Предыдущие главы нетрудно найти на моем канале. Дорогие друзья! Очень хочу услышать ваши отзывы о моих прозаических произведениях. Жду с нетерпением!
Глава 6. Регина и Закон
Кому рассказать – не поверят. Я и сама себе не верю, если уж начистоту. Не того я ожидала, когда я направлялась сюда, полная мрачных предчувствий и… ну, и других глупых мыслей.
В общем, больше месяца прошло с тех пор, как я поселилась в замке у Вьетского моста, а еще ничего не украла и никого не убила. Если бы вы знали меня так, как знаю себя я, вы поняли бы, что на белом свете твориться нечто невообразимое – Регина взаперти, среди тошных правил и ограничений, среди сухарей, называющих себя Братьями Жизни… И ничего, потихоньку. Скажу больше: я научилась шить, вязать, плести корзины и скоро, по-моему, начну высиживать цыплят, как заправская квочка. Это помимо того, что моя основная работа – помогать на кухне. Так что готовить я тоже худо-бедно научилась. Во многом, конечно, благодаря милейшей толстушке Асани, виртуозной, между прочим, поварихе.
Кстати, она не только хорошо готовит – в ее маленьких полных ручках любое дело так и горит, неважно за веник ли она берется, за поварешку, за разделочный нож или за перо для подсчетов. Мне до нее далеко и в кухонных вопросах, и в бухгалтерии. В прошлом Асани была девицей из благородной и состоятельной итольской семьи. Но характер имела взбалмошный, а потому и сбежала как-то раз из отчего дома… да, смешно, но с истопником. Этого истопника мы сейчас и могли лицезреть в качестве ее спокойного, даже вяловатого белокурого мужа. Горюшка влюбленные, судя по всему, хлебнули немало, пока не прибились к общине и не зажили здесь так, как всегда мечтали – просто и честно. Не получается здесь иначе – и я тому живое доказательство.
Чтобы добиться мастерства, уверенности и жизненного оптимизма Асани, мне, конечно, не хватило бы и десятка лет. Впрочем, что я, куда мне до нее. Таких, как Асани, в природе единицы. Хотя, если разобраться, и таких, как я, на фабриках не делают. Это я не хвалюсь. Хвалиться тут нечем. Но жизнь моя была настолько короткой, странной и бестолковой, что существо я иное во всех отношениях. И ни к чему мне ее таланты, нечему тут завидовать. Семья и кухня – это хорошо, а голова на плечах – еще лучше. Только не каждому дано. Пустая голова, холодная кровь… И вот она, моя тропинка. Хотя никто ведь не знает, таких вещей наверняка.
Когда у нас с Асани появляется парочка свободных минут (а случается это, знаете ли, нечасто) моя наставница незамедлительно тащит меня на заднее крыльцо, где бодро кудахчут куры, где высится битком набитый амбар и громоздятся пустые бочки и тазы. Там мы садимся на нагретые солнцем деревянные ступени предаемся увлекательнейшему занятию. Мы выкуриваем по трубочке и говорим. Говорим – и пускаем в небо белые тугие колечки.
Это зелье Асани очень любит, а еще больше любит сам ритуал – неспешный, уважительный. Табак она сама выращивала на грядке за курятником, сама собирала, сушила и терла. По вкусу он напомнил сушеный куриный помет, но со временем я вполне привыкла к этому зелью, как привыкла и к потрясающе нецензурным выражениям, которыми стряпуха мастерски сдабривала свою речь.
Курить трубку, бесспорно, было очень приятно. Но еще приятнее было просто сидеть рядом с болтливой, озабоченной Асани. Сидеть и слушать, изредка вставляя слово или отпуская смешок вслед за ее чаще всего неприличной остротой. И осознавать, что хотя бы кто-то один из нас двоих нашел свое место под ярким небом Каро.
