Все по правилам: свет погашен
давно, но придет кто-то непрошенный.
Это стук дождя об мое окно, как в первый день осени.
За кого умереть? Моя голова забита чужими вопросами.
Все о чем я молчал, превратится в слова в первый день осени…
Смысловые галлюцинации, "Первый день осени"
Осенний ветер врезался в оконные стекла, бил по ним, хватал с земли грязную листву, кружил ею, кидал под ноги прохожим. Люди жались от вездесущего ветра, кутались в плащи и куртки, шмыгали носами, пробираясь между потоками машин и перепрыгивая лужи, присыпанные ворохами безжизненных листьев.
Город на Неве со всех сторон окружила осень. Холодные туманы и морось, бесконечные дожди, убивающие робкие надежды на солнечный свет – были, есть и, пожалуй, всегда будут привычным делом для Санкт-Петербурга. Летние уютные дворики, скрытые от глаз туристических толп, давно превратились в темные закоулки с жутковатыми подворотнями. Лирическая грусть осенних вечеров и теплая сладость белых ночей, которые так воспевали и воспевают местные поэты, кажутся выдумками в такие холодные и промозглые вечера как этот.
Среди прохожих особенно выделялась своей колоритностью фигурка подростка лет десяти - двенадцати. Он брел, опустив голову в синей шапке, съехавшей набок. Красная куртка расстегнута, из нее выглядывал видавший виды темно-синий шарф. Мальчик шел, не спеша особо, не смотря на лужи, наступая на них в тоненьких ботинках, не чувствуя словно, как его носки уже пропитаны холодной и грязной водой.
- Ты опять к ней? – мальчика схватила за руку безумного вида старуха. Из-под платка на ее голове выбивались и носились по ветру седые волосы, в руках были палка и кружка, в которую прихожане кидают милостыню.
- Да. Наверное, - они стояли на набережной реки Смоленки, на улице Камской, недалеко от Смоленского кладбища. Местные знают, как много страждущих приходят именно в часовню при кладбище. Часовню Ксении Петербургской почитают как одну из главных святынь города.
- Смотри, уже пять вечера, не задерживайся!
- Хорошо, баб Тонь.
- Ох, свят-свят, - бабка перекрестила мальчика, шедшего вперед, к воротам.
***
Этот подросток часто приходил сюда, сам не зная зачем. Вернее, ему очень хотелось верить в чудо. Череда жизненных разочарований еще не успела сломить эту неугомонную душу. Какой бы серой и беспросветной не была его жизнь, он все еще верил в то, что окружающие его взрослые люди, наконец, обратят на него внимания и смогут начать жить мирно.
Долгое время он жил вдвоем с мамой в комнате на окраине города. Мать была вынуждена делить квартиру со своей матерью – бабушкой Алексея, того самого мальчика в красной куртке. С отцом, которого так любил Алексей, мама развелась сразу же после его рождения. Слишком молоды они тогда были, слишком предвзяты и слишком эмоциональны. Брак не выдержал натиска пресловутого быта и желания свободы и легкости.
Как только отгуляла шумная свадьба, начались серые будни – скорый токсикоз, отеки и лишний вес, рождение сына – маленького орущего комочка, который постоянно требовал есть и менять памперсы. Романтическая влюбленность куда-то делась, страсть сошла на нет по мере роста живота у беременной жены, а дружба и привязанность на их место так и не пришли. Каждый ушел туда, где ему было проще. Молодой муж и отец - в новую любовь, молодая жена и начинающая мать – в отрыв.
Она являлась домой под утро, тусовалась с подругами, которым под градусом хмельных коктейлей жаловалась на загулявшего мужа и никудышного отца. «А что, мужу же можно гулять с молодой подружкой? Вот и пусть понянькается с младенцем, пока гуляю я», - справедливо считала Анна. Да только такого рода ее выходки вышли ей же боком – влюбленный в другую муж решил уйти из семьи окончательно и бесповоротно. «Зачем мне гулящая жена?» – брезгливо наморщившись, рассуждал отец мальчика, в последний раз окидывая взглядом маленькую комнатку с сопящим в колыбельке младенцем.
