— Перо пропало! — воскликнула Кити, хотя нам и без того уже было ясно, что произошло. — Господи, девочки, клянусь, я не доставала его из сумки! Ни разочка!
Вера уже была готова рассердиться на Кити, но мне стало жалко бедняжку:
— Кити, мы и не думали тебя винить, — я строго посмотрела на Веру, — перо кто-то украл, я в этом не сомневаюсь!
Сказано это было, чтобы защитить Кити, но, произнеся вслух, я и сама поверила в свои слова.
— Таких случайностей не бывает! — настаивала я на своем. — Потерялось самое драгоценное, что у нас было, хоть и было тщательно спрятано? Не верю!
— Элизино перо? — казалось, Эльвира только теперь догадалась, что происходит. — То, что она дала тебе тогда под мостом?
— Да! — Вера в отчаянии взглянула на мать. — Я отдала его Кити на хранение, когда... — она замялась — когда думала, что Кити может оказаться в опасности. Неужели кто-то успел воспользоваться этим?
Кити уже готова была заплакать. Я жестом призвала всех к спокойствию:
— Давайте не будем паниковать, а для начала вспомним, кто мог взять у Кити перо?
Кити всхлипнула:
— Ясное дело, кто! Мари Лопахина! Она отобрала у меня сумку, помните, в раздевалке? Она бросала ее своим гадким подружкам! Все это было подстроено специально, чтобы похитить перо!
Это было похоже на правду, но одна мысль не позволила мне согласиться с Кити:
— Постой, а мадам Тихонович? Вспомни, она потребовала у нас сдать наши вещи в наказание за опоздание. Целый урок, когда мы стояли лицом к стенке на коленях, твоя сумочка лежала в ящике стола мадам Тихонович! Она могла сделать с ней что угодно!
Тут Вера нашла что возразить:
— В таком случае, не стоит сбрасывать со счетов и мадам Бижу. Целый урок, а потом целую репетицию, твоя сумка оставалась в раздевалке без присмотра! Только мадам выходила из класса во время урока, и запросто могла заглянуть в раздевалку и порыться в наших вещах.
Тут Кити схватилась руками за голову:
— Ох, девочки, так ведь и Фомич вез мою сумку домой! Он мог уронить сумку в снег, он старый, глаза слабые, мог и не заметить, если перо выпало!
Я взяла Кити за руку:
— Поверь мне, вероятность, что перо пропало случайно, слишком мала! Оно могло выпасть в снег, могло выкатиться куда угодно и когда угодно, но, скорее всего, его все же украли.
Все замолчали.
— И с чего начнем? — спросила я. — Перо надо искать, больше у нас ничего нет. Нам надо найти Элизу, и единственное средство для этого — перо!
Кити пожала плечами:
— Я бы начала с Мари. Встретилась бы лицом к лицу и спросила прямо. Пусть отвечает.
Вера медленно покачала головой:
— Мари соврет, ей это запросто. Да и начинать поиски я бы стала не с того, кто украл, а с того, для кого украли. Ведь кто бы ни стащил перо, вероятнее всего, он передал его графу. Давайте завтра же нагрянем в его кабинет.
— Нет! — не выдержала молчавшая до сих пор Эльвира. — Что значит "нагрянем"? И к кому? К графу?! Он же могущественный человек!
Вера невозмутимо ответила:
— Мама, именно потому я и предлагаю сосредоточить на нем все наши усилия. Если кто и велел похитить перо, то это он. Перо уже, скорее всего, у него в кабинете. А если оно в руках врага, значит, Элиза уязвима и сама не подозревает об этом!
Эльвира потупила взгляд.
— Делайте, как знаете, девочки, — она вздохнула. — Я сама уже не могу судить, что верно, а что нет.
Кити лукаво улыбнулась:
— Завтра благотворительный бал! Думаю, у нас будет возможность ненадолго наведаться в кабинет графа.
Я решила поставить точку:
— Так и сделаем! А сейчас давайте спать? День выдался просто кошмарный!
Кити кивнула и, заявив, что хочет перед сном только покормить Талисмана, вышла из нашей комнаты, а мы принялись укладываться.
Снова в нашей большой кровати спало трое, только вместо моей мамы посередине лежала Эльвира, Верина мать. Тонкая, длинная, в белоснежной рубашке с тысячей оборок, она походила на добрую фею. Хотелось прижаться к ней, доверившись, как собственной маме, но что-то удерживало меня. Быть может, я ещё не была уверена, что порошки доктора перестали действовать, может, боялась ее непредсказуемости, но Эльвира пока была для меня закрытой книгой.
Засыпая рядом с ней, я думала: ведь когда-то эта женщина уже пыталась похитить меня, тогда я чудом ускользнула от нее. Но вдруг на свете существует причина, по которой Эльвира вдруг захочет завершить начатое?
Несмотря на тревожные мысли, меня довольно быстро затянуло в дрему. Сны снились тяжёлые, мутные, будто я смотрела их через грязное стекло. Эльвира в них расхаживала с кровавым ртом, и это выглядело, прямо скажу, жутко.
