«Школа, провались! Школа, исчезни! Оставь меня в покое!» - так, наверное, говорил бы Захарка, будь он постарше. Но он только закончил третий класс, поэтому просто считал дни до лета, хоть не очень любил математику. В конце учебного года вообще не хотелось думать про школу, про учебу. Хотелось на улицу. Тем более что март и апрель выдались холодными, промозглыми, и наконец-то наступившее в мае тепло манило к себе, как магнит. Домашние задания Захарка делал кое-как, поздним вечером, за что сильно влетало от мамы, и он больше стоял в углу, а не в воротах, играя в футбол с мальчишками во дворе. Но зато мамины усилия не пропали даром, и год он закончил без троек, за что получил обещанный велосипед.
Захара ждало бесконечное лето. Лето в деревне. ЛЕТО большими, насколько возможно, буквами написал на доске на последнем уроке второгодник Семен, за что его оставили убирать класс после школы. Он нисколько не огорчился, напевая, размазывал пыль тряпкой по полу с хитрым выражением на физиономии, ухмыляясь и думая о чём-то своём. Захар немного завидовал мальчишкам, говорившим, мол, мы поедем в пионерский лагерь. Там их, по планам и рассказам, ждали еженедельные пионерские костры, походы на лодках по озёрам, или с рюкзаками и палатками, игра «Зарница», турниры по шахматам и по футболу, и танцы по вечерам до девяти вечера. Папа говорил: «Не расстраивайся, Захарёнок! И в лес сходим, и на речку сходим, и поход попробуем придумать». Захар и не расстраивался. Он любил деревню. И очень любил бабушку, а бабушка любила его, до дрожи в руках, тихо и ласково. В её любви можно было купаться как в тёплом пруду. Впрочем, пруд с пескарями в деревне тоже был.
Поскольку мамин и папин отпуска не совпали, отвозить в деревню Захара собирался папа. Был поезд, папа ходил курить в тамбур, а Захар на разобранной кровати на второй полке, пялился в окно, пока не заснул. Утром был вокзал, был автобус, и в деревне на остановке их встречала бабушка в разноцветном переднике, который был перемазан мукой, а раз на переднике была мука, значит, Захара и папу, скорее всего, ожидали знаменитые бабушкины ромбики из пресного теста, с вареньем и с крошкой из печенья. Бабушка пахла парным молоком, тёплым хлебом, кормила на завтрак яичницей с насеста, свежими сливками, и звала внука Захарушка, вне зависимости от того, насколько хорошо он исполнял свои обязанности. Обязанности у Захара были очень простые: проснуться в хорошем настроении, плотно позавтракать и весь день заниматься чем угодно, только не уроками, школой и нудными городскими глупостями.
Дедушка умер два года назад, и в Родительскую субботу они ходили на кладбище. Папа подкрасил ограду, поправил крест и посадил по просьбе бабушки несколько кустов на смену тех, которые на её взгляд требовали замены. Вообще папа говорил про себя, что, мол, я человек, не приспособленный к деревенской жизни, очень этого стеснялся, боялся, что тёща как-нибудь скажет ему: «Ну что ж ты у меня за зять такой безрукий, ни на что не годный». Папа старался как можно меньше находиться дома, а Захару было от этого только лучше, потому что папа брал его с собой на реку, бабушка собирала маленькую корзиночку им с собой – нехитрый перекус, и Захара в этом случае ждали бутерброды с земляничным вареньем, бутылка свежего молока. Папа по дороге в деревне покупал пиво, чистил вяленую рыбу, долго отряхивал руки от чешуи, но судя по выражению лица, удовольствие получал от этого непередаваемое.
На пруд можно было ходить сколько угодно, он был мелким. В пруду Захар ловил пескарей, отдавал их бабушкиному коту Тихону. Иногда Тихон соглашался с угощением, иногда его игнорировал, и тогда улов оказывался бесполезным. Позже в лесу появились грибы. Бабушка по утрам просыпалась, тихо собиралась, пока ещё все спят, уходила за ягодами. А когда возвращалась, папа с Захаром просыпались, их ждал свежий морс.