Отец Алеши улетел на крыльях любви к той, которая моложе и проще, веселее и беззаботней. Он устал от постоянных упреков и скандалов жены, посчитал, что любит молодую коллегу по-настоящему, да и жена подогревала накал страстей своим желанием самоутверждения и свободы.
Красивая история их любви закончилась, так и не начавшись.
Так и рос ребенок первые года два в непонимании – а кто же его мама и папа, где же они? Бабушка Лена – мамина мама – нехотя с ним возилась, деваться то некуда. А молодежь все выясняла и выясняла отношения, делила ненажитое имущество при разводе, оспаривала скопленные копейки и устанавливала варианты общения папы с сыном.
Затем у мамы Ани началась другая жизнь, более осознанная и трудная. Поняв, наконец, что мужа она потеряла, что осталась по сути один на один с ребенком на руках, молодая женщина взялась за ум и с остервенением начала искать более оплачиваемую работу. Нужно было выбираться из этого болота – добиваться места в саду, съезжать от матери, чтобы не слышать больше ее упреков, окунуться в новый рабочий мир, отвлечься от обиды и боли, захлестнувшей после развода.
Года два прошли в ее неумелых потугах – во что бы то ни стало доказать окружающим, да и себе самой, что она чего-то в этой жизни стоит. Наконец, ей удалось устроиться на перспективную должность в одну из ведущих строительных компаний города. Через год, оформив ипотеку, Анна смогла взять за руку пятилетнего Алексея и, с гордо поднятой головой, прошествовать из материнской квартиры в новую жизнь. Она так на нее надеялась, на эту жизнь. Новую, яркую. Где она может все. И все сама. И никто им с сыном не нужен, никто. Никто больше не предаст, так нелепо и неумело, как это сделал бывший муж.
Об этом она мечтала вечерами, закрыв глаза, стоя в душе и смывая с себя вечную усталость и скопившиеся слезы. От чего они наворачивались ей на глаза каждый раз, когда она переступала порог своей одинокой однушки в северном районе города, Анна искренне не понимала. Ей казалось, что у нее все хорошо. В целом, так и было. Если бы не одно «но». Ребенок. Ей совсем некогда было им заниматься. Некогда и неинтересно. Спеша ухватить за хвост удачу, Анна начала активно флиртовать на работе с одним из руководителей проекта. А бывший муж так и жил со своей молодой подругой. Младше Анны и ее бывшего мужа на семь лет, пышущая здоровьем и энергией, эта девица не давала Анне покоя. Обида не спешила покидать ее исстрадавшееся сердце.
Спустя два года жизнь Анны, наконец, кардинально изменилась. Она вышла замуж за Максима, того самого руководителя. Она добилась того, о чем так долго мечтала: должности с весьма хорошим окладом и мужа, который должен был спасти ее от терзаний ущемленной гордости и сдавливающего грудь женского одиночества. Должен был. Но не смог. Не понял или не захотел понять.
Молодой муж поначалу пытался играть роль милого и заботливого папы для ее сына, но вскоре сдулся. Ему казалось это скучным, хотелось еще погулять с одной стороны, а с другой – хотелось уже своих детей. Наш Алексей стал по сути своей никому не нужным и лишним в этой вновь образовавшейся семье своей матери. Ее новый муж, к тому же, считал, что дома все должно быть идеально. Так называемый комплекс Наполеона, компенсирующий его невысокий рост, давал ему фору в работе. Но вот дома…
Дома иногда он превращался в настоящего изверга, унижающего и уничтожающего маленького человека своей вечной критикой и недовольством. Руки у ребенка не от туда растут, и мозгов совсем нет. Полудурок – эта самая необидная кличка, которую отчим дал Алеше.