Когда я проснулась, мое лицо, лоб, тело были липкими от пота. Вера и Эльвира ещё спали. Я выбралась из постели и в ванной комнате забралась в лохань с водой. Вода была холодной, но мне это не было неприятно, напротив, казалось, что так удастся остудить пожар, полыхавший в моей голове.
Помывшись и тщательно вытеревшись жестким полотенцем до красных полос на коже, я переоделась в сухое. Стало легче. Я рассчесала и заплела волосы и села ждать утра.
Ещё было темно, когда в дверь застучала Аксинья. Можно было поднимать остальных.
Но не успела я разбудить Веру с Эльвирой, как в комнату влетела Кити. В руках она несла ворох разноцветного атласа, кружева и лент.
— Аксинья велела быстро примерить! Сегодня бал, а мы не подготовились! — она вздохнула: — Теперь уж делать нечего, выбирай какое есть.
По правде говоря, выбирать было из чего! Кити с пренебрежением вывалила на постель охапку нарядов такой красоты, что у меня захватило дух. Бледно-лиловое шёлковое платье с открытыми плечами, нежно-голубое с рукавами-фонариками (я назвала его про себя "Наташа Ростова", точь в точь, как в фильме, который мы смотрели с мамой вроде бы совсем недавно, а теперь уже казалось, что в прошлой жизни), золотисто-желтое платье с длинными рукавами, царственное, как у Клеопатры.
Замерев, я смотрела на все это великолепие, и не знала, что сказать, будто неожиданно наступил Новый Год, и это все были мои подарки. Впрочем, я понимала, что это лишь на один день и лишь в честь бала, однако, отделаться от чувства эйфории уже была не в силах.
Я выбрала лиловое платье, хоть и не была уверена, что цвет мне подходил. Покрутилась в нем перед зеркалом, и, пусть и отметила про себя, что вид в этом платье у меня немного болезненный, все же поменять его я бы ни на что не согласилась, поскольку с первых же секунд в этом искристом волшебном наряде я почувствовала себя принцессой. И если ещё вчера перспектива бала угнетала меня, грозила всеобщим унижением, теперь мне уже не терпелось попасть на праздник.
Вошла Аксинья и окинула меня довольным взглядом:
— Смотри-ка, как село! И подгонять не надо, как влитое!
Кити тоже, казалось, была удовлетворена. Она походила вокруг меня, приподняла мне волосы, после чего, поразмыслив, достала из принесённого с собой бархатного мешочка подвеску с камешком точно такого же, как у платья, оттенка.
Застегнув замочек у меня на шее, она отошла, чтобы полюбоваться:
— Ну, теперь то, что надо! — улыбнулась Кити и принялась примерять свое платье.
Она выбрала золотистое, которое отлично подходило к ее рыжеватым локонам. Вере же, которая не проявила к нарядам никакого интереса, досталось голубое. Она надела его, когда нянечка, закончив свои дела, вышла из комнаты.
— Это глупо, — ворчала Вера, — все равно меня ни одна душа там не разглядит.
Кити покачала головой.
— Мы не можем знать этого наверняка! У кого-то, быть может, есть волшебный монокль, а кто-то и без монокля сможет тебя увидеть. Будь ты в черной школьной форме, тебя точно заметят на фоне разноцветных платьев других девчонок!
Хоть и не хотела того, Вера была вынуждена признать ее правоту.
Снимать платье мне очень не хотелось, но Кити настояла. До бала было ещё долго, нам предстояли репетиции и подготовительные работы, поэтому пришлось снова облачиться в скучный школьный наряд и бежать завтракать.
Впрочем, о еде мне уже и думать не хотелось. В столовой нас ждали оладьи с сиропом и горячее какао, но я смогла заставить себя лишь сделать несколько глотков. Кити тоже только поковырялась в тарелке. Малыш Талисман, привычно устроившийся у нее на коленях, норовил стянуть со стола кусочек масла под недовольное бурчание Аксиньи.
Что-то странное в малыше привлекло мое внимание.
— Дай-ка мне сюда крошку, — попросила я Кити.
Она протянула мне шерстяной комочек. Он ещё запросто умещался на ее ладони.
Я посадила Талисмана к себе на руки и присмотрелась к детали, секунду назад бросившейся мне в глаза. Я не ошиблась! На белой, как снег, шерстке котенка теперь была четко видна тонкая, но яркая фиолетовая полоска!
Я хотела было показать находку Кити, но она уже стояла в дверях. Сани были заложены, пора было выезжать.
Уже усевшись на мягкое сиденье повозки, я спросила Веру:
— Тебе не тревожно оставлять здесь маму одну? Может, она ещё... как бы это... не в себе?
Вера грустно усмехнулась:
— Она и есть не в себе. Видно же, что она ещё плохо понимает, что происходит. Спроси у нее сейчас, что означает "хорошо", а что "плохо", она не будет знать, что ответить. Но здесь ей быть безопаснее, чем где бы то ни было.
Кити взяла Веру за руки:
— Не беспокойся! В моем доме Эльвире ничего не грозит.
