Экипаж баржи «Т-36» состоял из четырёх человек. Старшиной баржи был Зиганшин, прошедший после призыва в армию восьмимесячную подготовку к вождению маломерных судов в южносахалинской школе старшин-рулевых. В составе экипажа были два окончивших учебное подразделение моториста — Крючковский и Поплавский, и служивший первый год Федотов (остальные трое служили по второму году). Федотов, прибыв на замену отправленного на лечение предшественника, отравившегося угарным газом от печки, оказался в экипаже за две недели до описываемого происшествия — он единственный из всех был женат, а жена ожидала рождения ребёнка в феврале 1960 года.
В декабре 1959 года все шесть имевшихся на острове самоходных барж были вытащены на берег, чтобы переждать зимний период сильных штормов, от которых было невозможно укрыться в заливе, и провести плановые ремонтные работы. Имевшийся на судах неприкосновенный запас продуктов, рассчитанный на десять суток, был сгружен на берег. Однако пришёл приказ подготовиться к разгрузке последнего, несколько запоздавшего судна, и две баржи незадолго до 17 января были спущены на воду. Обе получили по полторы тонны дизельного топлива и трёхдневные запасы питьевой воды и продовольствия. К бочке в 150—200 метрах от берега была пришвартована «Т-36», а к ней, в свою очередь, «Т-97».
Борьба со штормом
Шторм начался после полуночи 17 января. Не выдержав натиска стихии, лопнул трос, соединявший связку барж с бочкой. Чтобы избежать взаимных соударений, экипажи расцепили баржи. Радиосвязь с берегом поддерживалась каждые десять-пятнадцать минут, и сообщение о срыве со швартовки также было передано на берег. Подобное случалось и раньше, поэтому экипаж действовал, как обычно — запустил оба двигателя баржи, чтобы отойти от берега и не разбиться о прибрежные скалы. Однако попытке бросить якорь на удалении от берега помешали плохая видимость и сильный ветер, поэтому были просто остановлены двигатели. Когда через 45—50 минут баржу снова стало прибивать к берегу, двигатели вновь были запущены — так повторялось несколько раз. Борьба со стихией продолжалась более десяти часов.
В один из моментов радиостанцию, по воспоминаниям Крючковского, «несколько раз сильно тряхнуло», в результате чего она вышла из строя. Берег был виден плохо, заряды снега чередовались с дождём. Неожиданно ветер сменил направление — над Итурупом прошёл центр циклона — и баржу стало относить в открытый океан. Зиганшин посчитал необходимым в такой ситуации выброситься на берег. Крючковскому удалось на некоторое время восстановить радиосвязь, одобрение командования было получено, но при первой попытке баржа столкнулась со скалой и получила пробоину — вода стала затапливать машинное отделение. При следующей попытке, около 22 часов, когда баржа уже касалась днищем грунта, закончилось горючее и двигатели заглохли. Штормовой ветер понёс потерявшую ход баржу в открытый океан. Попавшая в кубрик вода залила радиостанцию, и она вновь перестала работать — батареи питания разрядились и, возможно, не могли поддерживать работу передатчика. Пробоину в машинном отделении экипаж смог частично залатать с помощью доски и домкрата. Экипаж баржи «Т-97» оказался удачливее — им удалось благополучно выброситься на берег.
На берегу было известно о борьбе баржи со стихией, однако больше сообщений с баржи не поступало. Была создана оперативная группа по руководству поисками. Для обследования берега отправилась группа солдат из пятнадцати человек. Несмотря на штормовую погоду, поиск осуществлял вышедший в море сторожевой корабль пограничных войск. В газетах также сообщалось, что с улучшением погодных условий для поиска в океане были задействованы самолёты. Обнаруженные солдатами обломки (по словам Зиганшина, «на берег Итурупа выбросило спасательный круг с нашей баржи и разбитый ящик из-под угля с бортовым номером „Т-36“») дали основание полагать, что баржа затонула, а экипаж погиб. Дальнейший поиск был прекращён, родным были направлены телеграммы о сыновьях, пропавших без вести.