Невеселая жизнь дома терзала ребенка. Домой не хотелось идти и от ухода от родных сдерживали лишь рано проявляющиеся проблески самосознания. Сбежал бы, если бы отчим дошел до рукоприкладства. А пока…
Пока все укладывалось только в рамки морального унижения, Алеша надеялся перетерпеть, понимая, что на улице ему будет еще хуже и страшнее. Да и будущее там его пугало. Дома была надежда на хоть какое-то более-менее благополучное для него будущее. Надежда на то, что он вырастет, выучится и уйдет. Найдет работу и начнет, наконец, жить. Только этими надеждами жил двенадцатилетний подросток.
Правда, иногда его жизнь превращалась в праздник – когда о нем вспоминал отец. Иногда два, а то и три раза за пару-тройку месяцев отцу удавалось договориться с матерью, и Алексей на пару дней отправлялся к нему в новую семью и новую для себя жизнь.
Казалось, как все неоднозначно в этом мире. Об этом часто думал Леша, лежа в уютной постели в комнате его сводной сестренки Нелли, которой только-только исполнилось три года. Он должен бы был ненавидеть свою мачеху, но не мог. Он видел, как она заботится о своей дочери и пытается наладить отношения с ним. Он для нее – сын мужа. Иной раз относилась она к нему даже лучше, чем родная мать. По крайней мере, пыталась это делать. Утром улыбка и вкусные блинчики, всегда накрытый стол и ощущение тепла и уюта. Отец старался быть благодушным, хоть иногда и покрикивал на сына или жену. «Наверное, от усталости»,- успокаивал себя мальчик. Хотя то, что в их семье тоже не все гладко, чувствовалось довольно остро. Неоднократно Алексей становился невольным свидетелем некрасивых сцен.
- Чего ты меня все морочишь? – Леша прислушивался к приглушенным голосам на кухне. Отец заводился, а мачеха шикала на него, напоминая о том, что дети давно спят.
- Дим, я всего лишь искренне не понимаю, зачем тебе ей что-то писать и плеваться ядом! Когда вы уже угомонитесь со своими разборками. Лешка здесь, с тобой. Отдала ведь она его тебе на выходные. Так радуйся, сходи детьми в зоопарк завтра! Ну, или если хочешь, я с Нелькой посижу, погуляем одни с ней, а ты с сыном в кино сходи или еще куда, - голос мачехи дрожал, вот-вот она готова была разрыдаться.
- Лиля, по-хорошему тебя прошу, не суйся, куда тебя не просят! Что значит, она отдала? Это мой ребенок и я имею право видеть его, когда захочу!
- Ну чего ты орешь, дети проснутся. Лешка итак какой-то запуганный, вид затравленный. Не хорошо это, что ты с его матерью постоянно в контрах! Он же это все видит!
- Слушай, ты, психолог кухонный, тебя не спрашивают - не лезь! Знала, на что шла, когда ноги передо мной тогда раздвигала! - голос отца становился все более холодным и отстраненным.
Послышались всхлипывания. Хлопнула дверь в комнату. Отец, видимо как всегда, яростно глянув на мачеху, промаршировал в спальню, а тетя Лиля еще полночи просидит на кухне. Всхлипывания вскоре стихнут, но она еще долго будет сидеть там, думая неизвестно о чем и смотря в одну точку.
Однажды, в ночь, похожую на описанную, Леша сделал вид, что захотел пить, прошел на кухню и, пока наливал воду, спросил у мачехи:
- Теть Лиль, ты чего не спишь?
- Да не спится чего-то, не знаю, - она сидела, подтянув ноги к животу и положив подбородок на колени. Волосы растрепаны, взгляд ее красивых и, когда-то лучистых, зеленых глаз потух. Леша ничего больше не стал ей говорить.
Ему очень хотелось подойти к ней и обнять. Поддержать ее хоть так. Но делать этого он не стал. Боялся привязаться к ней еще больше и боялся того, что не сможет уже посмотреть в глаза своей матери, понимал, что последней это было бы очень и очень неприятно.
Что и говорить, Алексей повзрослел довольно быстро.
