"И все воины, сопровождавшие почётного гостя позади, все кшатрии, ограждавшие дорогу для процессии, рванулись к лестнице и Мохану, замершему на половине её. Один только необученный музыкант против десятков кшатриев! И один только кинжал демона в руках его против нескольких десятков оружия!
- Грешник!
- Он осквернил храм!
- Гнев навлечёт великой богини!
Люди, крича от ярости, стали поднимать с дороги камни и вещи потяжелее, какие у кого были.
Садхир пытался подняться, но нога названного брата прижала его к земле. И меня дёрнувшуюся Поллав грубо сжал, не обращая внимания, что мы свёртки с инструментами и вещами выронили и по ним бегут разгневанные люди к лестнице и драке наверху. Мохан отчаянно оборонялся от бросившихся на него воинов, но силы были неравные.
- Поллав, пусти! – расплакалась я, ощущая хватку его каменных пальцев на моём плече.
- Хватит! – отрезал он. – Я уже потерял одного идиота! Останьтесь хоть вы… - шумно выдохнул. - Хотя бы вы двое останьтесь со мной.
Орали горожане, отскакивая от лестницы. Под ноги людям упал кшатрий с перерезанным горлом. А Мохан с лицом и грудью, залитыми кровью, снова замахнулся. Жутко блестели его глаза, словно обезумевшие. И жутко блестели красные глаза-камни на рукояти кинжала Раху.
- Нет… боги, сохраните его жизнь! Нет!!!
- Молчи! – сказал сквозь зубы Поллав. – Молчите оба.
А боги молчали. И юноша озверевший сбросил на отчаянно закричавших внизу людей ещё два кровоточащих трупа.
- Перестаньте!!! – переорал вдруг всех девичий голос. – Замолчите вы все!!!
И люди растерянно расступились, пропуская к подножию лестницы девушку в кроваво-красных одеждах: поверх красной чхоли и дхоти пышных ещё сверху дупатта красно-золотая обёрнута, зацеплена серебряным поясом. Тело, обвитое серебряными и золотыми ожерельями и браслетами, окутано и благоуханием жасмина, обвёрнутого у основания косы, душистыми звеньями свисавшего ей на плечи по волосам.
- Вы все не правы, о люди! – гневно сказала странная девушка, поднимаясь к дерущимся по лестнице. – Да перестаньте же!!!
И воины, окружившие обезумевшего юношу, и сам возмутитель спокойствия растерянно замерли. Даже брахманы – местные и прибывшие – с интересом повернулись к ней.
Она поднималась дальше в звенящей напряжением тишине. Нет, под яростный звон шлепков босых ступней по каменным ступеням да под звон нескольких рядов бронзовых колокольчиков на обернувших её щиколотки чёрных гхунгру. Танцовщица… так спокойно полезла в центр бойни?
- Я уже видела, как кшатрии осквернили землю одного храма! – сказала девушка, сжав кулаки. – Я видела, как жестокосердные грешники убили и старого священника, и двух храмовых рабов! И я не намерена снова смотреть на подобный грех!
- Но он… - начал возмущённо Мохан, но под взглядом её оборвался, не договорив.
- Молчи, танцор! – она гневно указала на него рукой, зазвенели, скатываясь с запястья к локтю многочисленные браслеты. – Почто ты предал своих предков и взялся за оружие? Оружием у каждого достойного танцора и музыканта должно быть только его искусство!
- Ты… - Мохан потрясённо опустил руку. – Как ты поняла?
- По мышцам, - кажется, девица нахмурилась или поморщилась. – Твои мышцы, о юноша, сильны на ногах, а руки твои изящны. Руки и ноги у тебя привычны к движением, а грудь и плечи худы. Не так выглядят земледельцы и кшатрии!
Люди сверху и снизу притихли, с любопытством смотря на них.
- Если ты хотел станцевать для великой богини, для чего ты взялся за оружие и стал калечить людей?! – грозно спросила смелая танцовщица.
Она уже поднялась на площадку и оттолкнула кого-то из кшатриев, замерших на месте.
- Отойдите, о воины! Дайте мне посмотреть в глаза этому позорному куску дерьма, оскорбившему весь род слуг Сарасвати!
- Да ты… - кинжал взлетел на уровень худой груди в поднявшейся руке.
Снова блеснули алые глаза на бычьем черепе. Блеснули и… померкли под её строгим взглядом.
- Он опасен, о дэви… - начал какой-то молодой кшатрий из стоявших сбоку и ещё не успевших добежать до бинкара.
