней засыпало суденышко отца.
Этот «Марат» потом всю войну стрелял из своих бортовых орудий, продолжал защищать. Потом его отбуксировали в Кронштадт.
Я закончила восьмилетку, в 16 лет уже работала телеграфисткой. После войны было все-таки трудновато, и обучение с восьмого по десятый класс было платное, непродолжительное время, но было.
На телеграфе я познакомилась с мужем. Это романтическая история (смеется). Мы познакомились заочно. Моряки, выпускники мореходного училища в Риге, были откомандированы в Кронштадт. Они все время околачивались на телеграфе. И один из них познакомился со мной, его все называли Витенькой. Он и рассказал моему будущему мужу: «Я познакомился с девочкой, с Людочкой! У нее такая шляпа!» Он зациклился на этой шляпке, всем про нее говорил. Недавно я нашла фотографию, где я в той самой шляпке!
Лейтенанты толпой ходили смотреть на меня! А муж мой будущий упорно не шел. Мы уже знали друг о друге. Мне очень хотелось на него посмотреть, что это за Геральд такой, что не хочет со мной знакомиться. Это было в День Военно-Морского Флота. Я после прогулки пришла домой. А там сидит мой брат, товарищи и незнакомый парень. «Это Гера. Познакомься!» Я говорю: «Вот ты какой, Гера!» А он: «Вот какая ты, Людочка!» Я ему: «Вот такая!» Это было в 53-м году, а в 54-м, в апреле, вышла замуж за него. Он получил назначение в Ригу. Я приехала к мужу в июле только. Причем по телеграмме: «Приезжай, уходим в море». Меня по такой телеграмме уволили без проволочек с работы.
Так и осела в Риге. Закончила заочно девятый, родился сын. Затем заочно закончила Калининградский технический институт рыбной промышленности и хозяйства. Получила диплом инженера-экономиста. Работала на Морском заводе, потом в конструкторском бюро управления Рыбной промышленности Западного бассейна. До выхода на пенсию.
Все спрашивают, что такое быть замужем за военным? Когда родился сын, в июне 55-го, муж был в море, он меня не встретил из роддома, я так тогда обиделась! Думала, что никогда ему этого не прощу. А он же не виноват!
Из тридцати лет совместной жизни дома он был очень немного.
Умер на Сахалине, рак легких. А до этого он тонул, простудился очень. У него там было зверобойное судно, к этому времени муж уже не служил.
Сына поднимала одна, но трудностей особых не заметила. Мы, наверное, народ закаленный все-таки, блокадники.
Вот и вся моя жизнь. А здесь, в Козельске, я доживаю. Я приехала сюда к месту захоронения моего сына. У меня других мотивов нет.
...
Публикацию подготовила редакция газеты "Козельск"
Фото и видео из данного материала в более в качественном формате доступны на сайте газеты "Козельск"
Газета Козельск: Мы передаем смыслы
Официальный сайт издания gazeta-kozelsk.ru
Подписывайтесь на наш канал и ставьте лайки 👍 если понравился материал. Просим учесть что мы производим ручную модерацию комментариев для исключения оскорблений и спама.