Деглобализация сознания. Часть 2.2.
Предположим, в обществе N есть меньшинство A, чьи гражданские права попираются социальным большинством С. А объявляют широкую общественную кампанию, в которую включаются внешние симпатизанты и сторонники, в том числе принадлежащие к C, из СМИ, киноиндустрии, политики, культуры, образования, науки и т.д. В итоге многолетней деятельности возникает целый культурный пласт, раскрывающий угнетение А в самых разных его проявлениях и нашедший отражение в фильмах, книгах, песнях, картинах и компьютерных играх. На основе сформированной культуры члены A конструируют эксклюзивный этно-/расоцентрический вариант коллективной идентичности, агрессивно противопоставляющий себя C.
В терминологии Кастельса, А отринули созданную для них легитимирующую идентичность и приступили к массовому производству идентичности сопротивления, подключив медиаоблучатели к генератору ресентимента:
С вами поступили несправедливо, вы заслуживаете лучшей доли, ситуацию можно и нужно исправить через борьбу за свои права.
Подобная пропаганда ведётся с позиции абсолютного морального превосходства A над C. Она даёт плоды в виде проектной идентичности, переписывающей прошлое N, перепрошивающей его настоящее и предопределяющей будущее.
Я привёл упрощённое описание успешного функционирования политики идентичности в привязке к правам человека (правам меньшинств). Попытаемся разобраться, насколько эта концеция и соответствующий ей дискурс могут быть поставлены на русскую службу и применены в современных условиях.
Стараниями Кирилла Нестерова среди национально мыслящей русской публики получила хождение идея, что русским нужно научиться говорить на языке прав человека. С одной стороны, это является способом противодействия антирусской культуре ненависти, с другой, – формирования позитивного имиджа русского национального движения. Проявления русофобии в культуре разных стран и эпох вполне реально увязать в единый нарратив, рассматривая его как особый случай культурного расизма. Полезным бонусом идёт возможность создания сильной русской идентичности на основе простой и понятной русоцентричной картины мира. Что может пойти не так?
Действительно, дискурс прав человека, в особенности прав меньшинств, олицетворяет мягкую силу Америки и коллективного Запада в целом. Странно полагать, что кто-то добровольно отдаст мощное идеологическое оружие в чужие руки. Центры, решающие вопросы включения социальных групп в глобальный пантеон угнетённых, а также отстаивания прав по линии многочисленных НКО, диаспоральных структур, исследовательских институтов (финк-танков), медиаконцернов, культурных и благотворительных фондов, находятся за пределами Российской Федерации и не включены в сферу влияния российских официальных институтов.
Дискурс прав русских как заметное информационное явление не может существовать без институтов по его форм(ул)ированию, распространению и изучению, которые необходимо поддерживать на национальном уровне. В РФ это будет уделом небольшого количества энтузиастов, поскольку отечественные элиты не горят желанием поддерживать новый амбициозный р-слово-проект, подрывающий основы постсоветской национальной политики. Русские с дискурсом прав человека выступают здесь в роли советских диссидентов, призывавших власти соблюдать собственную конституцию.
Геноцид – самая радикальная форма отрицания прав человека на коллективном уровне. На примере юридического (не)признания геноцидов отлично прослеживается динамика функционирования символической власти. Очевидно, международные правозащитные организации в обозримом будущем не признают геноцид буров в ЮАР (ср. с признанием геноцида армян). Евангелизация русского геноцида не нужна никому, кроме русских, главным образом в Российской Федерации, т.к. за рубежом нет влиятельной русской диаспоры, которая могла бы заниматься продвижением наших интересов.
С точки зрения донесения сообщения вовне и глобального позиционирования, фиксация на дискурсе прав человека и истории русских трагедий приведёт к информационному бойкоту – как будто эта часть русской истории накрыта плащом-незамечайкой. По мере того, как концептуальная ткань русского правозащитного дискурса будет распределяться по определённому историко-географическому контексту, подчёркивая линии напряжения, трагедии русской истории будут или игнорироваться западными СМИ, или подаваться в рамках превентивного контроля информационного ущерба в стиле: How Russians weaponized human rights.
Использование языка прав человека есть хрестоматийный пример того, как конвенциональная западная идея, в теории могущая представлять большую пользу для русских, в неадаптированной форме (про)демонстрирует лишь свою практическую бесперспективность. Следствием прямого заимствования будет дискредитация самой концепции прав человека, разочарование в ней и нежелание продолжать дальнейшую деятельность в этом направлении. Некритическое заимствование при таких вводных – словно сеанс симпатической магии, в котором куклу мировой повестки тыкают в болевые точки, ожидая положительной реакции от в лучшем случае равнодушно-нейтральных, а то и открыто враждебных инстанций.
Подобное явление можно назвать эпистемической петлёй Нестерова – представление, что апроприация продуктов одной социальной реальности приведёт к повторению результатов, которые эти продукты дают в исходной среде (при соблюдении конкретных условий и наличии определённых факторов), в другом социальном контексте. На выходе с высокой вероятностью мы получим результаты, отличные от изначально ожидаемых, и не приближающие к реализации поставленной при апроприации цели. В отсутствии серьёзной переработки иностранной интеллектуальной продукции её копирование напоминает строительство самолёта из веток, который, даже будучи похожим на оригинал, никогда не взлетит.
Возникает резонный вопрос: стоит ли вообще обращаться к концепции прав человека и пытаться её русифицировать в текущих условиях (как на глобальном, так и на локальном уровнях)? Считаю, всё же стоит. Однако нужно понимать, что это игра в долгую, и не ждать быстрой отдачи. Необходимо застолбить за собой русский спектр данного дискурса. Не следует его абсолютизировать, это не панацея, а лишь удобная дискурсивная форма с правильно выстроенной внешней оптикой и один из месседжей возможной пиар-стратегии русского движения.
В следующей части подробнее разберём русскую политику идентичности.
🌴 Хотите больше такого контента – шлите автору на карго
🌴 Подписывайтесь на канал в Яндекс.Мессенджере и Телеграме
🌴 Отправляйте комментарии в бот или на почту cargoculturology@gmail.com