Всегда раздражали абстрактные и бессодержательные дискуссии
Однако в полемике о первичности или вторичности принципа неагрессии всё не совсем так.
Из ответа на вопрос, что следует в первую очередь реализовывать – отказ от агрессии, либо же политико-правовую среду для развития этого принципа, вытекают предельно прикладные вещи для сторонников свободы, что им надо делать в первую очередь – бороться с проявлениями царящей кругом агрессией, либо же трансформировать политические институты для создания условий по искоренению агрессии?
Справочно: принцип ненападения (сокр. англ. NAP — non-aggression principle, также известный как принцип неагрессии, принцип отказа от инициации насилия, принцип неприкосновенности) — правовая позиция, утверждающая, что ни один человек или группа людей не должны осуществлять агрессию против чьей-либо личности или собственности. Агрессия определяется как применение или угроза применения насилия против личности или собственности какого-либо другого человека.
В отличие от пацифизма, принцип неагрессии не исключает применение насилия при самообороне. NAP является центральным идеологическим постулатом либертарианства.
Яркие аргументы в пользу первичности и приоритета принятия сначала НАП, а потом всего остального, можно почитать у Битарха, например, здесь, здесь и здесь и данная статья является прежде всего полемикой с изложенными там заявлениями, хотя, возможно, будет актуальна не только в этом контексте.
В принципе, любые социальные проблемы и всё что вас раздражает, можно свести к этому – сохранению широкого присутствия агрессивного насилия в обществе, будь то насильственно навязывание каких-то раздражающих факторов, уничтожение среды обитания или отторжение и неэффективное использование ваших ресурсов. Например, плохие системы здравоохранения и образования с гигантскими ресурсными рентами, которые уходят не известно куда.
Первое, с чего стоило бы начать: социальные принципы (как и большинство гуманитарных явлений) – это интерсубъективные и конвенциональные (т.е. договорные) явления, они не существуют в объективной реальности, а распределены в нашем индивидуальном сознании, радикально влияя на реальность, но всё же существуя лишь в наших головах и проявляясь в нашем поведении в той степени, в которой эти представления совмещаются друг с другом.
Моральные принципы, в том числе и NAP, имеют ценность прежде всего в той степени, в которой они могут формализовываться на каком-то более приземлённом, т.е. юридически-правовом уровне. Например, моральный принцип «не убий» мало бы чего стоил, если бы в уголовных кодексах не было бы соответствующего запрета на совершение убийства. Мораль в этом плане выступает лишь как прелюдия к праву, позволяя его пересматривать в сторону сменяющихся моральных норм.
От того что мы просто заявим свою приверженность не агрессии ничего особо не измениться, мы, рассуждающие об этом, и раньше не были особенно агрессивными.
Смысл NAPа в том, чтобы из теоретической конструкции в сфере этики, превратиться конкретные правовые нормы, позволяющие оптимизировать текущие избыточные нагромождения правовых норм, которые в гонке за благими пожеланиями, сами нарушают правила не агрессии при этом не блокируя её у других.
Т.е. NAP следует рассматривать в проектной логике, как условный «коммунизм» - то желаемое гипотетическое состояние в будущем, когда люди начнут исключительно мирно сосуществовать, а агрессия будет таким же варварством и архаизмом, как каннибализм.
При этом, NAP, являясь прежде всего широким моральным принципом, имеет ряд весьма различных трактовок и интерпритаций того, в какой степени и каким образом допустимо оборонительное насилие и что именно считать агрессивным насилием.
Даже моральная норма «не убий» на практике сталкивается с множеством противоречивых интерпретаций, не способная на них однозначно ответить (является ли аборт или онанизм убийством, приемлема ли эвтаназия и в какой степени, уместно ли случайное или вынужденное убийство в рамках необходимой обороны и т.д.).
NAP как, вероятно, самый универсальный морально-правовой принцип, претендующий на то чтобы стать основной общечеловеческой нормой, конечно же, обречён также сталкиваться с множеством своих возможных трактовок и однозначных очевидных интерпретаций в нём не существует.
В принципе, при известной степени логической гибкости, и восстание большевиков, направленное на реституцию награбленной феодалами собственности и «оборонительное» нападение Гитлера на Польшу, которому предшествовало переодевание его солдат в костюмы польских военных (если бы мы об этом переодевании не знали), можно было бы провозгласить соответствующими принципам NAPа, что, конечно, может полностью лишить смысла эту норму, что с ней и случиться, без должного инфраструктурного обеспечения.