***
Красная куртка мелькала среди одиноких могил, листья также метались меж ними, подгоняемые ветром. Даже не смотря на надоедливые моросящие капли и заслоняющую небо серость осеннего вечера, на сумеречном небе красовались нежно-розовые и пурпурные оттенки. Красиво и грустно. Пейзаж поразил бы любого художника своей пронзительностью и щемящей тоской.
Мальчик дошел до часовни. На удивление, было тихо и пусто. Только ветер, морось и шорох умирающих листьев.
Небольшая часовенка, светло-зеленая и немного нереальная, словно возвышалась сейчас над всем этим – городом, опавшими листьями и тонкими темными деревьями, распластавшими свои ветви-руки в разные стороны. Алеша присел на корточки возле светло-зеленой стены, закрыл глаза и зашевелил губами. Молился. Тихо-тихо, чтобы было не слышно никому и ничему. Только Святой Ксении было доверено знать сейчас, что на душе у мальчика. О чем он думает, что чувствует или, быть может, кого-то жалеет или просит помочь?
Алеша встал, подошел к стене ближе, положил на нее руку. Тонкие пальцы подрагивали то ли от холода, то ли от подступающих и жестко пресекающихся силой воли рыданий. Мальчик склонил голову и постоял так еще минут пять. Молча. Одна единственная, тоненькая слезинка выглянула из-под пушистых ресниц и сбежала вниз, образуя узенький ручеек на мальчишеской щеке.
Как-то сразу питерская морось стала накрапывать быстрее, превращаясь в надоедливый колючий дождь с примесью маленького града.
Алеша накинул на голову капюшон и медленно побрел назад, наклонив голову низко-низко, ссутулившись как-то по-старушечьи.
***
- Ну, где ты опять валандаешься весь день? Или опять отца видел? Воспользовался тем, что в эту субботу мне пришлось выйти на работу? – мать смотрела на сына зло, рот от ярости перекошен, вьющиеся волосы, обрамляющие ее красивое, точеное лицо, напоминают развивающихся змей на голове медузы Горгоны.
- Нет, ма, не видел я отца, гулял просто. Уроки сделал и решил погулять, - мальчик скрестил руки на груди, готовясь защищаться от эмоциональных нападок матери, - дядя Максим еще не пришел?
- Макс? Черт его знает, где этот Макс, отстань! – мать ходила из угла в угол в прихожей, закусив губу. Квартира была обставлена со вкусом – вся в светлых, пастельных тонах, репродукции картин на стенах и домашний телефон причудливой формы как пережиток прошлого.
- Когда ты уже научишься мне звонить и предупреждать где ты?! – мать резко взмахнула рукой, готовясь сказать еще что-то, но не рассчитала силу взмаха. Ваза с засохшими цветами, стоявшая рядом с телефоном на мраморном узеньком столе, шмякнулась на пол. По сторонам полетели лепестки роз, словно оживших на миг. Часть пола в прихожей стала бордово-красной из-за разлетевшихся лепестков и чертовски острой из-за мелких осколков хрусталя.
***
Алеша лежал в постели, накрывшись одеялом с головой. В окно к нему заглядывал неоновый свет витрин из дома напротив, вещи его были сложены на стул рядом с кроватью, компьютерный стол прибран, помимо компьютера, на нем стояло свадебное фото родителей. Леше с боем, но удалось отстоять его право на воспоминания, хотя иногда эту фотокарточку и приходилось прятать.
Из прихожей доносились крики. Мать ругалась с отчимом, только сейчас заявившимся домой. Мальчика трясло. Наверное, простыл, пока ходил к часовне. А может быть, это просто общая усталость и нервотрепка дают о себе знать.
***
Анна, мать Алексея, прибиралась в квартире в свой единственный выходной – воскресенье. Алеша ушел играть в футбол, муж пропадал в баре, якобы обсуждая в неформальной обстановке с партнерами по бизнесу и черт знает с кем еще разного рода тонкости организации успешной сделки по покупке лакомого куска земли в ближайшем пригороде. Настроение ее было отвратным и подавленным. Все рвалось и рук, падало и никак не хотело укладываться на места.