Асани всегда все про всех знала. Сплетни были ее страстью и отдушиной. Она их тщательнейшим образом собирала, обрабатывала, следуя своей особой логике, и пачками выдавала каждому желающему (и не желающему) ее слушать в совершенно неузнаваемом виде.
Правда, следует признать, что от этого сплетни хуже не становились.
С большим удовольствием и завидной регулярностью обсуждали мы и Саврето, который от нечего делать частенько заглядывал на кухню. Называлось это вполне пристойно – «узнать, как у меня дела». Но так как дела мои день ото дня не менялись, я начала понимать, что на самом деле Великого магистра интересует совсем другое. Например, не сбежала ли я, не взялась ли за старое, не сижу ли без дела. Все это значило лишь одно – Саврето взялся за меня всерьез. И отнюдь не от душевного ко мне расположения. Настороженность и неприязнь – вот что я видела у него в глазах, когда он удостаивал меня посещением.
У меня все на удивление было в порядке, о чем Саврето многословно и, как всегда, бодро докладывала Асани, которая твердо решила взять меня под свое крыло. Саврето ее выбор не одобрял. Нет, он не проявлял свою неприязнь ко мне на словах или на деле, но в его темных глазах видно было легкое презрение, которое не гармонировало с его мягким и вполне дружеским обращением.
Я, собственно, тоже никогда особенно не скрывала своей неприязни к Саврето. Он, конечно, прекрасно это понимал, но виду не подавал. Так что чувства у нас были взаимные и весьма сильные. Не знаю, что именно во мне не устраивало Великого магистра, а вот меня в нем бесило его высокомерие, и чванство, и любовь к болтовне да все высоким слогом.
Асани, правда, моего мнения не разделяла. Когда Саврето выметался-таки с кухни в сад или лабораторию (он совмещал должность садовника с научными исследованиями), стряпуха качала головой и посмеивалась. Весьма, впрочем, поощрительно. О Саврето она отзывалась несколько иронично, но без злости. «Наш Громадуй», – называла она его за глаза.
В один прекрасный день Асани пришла в голову замечательная, по ее мнению, мысль выдать меня замуж. И к Саврето она советовала присмотреться именно с этой точки зрения, чем изрядно меня смешила. Спору нет, это был красавец-мужчина, весьма интересный во всех отношениях холостяк. Но я-то знала, сколько ему на самом деле лет…
А впрочем, справедливости ради отмечу, что Саврето уже не казался мне таким мерзким надутым индюком, почитающим себя хранителем секретов мироздания. Возможно, потому что он знал толк в выпивке и был почти так же крепок на спиртное, как и я. Или дело было в том, что он говорил со мной так, будто я бог знает какая принцесса, а не простая базарная воровка, серая крыса в старых застиранных платьях и с паклей вместо волос.
Великий магистр, кажется, вообще не замечал разницы между хорошими и плохими (на его взгляд) людьми. Он даже с грязным и безумным Раваном говорил так, будто перед ним его родной, горячо любимый брат. И это не было лицемерием. Это… черт знает чем это было. Одно скажу наверняка – это было очень странно, но и очень приятно лично для меня. У дядюшки я такого отношения не видывала. Там нормой считалось все, что основывалось на грубости, алчности и разврате. Так было честнее, но хорошего в этом было все же очень и очень мало.
Собственно, не в обращении дело. Просто иногда человеку хочется быть обманутым, с этим ничего не поделаешь. Мне хотелось быть обманутой не меньше других. Конечно, это было ошибкой, но я слабовольно поддалась этому обману, частью которого были Саврето и Асани. И почти все братья и сестры в этой общине. Наверное, хотя бы раз в жизни так бывает с каждым. Попасть впросак с таким удовольствием и изяществом… Не мне судить, вина это или заслуга. Просто не было у меня другого выхода в том месте в то время.