Дрейф
Зиганшин впервые за два дня записал в бортжурнал подробности обстоятельств случившегося. Из найденной в кубрике газеты (в заметке была приведена и карта) экипаж узнал, что район океана, в который, по их оценкам, течение и ветер несли баржу, закрывался для судоходства и полётов авиации на период с 15 января по 15 февраля в связи с испытаниями межконтинентальных баллистических ракет. Исходя из этого, Зиганшин предположил, что «до начала марта их искать не будут» (хотя на всякий случай было организовано круглосуточное дежурство в рубке), и принял решение об экономии продуктов и воды.
На второй день дрейфа экипаж провёл «инвентаризацию». В наличии имелись: примерно два ведра картофеля, буханка хлеба, полтора килограмма свиного жира, полторы банки свиной тушёнки, остаток воды в чайнике (бачок с питьевой водой смыло во время шторма), около килограмма пшена с горохом, пачка чая и кофе и примерно полсотни спичек. Картофель находился в машинном отделении и в шторм оказался пропитанным дизельным топливом. Значительное количество — свыше 120 литров — имелось в системе охлаждения двигателей баржи — «рыжей от ржавчины, с металлическим привкусом». Чтобы растянуть запас этой воды как можно дольше, дрейфующие собирали дождевую: расстилали на палубе простыни, а когда те под дождём намокали — отжимали из них воду.
В качестве топлива для печки солдаты первоначально использовали доски от ящиков, пробковые спасательные пояса, спасательный круг, тряпки, обрывки бумаги, ветошь, доски от двух коек. Однако у них не возникало мысли «пустить на дрова палубу и обшивку стен кубрика», как вспоминает Федотов, добавляя при этом: «У нас рука бы не поднялась ломать судёнышко, которое спасло нас в самых тяжелых штормах. Мы очень любили свою баржу». Когда легкодоступные горючие материалы закончились, в дело пошли кранцы (автомобильные покрышки, которые были прикованы цепями к бортам баржи): кухонным ножом от них отпиливали куски, которые бросали в печку — одной покрышки хватало на неделю.
Несмотря на решение об экономии продуктов, Зиганшин убедил товарищей, что нельзя резко переходить на скудный рацион, так как можно сразу ослабнуть. Поначалу в день на каждого приходилось три картофелины, две ложки крупы и две ложки свиной тушёнки, но вскоре рацион сократился до одной картофелины и одной ложки крупы на человека. 27 января экипаж отметил день рождения Крючковского удвоенной нормой — по две картофелины и по две ложки крупы на человека. В качестве подарка было решено преподнести имениннику ещё одну порцию воды, но уговорить его принять такой подарок не удалось, и вода была поделена на всех четверых.
Тем временем баржу относило ветром на юго-восток от Курильских островов, где она, выйдя из течения Оясио, была подхвачена одной из ветвей течения Куросио, что ещё более ускоряло удаление от берега. Через несколько дней после начала дрейфа баржа попала во второй шторм. Первые две недели экипажу приходилось всё время откачивать и вычерпывать воду из трюма, так как баржу постоянно затапливало. Чтобы сохранять плавучесть баржи, также требовалось скалывать намерзающий лед с лееров, с бортов и рубки. Свободное время проходило за чтением книг, оказавшихся у Федотова. Поплавский играл на старой гармошке — оставшейся от предыдущего экипажа хромке.
Через 15 дней закончились мясные консервы и остался только картофель, из которого каждый день варили «суп». Затем стали готовить «суп» раз в двое суток — одна картофелина и ложка свиного жира на четверых. Описывая период середины февраля, Федотов отмечает: «Вечерами мы с надеждой рассматривали обрывок газеты с оттиском карты района, где проходили испытания баллистической ракеты. Нас не оставляла мысль, что корабли, возвращавшиеся из района испытаний, заметят нас».
День Советской Армии (23 февраля) прошёл без «супа» — праздник отметили, выкурив последний табак, а последняя картофелина была съедена 24 февраля. Скудные запасы еды удалось растянуть на 37 дней. Затем в пищу пошло всё, что хотя бы отдалённо напоминало съестное — кожаные ремни, нижние (кожаные) части кирзовых сапог, мыло, зубная паста. Кружочки кожи были обнаружены под клавишами гармошки — как шутили дрейфующие, «мясо первого сорта: без гуталина». Подобной кожей были оклеены и картонные меха гармошки. По воспоминаниям Зиганшина:
Мы его [кожаный ремень] порезали в лапшу и стали варить из него «суп». Потом сварили ремешок от рации. Стали искать, что ещё у нас есть кожаного. Обнаружили несколько пар кирзовых сапог. Но кирзу так просто не съешь, слишком жёсткая. Варили их в океанской воде, чтобы выварился гуталин, потом резали на кусочки, бросали в печку, где они превращались в нечто похожее на древесный уголь, и это ели.
