Катался я в тот день усердно, ничего не скажешь. Изо всех сил туда - обратно ездил, как заведенный. Потому что я купил полсотни подъемов, а у меня еще сорок с лишним осталось. Около того. Это плохо. Есть у нас на форуме, ну, про который я говорил раньше, где новичков инициируют, такой тип. Могучий старик его зовут, но на самом деле он Морозко себя называет. Когда притворяется, а так – Павел. Но никогда не понятно, притворяется он, или нет. То есть никак не определить, Морозко он, или Павел. Сейчас-то он болеет, упал, когда с горы сваливался. А когда здоров – это ужас просто, как он катается. Сначала зарядку делает, пока темно, а как рассвет забрезжит – сразу с горы сваливаться бежит. И так до темноты. А на следующий день – то же самое. И почти не смеется, когда все разговаривает, а когда все что-нибудь пьют – он не пьет почти. Потому что раньше всех с горы сваливаться бежит. И после праздника поэтому пасмурным не бывает, он всегда одинаковый. То ли притворяется, то ли такой и есть.
Если бы ему сказали, что у меня сорок подъемов осталось – он сразу меня определил бы в пузатые алкоголики с одышкой. Он всех определяет, а алкоголиков с одышкой – за версту видит. Я-то такой и есть, наверное, но всегда неприятно, когда так про тебя говорят. Поэтому и катался, как черт, ей-богу.
И встретил престранного типа на горе. Приехал в темноте, смотрю – лыжа торчит. Я к ней подъехал, а сам ищу, кому отвезти, чтобы помочь. А из кустов голос раздается:
- Не трогай, я специально! – голос говорит.
Я оглянулся вокруг, смотрю – в кустах тень шевелится. И говорю в ту сторону:
- А зачем? – Интересно же.
- Чтобы не потерялась, я тут вторую ищу. Упал я, а лыжа закопалась.
Я его рассмотрел, наконец. Мужик какой-то, взрослый дядька. Лыжник, судя по всему.
Я по сторонам оглянулся, не могу в толк взять, где закопаться лыжа могла. Снега сантиметров двадцать, не больше. И стал его спрашивать, как он ехал и где мог потерять.
А ехал он с подъемника, траверсом. Это такой способ передвижения, когда с горы вроде сваливаешься, а вроде поперек едешь. И не страшно, и едешь. Я очень такой способ люблю, потому что всем тогда кажется, что ты по делу едешь, и что-нибудь геройское высматриваешь. Чтобы по-особому с горы свалиться, как истинный чудак. Для таких героев даже слово специальное есть – фрирайдер. Их сейчас много развелось и почти все так ездить умеют – высматривать. Такие дела.
Но он меня тут же пресек, когда я сказал про тяжелую жизнь фрирайдера. Я ему посочувствовать хотел, я всегда им сочувствую.
- И так непросто всю гору по кругу обойти на лыжах, а тут они еще и теряются, что не найти! – говорю ему, с сожалением о потерянной лыже, изо всех сил его, сожаление, показать хочу.
- Я не по кругу, я вверх хожу! – так он мне ответил, как отрезал.
Я сразу его зауважал. Я вверх не очень люблю ходить, а тех, кто ходит – уважаю. Но ходить с ними не хочу. Очень уж я ленивый, тут ничего не сделаешь. Бывает так, смотришь на гору, куда подъёмника нет, и представляешь, как ты оттуда несешься, взметая облака снежной пыли, такой загорелый, сильный и смелый. И все тобой восхищаются. А потом подумаешь - к чёрту. Очень мне их восхищение нужно, тьфу. Идти далеко, снег глубокий. Я лучше летом с удочкой по реке ходить буду. Комары конечно, вся эта суета летает и кусается. Но зато листья шелестят. А когда листьев нет, все черно-белое и холодно ужасно – так я не очень люблю.
- Вряд ли она под снегом здесь, она наверное, уехала вниз, когда вы упали. Давайте я съезжу, поищу ее, а вы пока здесь поищите, хорошо?
- Я не упал, а за дерево зацепился, а как она уезжает – я не видел!
Наверное, он не хотел, чтобы я думал, что он упал, хотя сначала сам сказал, что упал. Ну, подумаешь, я не заставляю. И поехал искать. Лыжу не нашел, да и где ее там найдешь, темно и холодно, как на тысяче двести. Странный тип, конечно. Я даже еще раз поднялся и спустился, но все равно не нашел. Подъезжаю к нему опять и говорю:
- Не видно лыжи, может, и правда закопалась? – а сам смотрю и не понимаю, где она тут закопаться может. Только если надоел ей хозяин до чертиков, она и зарылась под снег, а потом ещё даже в мох немного. Лежит там себе, слушает наш разговор и дрожит, чтобы не нашли.