- Он опасен сам для себя, как умалишенный, вместо бананов с дерева жрущий из канавы собачье дерьмо! – прокричала сердито дерзкая танцовщица. – Он опасен не для вас, а для всех слуг великой богини, так как опошляет и марает всё прекрасное искусство, дарованное земным низменным существам от милосердия богов! Опусти оружие, о презренный! Если ты – танцор, то твой удел – подносить богам твои танцы, а не обрывать чьи-то жизни!
Люди потрясённо взирали на неё. Даже Садхир перестал вырываться, вслушиваясь.
- А хороша, - едва слышно сказал Поллав. – Хотя и чокнутая.
- Слушай, о дева, не твоё дело… - начал было возмущённый Мохан, справившийся с потрясением от её вторжения в его планы и драку.
- Если ты не слепой, то почему вместо чудесных бананов с дерева ты жрёшь с канавы собачье дерьмо?! Что ты за танцор, если к ногам богини являешься с оружием?
- И верно, о дэви! – сказал возмущённо уже местный брахман. – Этот юноша перешёл все мыслимые и немыслимые границы! Я благодарен вам за смелость, с которой вы пришли указать ему на его место!
- Наказать его надобно! - сказал почётный гость, сердито смотря на воинов сжавшихся и сердитого Мохана между них. – Чтоб другим неповадно было прерывать богослужение!
- Он ещё кровь на пороге храма пролил! – возмущённо вскричал молодой брахман.
- Кровь!
- Кровь!
- Мерзкий грешник!
- Убьём его!
Брахманы, поднявшиеся над площадью, да горожане, стражники сверху и снизу лестницы закричали в единодушном порыве. Кто-то поднимал оружие, кто-то – камни с дороги или вещи потяжелее, что нёс с собой или у стоявших около отобрал.
Мохан в ужасе – он, кажется, оправился от воздействия оружия демона – смотрел на толпу, яростно требующую его смерти. Он запоздало понял, что натворил.
- Убьём его!
- Забьём!
- Разорвём на куски!!!
Люди кинулись к подножию лестницы, озверелые, обезумевшие от страха и гнева.
- Убейте его! – потребовал главный брахман храма.
- Убейте мерзкого грешника! – потребовал глава брахманов, прибывших с другой земли, приветственную церемонию для которого Мохан разрушил.
- Убейте! Убейте!!! – требовали люди с краю и с середины площади, не успевшие и не способные добежать до храма и устроить расправу над дерзким юношей сами.
- Стойте!!! – перекричал всех одинокий и грозный, громкий голос.
И все опять потрясённо замерли, повернувшись к нему. То есть, к ней.
Хрупкая танцовщица гневно протянула тонкую руку к толпе, развернув к ним ладонь с багровым солнцем внутри. Кожа смуглая, хоть и не слишком, что подчёркнуто серебряными украшениями и белоснежными цветами из гирлянды в волосах. Одеяние красное, словно кровью бойни облитое и окрашенное уже. Гневное лицо в окружении вьющихся прядок, вырвавшихся из длинной и тугой косы. Смелая. Дерзкая. Непокорная. Стоявшая посреди лестницы, между убийц-воинов. Смотревшая требовательно людям озверевшей толпы в глаза. Она… она казалась хрупкой богиней, внезапно спустившейся на землю. Она застыла по дороге к храму в мире людей. Она… как будто не боялась всех их, всех этих жестоких людей. А люди… люди, почуяв её решительность, как будто сами вдруг испугались её.
Оглядев сердито притихших людей, девушка к Мохану, потрясённо смотревшему за ней – он смотрел теперь только лишь на неё – повернулась:
- Ты, кажется, что-то сказал про убийство, о юноша, когда ворвался на лестницу и оружие своё поднял?
- Это… убийство моих надежд! – потрясённо выдохнул он.
Или…
Я дёрнулась вперёд, вгляделась.
Нет, это сказал мрачный Раху, внезапно появившийся у Мохана за спиной. Так вот кто задумал погубить моего мужа?! Хотя тот сам поддался речам этого чудовища! Даже если отомстить захотел, решив, что именно этот брахман чужой в гибели его родных виноват, то почему сначала толком не подумал, а сразу кинулся?! Почему так покорно поддался сладкоречивому демону или вздумал просить его о помощи?!
Но люди почему-то Раху за спиной юноши не видели. Даже те брахманы, пришедшие и местные, смотрели лишь на девушку.
Та гневно прищурилась.
- Если ты хотел сам послужить великой Дурге, то зачем вломился на землю храма её с оружием? Почему не вошёл подобно настоящему танцору и со смиренностью шудры?!
- Что он там хотел – значения уже не имеет! – проворчал глава местных жрецов. – После того, что этот ужасный юноша наделал…
- Не вам и не мне решать, чьё подношение милее сердцу богини! – отрезала дерзкая танцовщица. – Каждый в этом мире следует своей дхарме и выбору своего ума, своей души! Тем более, не нам решать, чьё подношение милее Дурге, если этот юноша ещё для неё не станцевал!