— Смирнова, 2008 г.
Прежде чем есть кожу от кирзовых сапог всем, Зиганшин решил испытать эту «еду» на себе: «Я съем её первый, и если через сутки не заболею, значит, её можно есть и вам. Вот так».
В редкие дни, когда океан утихал, дрейфующие пытались ловить рыбу — распустили капроновый канат и сплели «леску» из его нитей, выточили рыболовный крючок из гвоздя и блесну из консервной банки, но эти попытки оказались безуспешными. Примерно на сороковой день дрейфа был замечен первый проходящий корабль, но попытки привлечь его внимание, как и двух последующих судов, оказались безрезультатными.
В последние дни дрейфа истощённые солдаты сшили из одеял своеобразный мешок и спали в нём все вместе, согревая друг друга теплом своих тел; их стали одолевать слуховые галлюцинации. Обессиленные, они договорились, что почувствовавший полное исчерпание сил скажет об этом остальным, дабы иметь возможность попрощаться, а последний оставшийся в живых запишет на каком-нибудь видном месте баржи их имена.
Дрейф продолжался 49 дней. Зиганшин до последнего момента вёл бортжурнал, у него были часы с календарём. Кроме того, по словам Крючковского, «чтобы не потерять счёт времени, мы записывали дни на стенке». На всём протяжении дрейфа температура окружающего воздуха была в пределах от 0 до 7 градусов Цельсия.
Спасение
7 марта 1960 года около 3 часов дня баржа была обнаружена патрульным самолётом американского авианосца «Кирсардж» на отдалении от него около 30 км. Авианосец шёл из Йокосуки в Сан-Франциско. Место обнаружения находилось на расстоянии примерно 900 морских миль (1700 км) от острова Итуруп, 720 морских миль (1300 км) от ближайшей земли — острова Маркус и 1000 морских миль (1900 км) от острова Мидуэй. По воспоминаниям Федотова, два самолёта (которыми, как выяснилось впоследствии, управляли американские пилоты Глен Конрад и Дэвид Мерикл) сделали над баржей круг и улетели, а через некоторое время появились два вертолёта.
К этому времени у дрейфующих оставалось всего три спички. По словам капитана авианосца, замеченные на барже люди стояли, прислонившись к надпалубному строению. Первым на борт авианосца вертолётом HSS-1 Seabat был доставлен Зиганшин — экипаж изначально не планировал покидать баржу, и Асхат, как старший по званию, намеревался провести переговоры с американцами, попросить «запас горючего, воды, еды, карту», и возвращаться домой «своим ходом». Но об этом не могло быть и речи: военнослужащие были в состоянии крайнего истощения и находились на грани жизни и смерти. Получив от американцев заверения, что «баржу заберёт другое судно», Зиганшин успокоился. Тут же на борт авианосца были подняты остальные, при этом бортжурнал был забыт на барже: по словам Крючковского, командира в тот момент больше волновало, что на барже осталось три стакана собранной дождевой воды.
По наблюдениям главного врача авианосца Фредерика Беквита, солдаты потеряли в весе от 30 до 35 фунтов (14—16 кг) каждый (по другим сведениям — от 35 до 40 фунтов). Американцев поразило, что солдаты в таком состоянии сохранили человеческий облик и самодисциплину — когда им предложили еду, они не набрасывались на неё, а спокойно передавали тарелку товарищам; ели понемногу, понимая, что от большей порции могут умереть, как случалось с людьми, пережившими длительный голод — по словам Зиганшина, он приобрёл этот опыт в детстве, во время войны.
В воскресенье 13 марта все четверо были переведены из лазарета авианосца в две каюты. Питаясь пять раз в день, они за неделю прибавили в весе примерно по 7 фунтов (3 кг).