Уж и не знаю, чего это я ополчилась на весь белый свет? Просто не понимаю, как можно жить и лелеять в душе кучу всякой погани, как это добросовестно делала я, прежде чем попала сюда. Жизнь – намного многограннее, чем злоба, выращенная на тощей почве неведения. Этаким фигурам речи меня здесь научили, право слово… Но ведь это правда: к чему питаться только собственными мозгами, да еще если мозги эти с гнильцой?..
Люди, конечно, не самые приятные создания, кому это знать, как не мне. Но ужиться с ними очень даже можно. Особенно если и они и ты в этом заинтересованы. Кое-какие из этих ценных наблюдений я сделала не без нашего бесценного Криша, которого Асани называла ну совершенно неприличным словом, которое означало, что говорит он значительно больше, чем делает.
К концу первого месяца моего пребывания в общине косо на меня смотрел уже только один ее обитатель. А именно вышеупомянутый Криш. Да уж, Криш – это тема для особого разговора. Чудной парень с безумными глазами и мозгами набекрень (хотя и Асани, черт возьми, на его счет не ошибалась). И его прелестный песик размером с теленка. И все же меня как-то раз угораздило попасть на один из его философских вечеров.
Ох и мастера же они там были трепаться!.. Ясное дело – не мешки ворочать. Особенно усердствовал сам Криш – ему и карты в руки. Присядет в креслице, пристроит свою псину у ног, гладит собаку, курит и весь вечер разводит бодягу о том, например, что все люди – сущие скоты, ни меры, ни закона не знающие. И ведь слушают же его – рты разинут и слушают.
Ну, что люди скоты и все такое прочее – так с этим не поспоришь. В этом я с ним согласна. Но в конце такого вот уничижительного монолога Криш мог преспокойно заявить, что все сие сходство происходит от одной только глупости и больше ни от чего. Мол, добрым и правильным быть не только должно, но и вполне разумно. Не понимают этого, дураки, вот и мучаются всю жизнь в животном состоянии.
– Ничего себе, заявочки!.. – фыркнула я.
Меня, к сожалению, услышали.
– Ма Тео, вы со мной не согласны? – немедленно пристал Криш.
– Я… Да, собственно… Да, не согласна! – сказала я назло. А нечего было приставать. – Абсолютно не согласна.
– Могу ли я попросить вас высказать свою точку зрения? – весело спросил Криш.
– Извольте! – нагло сказала я. Гулять – так гулять. – Если я, скажем, такая беспринципная скотина, то почему бы мне не оставаться таковой? Разум как раз позволит мне оставаться безнаказанной. А на все остальное я чихать хотела, пока я получаю удовольствие.
– Не все так просто, ма Тео, – мягко сказал Криш.
– Ну, конечно, – пробурчала я. – Усложнить можно все, что угодно.
– Я ничего не усложняю намеренно, но судите сами. Почему человек творит зло? Потому что считает, что так ему проще и выгоднее прожить на свете. А ведь на самом деле творить зло просто глупо и невыгодно. Тем оно и отличается от добра.
Вечно он ляпнет что-нибудь эдакое… И какой торгаш его воспитывал?
– Ма Феррон, как это вы все с ног на голову переворачиваете. Мне даже странно. – Я пожала плечами. – Вот я, положим, вор. Или убийца. Не только по профессии, но и по душевной склонности. И, положим, меня все устраивает, люблю свое ремесло и живу почище, чем все ваши братья вместе взятые. Не буду же я рассуждать о добре и зле. Смешно даже.
– А что, ма Тео, воровать – это удовольствие? Вы воровали, я знаю. Что же, и убивали? Это тоже удовольствие?
Ишь ты, щенок, смутить меня вздумал. Не на ту напал!
– Да, я воровала. И да, я убивала, – отрезала я. – С большим удовольствием, поверьте мне!
– Допустим, я в это поверил, – улыбнулся Криш. Допустил, но не поверил! – А часто ли вас бивали за грабежи и все прочее?
– Да пошел ты!.. – удивилась я. – Ну, случалось… Я поняла, что вы имеете в виду, так ведь речь не об этом.