Лето катилось своим чередом, менялась погода, вслед за слепням появились шершни. Они гудели почти как настоящие вертолеты, Захар очень их боялся, потому что папа рассказывал, что укус такого шершня может быть сродни ударом копыта лошади, и болевой шок, или что-то в этом роде, как папа называл, иногда приводит к тяжелым последствиям.
Позже папин отпуск закончился, он уехал домой, а ближе к августу на его смену приехала мама. Долгими вечерами они с бабушкой разговаривали о чем-то своём, о женском. Днём мама выходила загорать, залепив нос обрывком от газеты или листом.
Примерно в это же время к их дому повадился ходить еж. Он был большой, колючий, сердитый. Первым делом поссорился с бабушкиным котом. Тихон опасался ежа, потому что при первой попытке близкого знакомства ёж подпрыгнул и уколол его здорово то ли в морду, то ли в лапу. Однажды Захар увидел, как ёж тащит в зубах здоровую гусеницу, и подумал: «Интересно, картинки, на которых ежи таскают грибы, яблоки и прочую растительность – это правда?». Оказалось, что ежу больше нравится колбаса. Это выяснилось, когда Захар вышел во двор с бутербродом, и кусок колбасы у него упал и остался просто в траве, а потом, позже, Захар увидел, как ёж подобрал его, деловито обнюхал, взял в зубы и куда-то убежал с ним. Со временем ёж привык, стал спокойнее реагировать на соседство людей, даже иногда позволял брать себя на руки, но при этом всё равно сохранял самостоятельность и на ночь уходил в неизвестном направлении.
Лето подходило к концу, стали чаще лить дожди, и однажды в сильную грозу Захар с бабушкой сидели на крытом крыльце, закрыв все двери и окна, и боялись вместе. Потом бабушка взяла и выбросила топор на улицу. Захар спросил: «Бабушка, а зачем?», - и она объяснила, что если молния соберется ударить в дом, то топор может выполнить роль громоотвода, и тогда дом не сгорит, и всё будет хорошо, и будем дальше спокойно жить. Захар запомнил, что если что-то грозит, то надо бросить топор.
Ближе к отъезду домой Захар вынашивал планы, как сделать так, чтобы забрать ежа с собой. Сначала проблема казалась ему неразрешимой, но, в конце концов, уговорил маму, и в этом ему немного помогли бабушкины старания. Ежа везли домой в маленькой корзинке, в которую положили нарезанное тонкими кусочками сало и ещё какую-то снедь. Ехать было не очень далеко и не очень долго, поэтому приехал в городскую квартиру ёж практически без приключений и довольно быстро освоился. По ночам он деловито исследовал углы, стучал своими коготками по паркету, пару раз перегрызал телефонный провод. Папа реагировал на необходимость чинить проводку, объясняя ежу, кто его мама и как его на самом деле зовут. Ближе к зиме ёж стал реже вылезать из-под кровати, оттуда раздавалось его сердитое сопение, а когда на улице появились сугробы и задули холодные ветра, Захар внезапно заболел. Была сильная ангина, температура, он бредил, и, то падая, то выныривая из забытья, он всё равно слышал шевеление ежа, и, наверное, это ему тоже помогло. В один из вечеров мама сказала: «Ну вот, наконец-то кризис прошёл, дальше всё будет хорошо». И дальше на самом деле всё было вполне себе неплохо. И снова близилась весна. Вымыли окна, поменяли занавески, стали чаще открывать окна, чтобы проветривать помещение.
За окном менялся пейзаж. Сначала сугробы поблекли и осели, затем исчезли и вовсе, появилась чёрная и мокрая земля, затем земля стала подсыхать, а еще через какое-то время на деревьях и кустах стали пробиваться свежие листочки, а это означало, что скоро наступит настоящее тепло, не исключено, что ёж поедет в деревню обратно.
Однажды, ярким солнечным утром, мамы с папой дома не было, Захар занимался своими делами..... Решил, вместе с ежом, посмотреть в окошко. Освободил место на подоконнике, отодвинув цветочные горшки, открыл окно, поднял ежа, устроился рядом, положив голову на согнутые руки. И тут ёж внезапно расправил крылья и улетел. «Это не ёжик. Это фигня какая-то!» - подумал Захар….