Анна решила разобрать вещи сына, рос ребенок быстро, что тоже не могло не вызывать ее раздражения – только купили вещи, а долговязые ноги уже торчат из штанов. Добравшись до стула, на котором Алеша вчера сложил промокшие снизу джинсы, мать сдернула вещи и стала их перебирать.
«Ну неужели нельзя сразу положить джинсы в стирку!» - женщина возмущалась, ощупывая карманы перед тем, как отправить в стиральную машинку потертые брюки.
Из левого кармана она достала аккуратно сложенную записку. Подумав, Анна развернула ее и начала читать. Ее брови недоуменно поползли вверх. Почерк сына. Но вот содержание…
Оно смутило женщину. Анна сразу как-то поникла, присела на краешек кровати и начала вчитываться уже жадно, словно испугавшись, что сейчас кто-то придет и отнимет, не даст ей понять что-то, осознать и разобраться.
Дочитав, женщина встала, подошла к окну, скрестила руки на груди и долго-долго вглядывалась куда-то вдаль. Синее небо и летающие над крышами птицы. Можно было бы подумать, что на улице настоящая весна, если бы Анна не знала, что уже давно глубокая осень...
Весна! Вздохнув, можно даже ощутить этот запах цветения и буйства просыпающихся красок. Но нет. Это иллюзия, надежда на ожидание счастья, которая вот-вот развеется, пройдет еще полдня и небо опять затянет серость и морок. Не будет видно ничего кроме тумана и слякоти под ногами.
Анна закрыла глаза, мысленно посчитала до 10 и направилась искать свой мобильник. Снова вздохнув, она нашла в телефоне номер бывшего мужа. Долгие, тягучие гудки в трубке вызывали у нее чувство непонятного страха и непрекращающейся уже который год тревоги.
- Алло, - голос Дмитрия звучал удивленно, без обычной резкости.
- Привет. Надо поговорить, - выдавила из себя Анна, непривычно спокойно и легко почувствовав себя при этом.
- Что-то случилось? – спросил бывший муж.
- Нет, - Анна осеклась, - вернее кое-что случилось и нам нужно это обсудить. Дело касается Леши.
- Ну хорошо, давай я приеду.
- Нет, давай не здесь, встретимся лучше в каком-нибудь кафе.
- Ну хорошо, - Дмитрий подумал, затем нехотя протянул, - может быть в «Пироговом дворике» у Казанского? Мы вроде бы раньше любили там бывать.
- Да, тот вид мне всегда нравился, - с горькой усмешкой сказала бывшая жена.
***
Они сидели друг напротив друга. За окном у их столика величественно возвышался, утопая в лилово-красном закате, Казанский собор. Влюбленные парочки бродили по набережной, держась за руки, экскурсионные группы сновали, движимые любопытством и очарованные архитектурой и атмосферой суеты и уюта канала Грибоедова. Дышалось легко и свободно, птицы взмывали в небеса, расправляя крылья. Настоящая весна. Можно было бы в нее поверить, конечно, но вот календарь упорно показывал 13 октября.
- Так о чем ты хотела поговорить?
- Об Алеше. Не знаю, замечал ли ты…
- А помнишь, - прервал бывшую жену Дмитрий, - помнишь, мы сидели с тобой здесь на первом свидании, у меня тогда еще денег не хватило тебе на десерт, и ты выгребала последнюю мелочь из карманов своей куртки.
- Помню, - усмехнулась Анна, - только к чему это все?
- Да так. Просто вспомнилось. Хорошо тогда было.
- А сейчас? – глаза бывшей жены сверкнули как-то по-особенному. С огоньком торжества и примесью надежды, - Плохо?
- Ну почему же сразу плохо? Просто вспомнилось, вот и все, - огрызнулся Дмитрий. - Так о чем мы поговорить то собирались?