– Об этом, – закивал Криш. – Об этом самом и речь. Почему же твой разум не уберег тебя, воровку, от расплаты?
– Ну, влететь может любому, – со знанием дела заявила я. – Черт с тобой, ты меня подловил. Конечно, рано или поздно любой попадается, и разум тут ни при чем. Разум нужен, чтобы не попасться во второй раз.
– Есть закон, который установлен раз и навсегда. Зло возвращается.
– Да что ты мне байки травишь, – фыркнула я. – У меня был знакомый – вот уж скотина и скотин. Он резал людей почем зря, грабил и убивал, торговал детьми – и очень часто не ради ремесла, а исключительно ради удовольствия. Не знаю такого преступления, какого он не совершал. Он был очень умен, и стал очень богат. И знали бы вы, какие почести ему теперь воздают, как восхваляют. Знают, что он убийца и даже в тысячу раз хуже, чем убийца – и восхваляют.
– Но…
– О ком это ты говоришь, женщина, – раздался вдруг низкий рычащий голос. – Я онемела, когда поняла, что со мной заговорил пес Криша. – Говори, кого ты имеешь в виду?
Криш с улыбкой потрепал Витязя по ушам и ответил за меня:
– Витязь, да ведь мы говорим только гипотетически. – Но какая-то искорка в его глазах сверкнула. Что ж, я бы не удивилась, если бы Криш оказался не так прост, как казался.
Пес опустил голову на лапы и уже не отрывал от меня своих алых, пылающих, как угли, глаз. Знал ли он моего дядюшку? Не сомневаюсь. Криш тем временем продолжал:
– Ма Тео, мы говорим не о тех почестях, которые оказывают твоему… – Он взглянул на Витязя. – Гм… твоему знакомому. Мы говорим о том, что происходит, когда он остается наедине с самим собой. Зло возвращается, – повторил Кришиан.
– На том свете, что ли?
– Я ничего не знаю о том свете. Я даже не думаю, что он существует. Да и зачем бы это?.. Зло возвращается к нам крахом, безумием и предательством, ибо не содержит ничего способного поддерживать нашу силу, дух, разум или окружающих нас людей. И в итоге – потеря собственной личности, что еще страшнее. Зло разрушает человека изнутри. В буквальном смысле поражает его тело, душу, мозг.
– Напугал, – буркнула я. – Все это байки для простаков.
– Хорошо. Хотела бы ты поменяться местами с твоим господином?
Никто не понял этих слов, но я-то поняла. И постаралась не подать вида, что поняла. Черт знает что! Он что, умеет читать мысли?
– Мой знакомый – могущественный человек, – твердо произнесла я. – И мне смешно даже подумать… Ну… Ну, ладно, сдаюсь! Но если меня бьют, я даю сдачи!
– Ну, разумеется. В этом и состоит сущность Закона, – улыбнулся Кришиан. – Я тоже даю сдачи. Пейте ваш чай и не сердитесь, ма Тео. Вы поймете со временем, что нельзя заставить людей полюбить друг друга, нельзя отучить их воровать, что бы там ни думал об этом ма Саврето. Но можно объяснить им, как не творить добро и зло, а просто совершать разумные поступки во благо себе и окружающим.
– Черта с два, – пробормотала я и уткнулась в свою чашку. – Торгаш. Торгаш…
Вот такой он, наш Криш, непробиваемо добрый и до безумия разумный. «Полный псих», – с нежностью говорит о нем Виола Таильхо.
С этой рослой, худой, грубоватой женщиной мы почти подружились. До истинной дружбы нам оставался только шаг – рассказать друг другу о своей прошлой жизни. Но с этим пока ни одна из нас не спешила.