- Но я протестую… - начал было прибывший брахман, главный среди своих.
- Разве дело священников – мешать людям молиться? – сердито спросила девушка, заставив опять всех притихнуть. – Это ваша дхарма – мешать совершать подношение богам? Или это ваша адхарма?
- Это адхарма! – серьёзно заметила глава жрецов храма. – Но этот юноша, о дэви, так ничего и не станцевал, вломившись.
- Так пусть он выбросит оружие и танцует! – потребовала она, сжав кулаки. – Станцуй великой богине лучшее, что ты умеешь, о юноша! Не позорь твоих предков, что в веках и поколениях отбирали лучшие крупицы золота своих умений! Станцуй или убирайся! Не отнимай время у богини, у почтенных брахманов и у людей!
Люди внизу притихли. Люди сверху притихли. Застыл, шумно дыша, пораженный словами её прямо в сердце Мохан. Да Раху молчал, хмурясь и шумно дыша, смотрел на девушку, помешавшую ему ощутить торжество кровавой бойни, позорной бойни, случившейся у порога священной храмовой земли! А она… смотрела не на него. В глаза Мохану смотрела гневно, бросая ему вызов.
Воин и танцовщица… странная картина.
Воин и танцор, боровшиеся в его душе… кажется, жажда мести в нём схлестнулась с гордостью искусства. Она задела его. Она сильно задела его.
Прозвенел по каменным ступеням, падая, кинжал. Шумно выдохнул и исчез жуткий демон. Нет, отступил лишь в сторону, появившись наверху лестницы, сидящим на верхней ступеньке. Ладонь под щёку задумчиво подложил, рукой упёрся в колено. Как будто все люди снизу на сцене играют спектакль. Лишь для него.
Раху внезапно посмотрел прямо на меня и мне… подмигнул. Опять он!
- Я станцую! – гневно сказал Мохан.
- Станцуй! – потребовала грозная дэвадаси.
Ведь что-то в облике её было похоже на храмовых танцовщиц. Да и смелость, с которой она вошла на землю храма, чтобы напомнить жуткому воину о его настоящем деле. Да и поняла же, что он не кшатрий, взглянув на сильные и слабые части тела его, по одним лишь узорам мышц!
А вообще… они были чем-то похожи. Девушка и юноша. Оба немного смуглые, волосы вьющиеся. Невысокие. Разве что у неё фигура, под тканью алою скрытая, была круглой в тех местах, где женская фигура обычно покруглее мужской.
Удар в барабан разорвал звенящую от напряжения тишину.
- Там. Та-та-та-там! Там! Та-та-та-та-там! – начал отбивать по барабану и проговаривать ритм худой, высокий старик, выступивший из толпы.
Ох, это ж он нам советовал пойти в царство Ананда.
Раху, посмотрев на старика, отбивающего ритм, нахмурился. Нет, закатил глаза к небу.
Это… какой-то дэв? Это схватка демона и какого-то бога?
- Это схватка между тобою и мною! – гневно Мохан сверху объявил.
- Это схватка между глупостью и искусством в твоём сердце! – возмутилась девушка. – И это наше подношение великой богине. Сначала станцуешь ты, потом – я. Потом оставим почтенным брахманам продолжить все ритуалы, молитвы и церемонии. Пусть каждый возносит молитвы, как умеет и как обучен.
- Но этот юноша замарал землю храма кровью! – гневно вскричал молодой брахман из местных, сердито отбрасывая гирлянду.
Девушка сердито посмотрела на упавшие к его ногам цветы.
Мохан шумно выдохнул. Сжал и разжал кулаки.
- Что ж я… - начал он – и шепотки снизу притихли напугано и заинтересованно. – Я тогда станцую демона. А ты, о дэви, указавшая мне путь, станцуешь Дургу, повергающую демонов.
Раху возмущённо дёрнулся. Чуть с лестницы не свалился.
Старик, отбивающий ритм на стареньком барабане, покосившись на наваграху жестокого на лестнице, лишь усмехнулся. Значит, он тоже его видит!
- Или тебе неизвестен этот танец, о дэви? – дерзко усмехнулся Мохан.
- Отчего же? – усмехнулась уже и девушка. – Я танцевала его в детстве. И рада буду, если ты мне к твоей молитве присоединиться позволишь, о танцор!
Со словами этими она сложила ладони у груди и… вдруг поклонилась ему. Потом, присев, сняла с правой ноги свой гхунгру и протянула ему, смотря на него снизу вверх.