- Да хрен её знает! – а сам видно, что злой уже, как черт. – Я её вчера тоже терял, из-за неё с женой поссорился! Сказал ей, что пусть катается, а я пойду лыжу искать, а она мне потом скандал устроила, что я её бросил! – говорит так и всё больше расходится, сейчас, думаю, на меня набросится, за то, что лыжу не нашел.
И тут я понял, почему голова в шлеме вчера так ругалась с лыжником у подъемника. Ну, та, которая на тысячу двести всё рвалась. Это жена его была, а он вчера опять лыжу искал. И завтра будет, наверное. Был такой дядька, очень давно жил. В Греции вроде, ну, на юге, в общем. Тепло там, снег зимой не выпадает, так что в горах хоть зимой и летом можно в сандалиях гулять. Он тоже очень горы любил и там в них гулял. Но не просто гулял, а на какую-то гору всё время хотел камень закатить. Он его почти наверх закатывал, потом - то ли уставал, то ли надоедало ему. В общем, камень этот обратно у него скатывался. И он каждый день этот камень закатить пытался, а всё у него не получалось. Чертову уйму времени он его катал. Не знаю, чем дело закончилось. Может и закатил, наконец. А может и нет.
Этот лыжник тоже такой, наверное. Только он зимой больше любит. И не камень катать, а лыжу искать. В темноте. Лыжа легче, конечно, но зато холодно и темно. Тоже не сахар, если задуматься. Наверное, насолил кому-то крепко, а теперь вот так вину сам перед собой заглаживает, чёрт его пойми. Не только девчонок понять трудно, всякие люди бывают.
- Да она у меня без скистопов была, может и уехала! – говорит он тут.
Тут я всё и понял. Скистопы – это штуки такие на лыжах, типа сошек у пулемета. Когда лыжа отваливается, чтобы ноги не сломать – они, эти сошки, из крепления вылезают и в снег вгрызаются, чтобы вниз не лететь. А у него нет таких. Эта лыжа теперь может быть где угодно, хоть на автобусной остановке. Трудно её искать теперь, да и темно, опять же. Может, камень и легче таскать, он хоть большой и след, куда скатился, видно. А лыжа, может, а автобусной остановке, а может и правда - под снегом боится, что её найдут и всё глубже в мох вгрызается. Я бы точно вгрызался, если бы меня так бросали каждый день. Ну и поехал я молча от этого дядьки, чтобы не мешать ему его делом заниматься. А того дядьку, что на юге жил, с камнем который, Сизифом звали, вспомнил. Такие дела.
Приехал я к бару, а к вечеру уже. И кататься опять не хочется, надоело. Сижу, разговор слушаю. Девчонка разговаривает, я потом узнал, что её Лера зовут, а с ней Юра рядом сидит. Калибер, если по-притворенчески. Я уж запутался, кто притворяется, а кто нет, так что пусть будет Калибер. Он вообще дядька взрослый, мощный такой. И вроде даже серьезный. Но на столах танцует за милую душу, это я вчера видел. Лера эта и говорит:
- А нет ли у кого слаломок? Покататься хочу на них. – Это она не мне говорит, а вообще. А у меня есть, это лыжи такие специальные, короткие и верткие. Чтобы, когда с горы сваливаешься, задницей в два раза чаще вертеть. Красиво выглядит, если кто умеет. Я-то не умею, просто катаюсь.
- Могу дать, я всё равно накатался уже. – Говорю ей и слаломки свои несу.
Настроили, как следует, собралась она кататься, а я говорю:
- Я сейчас уеду, завтра отдадите, хорошо?
- А мы завтра уезжаем, утром рано. Мы в сервисе оставим, ладно?
- Ну ладно..
Они кататься уехали, а я в сервис пошел договариваться, что завтра лыжи заберу. Мне там и говорят:
- А у нас не камера хранения, камера хранения рядом.
Я в камеру хранения пошёл и там договорился, что отдадут одни, а заберу я. Они там всё в толк не могли взять, как это. Но потом поняли. Минут десять ушло у меня на это, даже злиться начал.
Потом пошел к горе, а там как раз Лера приехала, стоит. Я и говорю ей:
- Вы не в сервисе оставьте, а в камере хранения, а я заберу завтра, хорошо?
- А, сейчас забирайте, мне хватит уже.
Вот и пойми этих девчонок, хотят они кататься на слаломках, или нет. Они то хотят, то вроде уже как и нет. Всегда с ними так, сами не знают, чего хотят. Ну, вы понимаете, о чем я.
Кинул я лыжи в машину, завел её, и поехал в Мурманск. Другу, к которому поехал, даже не позвонил, всё об этой петрушке с лыжами думал.