Таильхо, сильная и хлесткая, как оттянутая кленовая ветка, почти никогда не спала и всегда находилась в нервном напряжении, точно ждала, откуда-то нападения. Она возглавляла охрану замка и, возможно, быть постоянно на взводе было ей необходимо. Только вот очень уж это попахивало паранойей. Виола не раз звала меня к себе, утверждая, что в два счета научит меня биться на мечах и кулачках. Но я подозревала, что боец из меня получится не лучше, чем повар, поэтому предпочитала ограничиться кухней и мирной наукой Риш.
Несмотря на постную физиономию и голос пьяного грузчика, муженька ма Таильхо отхватила себе недурного – высокого и статного, с потрясающими воображение усами и ласковыми глазами сердцееда. Глуп он, правда, был невероятно, как пробка, как сытый домашний кот. По этой причине он как-то раз попытался нежно взглянуть и на меня. Нежности этой я не оценила. Пришлось, – разумеется, тайком от Виолы, – поучить его уму-разуму. После чего прыти у него заметно поубавилось. Иногда магия – вещь неплохая.
От если бы кто другой хотя бы попытался приволокнуться за мной… Уж тогда я бы не стала строить из себя бог знает что… Уж тогда я бы своего шанса не упустила. Но Александр Сет являл собою неприступную твердыню нравственности. И кто знает, с чего на человека нападает такая дурь?..
Что дурь – это несомненно. Сет на меня и взглянуть-то лишний раз боялся, не то что хоть толику чувства проявить. Ходил надутый, как индюк, радовался своей непогрешимой честности и упивался свой важностью. Как же – бабы по нему с ума так и сходят. Да и пусть его. Плохо он меня знает! Ничего, у меня еще есть время, чтобы взять эту крепость. Не подействует правильная осада с нежными взглядами и прочими ухаживаниями, испробуем решительный штурм. Где наша не пропадала.
Конечно, внешность у меня не ахти, не чета Александровой жене – крупной, темноволосой, грудастой. Но дядюшка научил меня многим замечательным вещам. И в том числе – правильному обращению с мужиками. Не такая уж сложная наука, главное – самую суть ухватить, а там само пойдет. Ясное дело, чужих мужей уводить нехорошо. Неразумно, как сказал бы Криш. Ну да я и не собираюсь никого уводить. Мне лично его жена нисколько не мешает. Мне и надо-то всего-ничего. Пару ласковых слов да вечерок другой нежности в неделю. С нее не убудет.
Одним словом, не вижу никаких причин, чтобы отказывать себе в удовольствии закрутить с милым Сетом роман.
Кстати, о романах. Мне теперь мерещатся какие-то глупости… Но вполне возможно, что и не мерещатся… Ох, сама не знаю, как же это так, но, по-моему, Раван действительно воспылал ко мне страстью. В страшном сне такого не увидишь, право слово. Старикашка повсюду таскается за мной, сует свой нос туда, куда никто не просит. А еще он постоянно говорит странные вещи, как будто бредит, или пьян, или сходит с ума с каждой минутой все дальше.
Может, это, конечно, и не любовь, да и на песни трубадура его изречения мало похожи, но мне больше по душе романтический вариант развития событий. Хотя в иные минуты, будь я послабее в коленках, непременно дрожала бы от страха при одном приближении Равана.
Сумасшедший этот старик или шпион – понять трудно. Но, кажется, он преследует не только меня. Кришиану и Виоле тоже житья от него нет, от чертова пугала. И как это он везде успевает, ума не приложу. А главное – толк-то во всем этом какой? Ни Криш, ни Виола уж точно не делают ничего, что могло бы заинтересовать соглядатая или психа.
Как-то раз мы с Таильхо отправились в сад, чтобы прогуляться, поболтать, выпить вина и просто отдохнуть от дел и важных разговоров, которые здесь так любили. Мы заболтались, и посиделки наши растянулись заполночь.
Уже давно стемнело, дул сырой ветер, но мы все сидели среди молодой зелени, наливали себе из бочонка и вспоминали о прежней вольной жизни. Которую Таильхо оставила добровольно, а я – по расчету.