Сторонники абсолютизации NAP именно исходя из этого бы сейчас возразили, что как раз для этого нужна максимально радикальная трактовка принципа не агрессии. Однако в ней возникают ещё большие проблемы, связанные с вопросами возвращения уже ранее награбленного, отношений с другими животными, экологического ущерба деятельности, провоцирования агрессии, психологического насилия (которое на практике оказывается куда могущественней, чем прямое физическое насилие) и т.д. Всё это из NAP предлагается просто выкинуть, что лишает его сколько-то значимого смысла, особенно в XXI веке, где власть становится всё более изощрённой и утончённой, при этом ещё более абсолютной.
И так мы приходим к главному – морально-правовые принципы — это хорошо, но это лишь маяки в нашем движении. Само это движение происходит при помощи «кораблей» - конкретных организационно-правовых систем, которые те или иные принципы могут исполнять или превращать в полную профанацию.
Изменения массового сознания не происходят сами по себе, это случается в конкретной институциональной среде. Чтобы NAP заработал не на уровне деклараций, а в реальной правовой практике, требуется множество предпосылок, которые можно свести к «доктрине сдерживания».
Агрессор не откажется от агрессии, пока ему это выгодно. Чтобы этот порядок вещей изменился, нужны конкретные силы и структуры, способные подобную агрессию блокировать – местные общины, ополчения, охранные и детективные агенства, конкурентноспособные судебные системы, контрактные юрисдикции и т.д. Мы не сможем всё это создать, не имея ввиду конечную цель этих действий, однако нужно чётко понимать, где здесь причина, а где следствие.
Также как благоприятная институционально-правовая среда создаёт условия для развития рыночной экономики, также и инфраструктура сдерживания, распределения силы, технически не позволяющая её консолидировать в той мере, чтобы агрессия вновь стала выгодной, а не неприемлемой дорогой, создаёт ненасильственную среду с минимизацией агрессии.
Попытки поставить телегу впереди лошади и заявить, что сначала мы все должны быть фанатичными сторонниками чистой неагерссии и лишь в результате этого возникнет свободное общество с сугубо добровольными ассоциациями, лишь продолжает логическую ошибку пацифистов, которая заканчивается поглощением такого общества более агрессивными и насильственно ориентированными системами.
Именно это мы сейчас наблюдаем, например, в Швеции, с её стремительным ростом криминального насилия в последние годы, на фоне попытки им всем стать слишком добренькими, чтобы выживать.
Таким образом, нам в общем-то не важно, понимают и поддерживают люди NAP или нет. Куда важнее то, происходит ли реальное движение к всеобщему силовому сдерживаю или нет.
С позиций приоритета радикальной трактовки первичности и абсолютизации NAP, например, контрактная армия однозначно лучше чем призывная, а полное отсутствие армии ещё лучше, чем её наличие.
Однако, если понимать NAP как проектное направление движения, а не религиозную догму, то будет очевидно, что наличие национальной армии обеспечивает обществу коллективный суверенитет. Поэтому лучше чтобы она была, чем её не было, а наличие массового военного призыва, в отличие от компактной призывной армии, распределяет в обществе силу, вовлекая в оборонительную функцию широкие слои населения, не позволяя концентрировать репрессивный аппарат лишь в руках правительства.
Поэтому оптимальной системой обороны для движения к NAP будет повсеместная, пусть даже в данный момент принудительная милиция-ополчение, а не сугубо "профессиональная армия" или тем более устранение репрессивного аппарата государства как такового, поскольку это лишь гарантирует утверждение чужого репрессивного аппарата, не подчинённого местному сообществу. Постепенно, став общепринятой нормой, практики местной милиции объединённых в общенациональную систему обороны, смогут стать сугубо добровольными, однако важнее для NAPа здесь не сама эта добровольность, а физическое наличие подобной милиции.
Аналогичная диаметральность практических выводов будет наблюдаться в большинстве других действий, будь то какие-то программные меры или прикладные шаги, направленные ли на проклятья в адрес кровавого режима, либо его постепенное реформирование в сторону распределённой силы, долгосрочно обеспечивающей мир в обществе.