Фомич щёлкнул хлыстом и лошади резвее застучали копытами.
Кити нахмурилась:
— Уже сегодня Рождество, а Мишеля так и нет с нами. Я обещала маменьке, что приведу его, боюсь как бы ей ни стало хуже!
Мы с Верой ей ничего не ответили, и так уже достаточно было несбывшихся надежд.
Фомич затормозил, и мы, еле удерживая свёртки с нарядами, вошли, наконец, во двор гимназии.
Здесь было так весело и празднично, что мы как будто бы шагнули в сказку! Повсюду звенели колокольчики, снег сверкал, как начищенные серебро, по двору носились работники, развешивали игрушки и флажки, раскладывали мишуру, на румяных личиках девочек-гимназисток сияли улыбки.
Мы тоже невольно заулыбались и вошли в здание школы.
Здесь царствовала мадам Бижу. Она расставляла гимназисток парами и рядами, будто играла ими, как фарфоровыми фигурками. В страхе, что она, как это нередко с ней бывало, разъярится, я даже попятилась назад. Но сегодня мадам, кажется, была в приподнятом настроении. Она улыбалась и то и дело отстукивала каблучком в такт музыке.
Заметив нас, она, однако, едва заметно нахмурилась:
— Тааак, — пропела она, — мадемуазель Кити, мадемуазель Вера, ну-ка, девушки, быстренько займите свои места!
Началась репетиция: вальс, минуэт, па де буре, жете, я так сосредоточилась на музыке и правильном выполнении движений, что даже забыла, отчего уже столько дней у меня сердце было не на месте.
Кити же то и дело ошибалась и не раз получала замечания. Вместо того, чтобы следить за ногами и поворотами головы, она не сводила глаз с Мари Лопахиной.
— Подлая змеюка, — уже в который раз шептала она мне, — делает вид, что ничего не изменилось, а про себя, небось, торжествует, что завладела нашим пером!
На Кити снова шикнули, и она вынуждена была замолчать.
Мари, и правда, вела себя, как обычно. Украдкой я тоже поглядывала то на нее, то на мадам Бижу и пыталась углядеть хоть крохотную подсказку, малейший намек на то, кто из них воровка. Кто мог все так хитро спланировать, так ловко, обвести нас вокруг пальца, что бы похитить перо у нас из под носа и остаться незамеченным?
Бижу же, будто нарочно, время от времени бросала:
— Ну же барышни, будьте невесомы! Будьте лёгкими, как пёрышко, маленькое золотое пёрышко!
В эти секунды я делала круглые глаза и пыталась привлечь внимание Кити к словам Бижу, но та была настолько поглощена наблюдением за Лопахиной, что вовсе не замечала моих знаков.
После репетиции нам велели накрывать столы в главном зале. Из "буфэта" мы носили фаянсовые подносы с горами пирогов, тарталеток и сладостей. Ожидался настоящий пир!
И только когда фрау Гештальт удостоверилась, что вся работа сделана — залы украшены и столы накрыты, она позволила нам отправиться наверх, где классные комнаты были приспособлены под гримерные. Там были развешаны всевозможных цветов и оттенков платья, расставлены пуховки с пудрой, шкатулки с заколками, шпильками, лентами и яркой бижутерией, сверкали, как камни, пузырьки с духами. Девочки бегали из классной в классную, рисовали друг другу мушки и "стрелки", затягивали потуже корсеты.
Возбуждение и ажиотаж на верхних этажах гимназии стояли такие, что, казалось, не существует на свете торжества, способного оправдать столь завышенные ожидания, ведь предвкушение невообразимой радости пряталось в каждой улыбке.
Наряженные, причесанные и подкрашенные гимназистки сегодня выглядели, как настоящие маленькие женщины, а вовсе не дети. Мне даже невольно вспомнились слова доктора Штерна о том, что за девочками следует усиленно следить. Хихикнув, я подумала, что он, пожалуй, был не так уж и неправ.
Я была уже почти готова. Надела платье, подвеску, подкрасила губы. Кити соорудила мне очень сложную и изящную прическу, убрав волосы наверх. В зеркале я увидела девушку, такую взрослую и серьезную, что мне даже стало немного страшно. Что ждало нас впереди? Быть может, детство уже было в далёком прошлом?
Я посмотрела на Кити. Она заканчивала свой туалет: тщательно пудрилась и душилась. В своем золотистом платье она была похожа на молодую львицу.
Я повернула голову в сторону Веры, и невольно вздрогнула. Она отказалась делать сложную прическу, распустив косы, она лишь слегка собрала пару прядей у висков, и теперь в голубом платье Наташи Ростовой с длинными прямыми волосами, она выглядела такой неземной, будто призрак, казалось, посмотри вниз, и я увижу, как ее туфельки скользят по воздуху. Если бы до всех чудесных событий, что произошли со мной в последнее время, меня бы попросили представить колдунью, я бы вообразила ее именно такой!
Кивнув друг другу, мы вышли из гримёрной. Нас ждал Рождественский бал!