- О твоем сыне! – хмыкнула Анна и расхохоталась, запрокинув голову с рыжими кудрями навстречу лучам закатного солнца, пробивающимися сквозь оконное стекло. Дмитрий невольно залюбовался бывшей женой. «Черт, - думал он, - нет, чтобы превратиться в старую перечницу, как все нормальные бывшие жены. Эта же только хорошеет и хорошеет с каждым годом!».
- Извини, не удержалась от смеха. Тебе всегда было на нас плевать!
- Слушай, ты опять начинаешь? – взвился Дмитрий, готовясь уйти.
- Подожди! – Анна схватила его за запястье, - правда, нужно поговорить.
- Ну чего еще?
- На, прочти, - ее тонкие пальцы вытащили из красного клатча записку.
Напряженно сдвинутые брови Дмитрия медленно поползли вверх, как только он взял в руки записку и начал читать. Написана она была неровным, быстрым, нервным почерком. Почерком его сына, который иногда и сам был похож на свои скачущие по листу бумаги буквы – напряженный, ссутулившийся маленький человек, который пытается убежать от проблем взрослых людей.
«Уважаемая матушка Ксения, простите, я не знаю, как нужно обращаться к Вам, да и чего писать не знаю. Просто помогите мне, пожалуйста. Я часто к Вам хожу, но не писал никогда. Говорят, именно записочки помогают. Я один. Всегда и всюду. А я так хочу, чтобы в моей жизни был тот, кому я нужен. С кем не страшно жить. Мне пока не так много лет, скоро будет двенадцать. Но я много уже, наверное, чего понимаю. И многое видеть не хочу. Мои родители часто ссорятся, я не помню, чтобы мы когда-то ходили все вместе куда-нибудь.
Раньше я часто плакал, когда видел, как родители одноклассников едут с нами на школьные экскурсии, обнимают своих детей. Я смотрел, как они вместе шутят или чему-то радуются, я часто наблюдал, как чья-нибудь мама заправляла шарф поплотнее на куртке своего ребенка или как отец поднимал сына или дочь над головой, чтобы им был виден музейный экспонат или что-то еще. Мне было тяжело от этого. Не знаю почему, наверное, мне было просто завидно. Да и сейчас я очень завидую тем, у кого есть и отец и мать.
Своим родителям я не важен. Меня для них нет, и, наверное, им было бы лучше, если меня не было. Я как бы есть, и как бы меня нет. Раньше я часто хотел, чтобы они помирились, и мы бы жили все вместе. И чтобы они не ссорились. Сейчас этого я уже не хочу, потому что от этого будет плохо моей сестре, а она-то ни в чем не виновата. Чего хочу, я не знаю. Стать взрослым быстрее, и уехать от них, наверное.
Раз я один, значит так надо? Ну, в смысле, раз я такой одинокий, значит это правильно и так и нужно и должно быть так?
Прошу тебя, пожалуйста, матушка Ксения, помоги мне найти еще человека, чтобы быть не одному и чтобы было не так страшно и холодно. Я знаю, что это просто осень и ветер, но я мерзну все время, даже летом. Наверное, мне просто не хватает тепла? Прости меня, уважаемая Матушка. Я совсем не знаю, как правильно тебе писать записки. Просто помоги мне, пожалуйста. У меня надежда только на тебя, наверное!»
Дмитрий поднял удивленные глаза на Анну.
- Что это?
- Записка нашей святой. Видимо, ребенок ходит к часовне, а я его еще ругала…
- Какой святой?
- Хм, ну да. Ты же у нас не веришь ни во что. Ксения Блаженная. Есть у нас такая святая.
- И чего?
- Ну, ребенок ей пишет записки, видишь?
- Так она живая что ли?
- Ты идиот? Она давно умерла.
- Тогда зачем он ей что-то пишет?
- Затем, что слышит нашего сына только она. С тем же успехом его может услышать попутный ветер или песок, по которому он совсем маленьким ребенком так любил бегать босиком на пляже Петропавловки…
- Петропавловка, босиком, пески, Петербургская святая! – голос бывшего мужа угрожающе порыкивал, - ты сбрендила?