Мохан… вдруг сам сложил ладони у груди, ей поклонился. И, присев возле неё на колени, с почтением принял её браслет. Она подождала, покуда он обернёт его вокруг щиколотки правой ноги и выпрямится, потом поднялась сама. Не гордая. Но уважающая искусство. Она была ослепительно хороша!
Она встала близ края площадки – брахманы посторонились, а воины спустились пониже, освобождая им место, утащили раненных – и Мохан встал за её спиной.
Раху заинтересованно сдвинулся, поворачиваясь к ним. Как будто они заинтересовали его больше наблюдающего снизу за ним бога.
- Так. Така-тики-так… Так… Така-тики-так… - старый музыкант или же бог, спустившийся в мир людей, снова заговорил, отбивая ритм по старому барабану.
Танцоры сверху замерли. Потом девушка медленно развела в сторону руки. А Мохан, стоявший за её спиной, роста примерно одного, сам развёл руки в сторону.
Люди замерли, боясь дышать. Даже брахманы гордые замерли и сердитые кшатрии.
С середины лестницы от храма на людей гордо взирала четырехрукая богиня. Девушка в кровавых дхоти и чхоли, обёрнутых кровавой дупаттой с золотой каймой, в этот миг совершенно преобразилась. В одной руке словно лотос, который она изящно и небрежно поднесла к лицу, вдыхая аромат. В другой оружие. Должно быть, великий трезубец. И две руки, две других силы, которые тоже что-то сжимали.
Мохан отступил на шаг. Дэвадаси сдвинулась на шаг следом.
Люди снизу затаили дыхание.
Танцовщица и танцор разошлись. На миг. На малое пространство. Они присели одновременно, в своих жестах напоминая о силах и умениях великой богини, прославляя её. Они одновременно сдвинули головы. В одну сторону. Они выпрямились, притоптывая, и единодушно, в одной мелодии звенели бубенцы на тряпичных чёрных браслетах на их правых ногах.
Они… словно две половины целого! Они первый раз встретились, первый раз танцевали, но двигались в такт, попадая в музыку старого музыканта снизу. Или попадая в такт музыке, звучавшей у них в сердце. Когда он, забываясь, переставал играть на несколько мгновений, они всё равно двигались, в одной струе, в одном ритме, изящные или резкие, бодрые или медленные. Как он, так и она. Как она, так и он. Словно одно сердце, словно одно дыхание осталось у них двоих.
Люди замерли, любуясь величием танца.
А танцоры, несколько раз сойдясь и перекружившись, повторив множество движений, словно были оттисками одной души и учениками одного учителя, разошлись. Девушка присела, словно засмотревшись на что-то или цветами любуясь. Или словно прислушалась к молитвам страдающих внизу. А юноша грозной тенью замер на ней, поднимая руки. То, как она обернулась. То, как поднялась с колена. Как выбросила вперёд руку… или руку, держащую меч? То, как он ударил по её ладони двумя своими ладонями сомкнутыми, будто сжимал большой и тяжёлый меч…
Перед нами богиня сражалась с демоном. У них не было настоящего оружия, но воздух как будто кипел вокруг них. Глаза демона горели злобою, а глаза дэви, вступившейся за людей – решительностью…
Отчаянный, яростный, сложный, долгий поединок – и демон повержен, лежит на земле, безвольно разбросав руки. Богиня гордо и решительно смотрит сверху вниз. Она погубит каждого, кто посмеет обидеть людей!
Миг тишины. Или несколько жутких мгновений, растянувшихся на вечность.
Она снова повернулась к людям, с улыбкою, а демон за её спиной вскочил. И напуганный вздох вырвался у людей, смотревших снизу и сверху.
- Так… така-тики-так. Так… така-тики-так… - снова заговорил и заполнил площадь перед храмом барабанным ритмом старый музыкант.
Мгновение – и юноша, и девушка снова вместе танцуют. Вместе приседают, широко расставив ноги, подняв в молитве руки. Вместе идут влево и вправо, вместе поворачивают голову. Похожие как две капли воды. Как дети одного учителя. Как будто одно дыхание и сердце одно на двоих. Отточенность, чёткость движений. В одной струе, в одном ритме, изящные или резкие, бодрые или медленные. Как он, так и она. Как она, так и он. Словно одно сердце, словно одно дыхание осталось у них двоих.
Мохан вдруг остановился. Вскричал потрясённо:
- Джита!
Она остановилась недоумённо. Сказала растерянно:
- Да, я Джита. Но разве я говорила тебе моё имя?
Он… он вдруг упал перед ней на колени, ноги её обхватил.
- Сестра! – вскричал, заплакав. – Сестра, ты нашлась! Ты жива! О, хвала богам!!!
Отрывок из романа Елена Свительской «Три мужа для Кизи»