Внезапно из-за кустов за нашими спинами выступил костлявый силуэт. Серый, длинный, странный, Раван вышел из тьмы и, не торопясь, обошел нас по кругу. Глаза его горели во тьме, как угольки, он бормотал себе под невнятные проклятия. Дед остановился перед нами и изрек в своей деревянной манере:
– Собрались на пир проклятые души.
– Отвали, Раван, – тут же отрубила Виола. Она вообще манерами не блистала, и это мне нравилось в ней больше всего.
– Молчи, скоморошина, ты уже умерла. Мы все уже умерли! – завопил Раван.
– Ой, твою мать… – скривилась Виола. – И что ты, Сыч, за нами таскаешься?
– Предупредить хочу. Конец скоро.
Я зевнула. Тоже мне, пророк нашелся.
– Мы все умерли, – неожиданно сказал Раван по прозвищу Сыч. – Кто нас убил, вы знаете? Я знаю. Я его помощник.
Тут Виола припомнила такие слова, что старикашку прямо-таки затрясло. Он кинулся прочь, не забыв все же подмигнуть мне напоследок.
Зловещий псих и шпион, – решила я окончательно. А потом мы с Виолой долго смеялись, вспоминая бешенство на лице Равана.
Да, я смеялась. Интересно, что сказал бы дядюшка, если бы знал, чем я занимаюсь в этой суровой обители. И какое получают от этого удовольствие. Могу спорить на что угодно, ему и в голову не приходило, что все может так обернуться. А впрочем, нет, нисколько мне не интересно, что мой дядюшка сказал бы, знай он о моих занятиях. Было бы интересно – давно связалась бы с ним и рассказала. Но я этого не делала. Во-первых, время еще не пришло…
А во-вторых… Знаете, я вот тут подумала, да ну его в самом деле, этого дядюшку с его вшивой моралью и вечными попытками пристроить меня к делу вселенской гармонии. Уж лучше я Кришианов нудеж буду слушать, честное слово.
И, кстати, если Закон все же существует, лучше, наверное, не идти ему наперекор. Остается только понять, где же тут Закон, а где то, что ему противоречит.
В этом стоит разобраться. В конце концов, может, мое место здесь?
Из записок Пугала
Человеку всегда даются силы и соответственно силам возможности. Только пути своего сквозь мрак и огонь некоторые не видят. Или не хотят видеть. Счастливы ли эти люди? Счастье в гармонии, а если всю жизнь гоняться за наслаждениями, гармонии не видать. Ерунда все это. Мерзость, грязь. Смерть, как ее ни называй.
По-моему, я схожу с ума. Ничего не поделаешь – удел человеческий.
Зачем я о смерти? Затем, что она везде. Небытия гораздо больше, чем бытия. Небытие как сон. Появляясь на свет, мы ненадолго прерываем этот сон, а затем снова погружаемся в него – без следа, без памяти о том, что было, и без сожаления о нем. И это – все, что мы имеем, и с этим ничего не поделаешь, и об этом не стоит думать.
Мы не повторяемся и не возвращаемся. Цветок распускается и отцветает. Это недолго, но пока он цветет, не является ли он носителем всех тайн мироздания? И важно ли, что этот цветок больше никогда не расцветет, если каждую весну поля полны новыми цветами? Вот и весь секрет. Цветы о нем знают, звери о нем знают. И не желают невозможного. А человек захотел стать центром Вселенной и забыл о том, что никакого особенного смысла в жизни быть не может. Не может в одном цветке, но он есть в продолжении жизни вообще. В садах, плодах и семенах. В ростках, которые в свой черед зацветут тоже.
Человек забыл об этом и теперь боится смерти. Боится того, чего нет.
Никакого смысла в этом нет, и это никого не утешит, но смерть – действительно лишь человеческая фантазия. Ничто ведь не есть нечто. Все уходит, но что-то всегда остается. Просто мы – заложники собственного сознания бытия. Цветам проще.