- Нет. Это все бесполезно. Я забыла, насколько ты похож на грубый армейский сапог. Толку от тебя нет никакого. Никакой поддержки, никакой заботы. Ничего. Пустота! – Анна подхватила плащ и выбежала из кафе.
Дмитрий остался один на один со своими мыслями и запиской сына. За окном сновали люди. Вечер подкрадывался тихо и красиво. Марево заката, отражающегося в тихих водах канала Грибоедова, равномерно присыпали осенние листья. Звенящая пустота никогда еще не была столь очевидна для этого человека, сидящего в кафе напротив Казанского собора.
Он перечитывал вновь и вновь записку, оставленную бывшей женой. Хмурил брови, шевелил губами. Наконец, выпив две чашки кофе, он встал и пошел к себе домой. Небо давно уже потемнело, летающие листья уже давно летали вперемешку с мокрым снегом. Такова переменчивость питерской погоды. Казалось, вокруг тепло и светло. Ан нет. На улице за считанные часы похолодало, привычные ветер и слякоть вернулись в город на Неве.
***
Анна стояла у часовни, прислонившись к стене и опустив голову. Глаза были закрыты. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Стояла она так довольно долго. Наконец, отпустив стену часовни, Анна медленно пошла домой. Последнее время она все думала, как начать разговор с сыном. И все никак ей было не придумать.
Пешком поднявшись на девятый этаж, чтобы оттянуть время, Анна тихо проскользнула за дверь квартиры.
- Мама? - послышался обеспокоенный голос сына.
- Привет.
- Ты где была? Я волновался!
- Прости, сынок. Решила зайти кое-куда. – Аккуратно посмотрев на сына, женщина продолжила, - К Ксении Блаженной ходила.
- Зачем? – одновременно испуганно и удивленно спросил Алеша.
- Да так. Захотелось. Пойдем на кухню, я ужасно голодная. Ты есть будешь?
- Да я… перекусил.
- Ну, посиди со мной. Может тебе яичницу пожарить? И салат из овощей быстро давай настрогаю?
- Ну давай, - удивился мальчик.
Устроившись на кухне, они сидели, пили чай после плотного ужина и болтали. Как, пожалуй, никогда до этого. Алеша был совершенно расслаблен и смущенно улыбался матери.
- А давай новый год встретим в каком-нибудь санатории? Помнишь, ты маленький был, мы с тобой ездили как-то раз. Тебе вроде бы понравилось.
- Ну да, я помню, там были большие горки, сани, - протянул мечтательно Алексей, - только я уже большой.
- Глупости какие, - всплеснула руками Анна, - для меня ты всегда будешь тем маленьким пухляшом! Смешной такой был, как медвежонок, переваливался в своем синем комбинезоне по снегу!
Алеша засмеялся было, но потом вдруг погрустнел.
- А как же Макс? С нами поедет?
- Макс? – Анна удивленно вскинула глаза на сына, - А, Макс. Да нет. Зачем нам там Макс. Да и вообще. Я хочу заново все начать, работу другую найти. Тебя вон надо в ежовые рукавицы брать, - Анна улыбнулась, - трояков нахватал. Будем учиться жить по-другому. Согласен?
- Конечно, ма!
***
Кто в современном мире может сказать, слышит ли нас осенний ветер, теплый песок или мокрый снег? Или, может быть, опавшие листья? А может все-таки, стены Храма?
А быть может, также важно, чтобы мы все научились слышать друг друга? Мы неотделимы от этого мира. Иной раз и образ святой, пусть даже в твоей голове, способен поднять тебя с колен и заставить жить дальше, не смотря ни на что.
Все мы в этом мире шагаем босиком по раскаленному песку, боясь остановиться, боясь упасть, обжечься еще больше. И кто как не ангелы, способны своими сильными крыльями умалять и тушить боль от раскаленного песка у наших ног?
У каждого в нашем мире ангел – свой. И совершенно не важно, есть ли у него руки и способны ли они обнять.