Начало рассказа по ссылке
« Впервые я увидела его фотографию в местной газете, за год до встречи. Приехала в детский дом, договорилась со знакомой, которая там работает и, пока документы оформлялись, попросила ее помочь устроить встречу или хотя бы издали его показать. Детей на автобусе повезли на медкомиссию в областную больницу, ну и я с ними, будто мне по пути.
Мне показалось, что мальчику плохо, потому что всю дорогу он был молчаливым и хмурился. Меня между двумя девчонками посадили как раз напротив него. Девчонки всю дорогу ко мне прижимались, гладили мое пальто, болтали, не переставая про себя и свою жизнь в детском доме. А он сидел, молчал и только изредка мой взгляд поймает и сразу отведет глаза. Маленький, худенький, курточка на нем плохонькая не по возрасту, из коротких рукавов руки торчат, варежек нет. Штанишки в одном месте разорваны, не подшиты.
Помню, что было у меня, очень много противоречивых чувств в эти минуты. Смотрю и про себя рассуждаю. Вот сидит ребенок, он на кого-то похож, может быть на свою мать, которая его в роддоме оставила, а может на отца. У этого маленького человечка свой характер, может он капризный, намучаемся потом. А с другой стороны, что он видел? Ни заботы, ни любви, чужие люди вокруг. Бедный малыш, сколько же ему пришлось пережить за свои неполные восемь лет!
По дороге ему стало плохо, затошнило. Он к воспитательнице обратился, что-то пытался сказать. Та толи не поняла, толи не захотела понять, велела не придумывать и сидеть спокойно. А я же вижу, ему совсем плохо становится, он как полотно белым стал и тихо заплакал. Крикнула водителю – попросила остановить автобус, вытащила на свежий воздух, давай ему щечки растирать, дышать глубже заставила. Отпустило. Я его к себе прижала, целую в лоб, твержу: "Все хорошо будет, все хорошо". Он прижался ко мне, притих, перестал плакать. И именно в этом момент я все для себя решила. Почувствовала, что это мой сыночек.
Впервые, нам его взять к себе домой погостить, спустя лишь два месяца. За это время я не раз приезжала в детский дом, старалась подгадывать так, чтобы дети на прогулке были. Подойду к ним, поздороваюсь. Иногда разрешали на скамеечке посидеть, понаблюдать, а иногда и уходить приходилось.
И вот, наконец, его к нам вывели. Меня узнал, улыбнулся. Муж долго, пристально его рассматривал, пока мальчонка курточку надевал. Малыш мечтал о семье, это он нам уже позже рассказал сам. Очень хотел, чтобы его родители нашли, считал, что его цыгане в роддоме украли и в детский дом отвезли.
Выходные мы весело провели дома. Нам было очень легко вместе, словно мы всегда были одной семьей.
Через день после выходных, я снова поехала к детскому дому. Их группу только вывели на прогулку. Мой ребенок, когда меня увидел, обрадовался, подбежал ко мне и говорит: «Я теперь догадался, ты - моя мама, можно я тебя так буду называть, и папу тоже!» я не выдержала и заплакала. Конечно можно!
Вместе мы уже два года. Адаптация проходила легко и безболезненно. Он очень хотел в семью, а мы очень хотели любить именно его, что как-то все прошло гладко и чудесно, и сейчас кажется, как один день».
Эту статью Илья перечитывал много раз, представляя картинку семейной идиллии. В ней шла речь о судьбе Лешке, его товарище по детскому дому. Именно он Илью старался отвлечь разговорами от тяжелых мыслей в первые дни пребывания в казненных стенах. Давал советы, опекал в общем, как мог. В первый же день повел к забору и научил, как нужно жалобно смотреть на прохожих, чтобы выпросить подаяние. Растроганные люди давали печенья, конфеты, семечки, а иногда и фрукты, овощи. Дети рассовывали все это по карманам, чтобы затем, отдать все старшим, которые должны делить между младшими. Таковы были законы.
Илья помнил эту историю усыновления очень хорошо. И то, что радовался за Лешку, тоже помнил, и что завидовал ему.
Когда статья вышла в газете, Леша прислал ее товарищу. Вероятно, хотел поделиться радостью. Илья этого не оценил, написал очень грубое письмо в ответ и с тех пор они больше не общались. У него были на то основания, как ему тогда казалось.
За окном их спальни росла береза. Каждую ночь ее тень трансформировалась в нечто страшное, а в ветреную погоду еще и шумное. Дерево скрипело, стучало лапами-ветками в окно, и ледяной страх окутывал с головы до ног. Только позвать некого. И вот это самое «некого» с ним по сей день. Зови не зови.
Нянечка услышав шум, могла поставить в наказание в угол на колени на гречку. Реже на горох. Поэтому он оставался один на один со своим страхом.
Детский дом, в который Илюшу привезли после похорон отца, был убогим. Обветшалое здание с осыпающейся штукатуркой, древняя мебель, поношенная одежда, старые игрушки. Нянечка раздавала детям по игрушке, а сама уходила в угол, садилась в кресло и принималась вязать. Она всегда что-то вязала. Дети не дрались, не делили игрушки. Каждый играл со своей, а когда надоест, менялись. И так до самого обеда.
Кормили их одним и тем же: жидким супом, в котором помимо двух-трех кусочков картошки можно было выловить еще вареную морковь и немного крупы, кашей, чаще перловой, морковными или рыбными котлетами, а на третье давали по куску белого хлеба и кисель. Повзрослев, научились делать торт из хлеба. Для этого долго собирали куски, сушили их на батарее, а когда собирался приличный запас, обжаривали эти куски раскаленным утюгом, мелко ломали, собирали крошки в кучу и заливали вареньем, разведенным с водой. По праздникам, им давали варенье, к которому никто за столом не прикасался. Сливали в общую тару, для торта.
Помадку можно было делать из сахара, обжаренного на сковороде. Но достать песок было гораздо сложнее.
Он не любил учиться. Вернее, не видел в этом никакого смысла. Что это в жизни дает? Будешь учиться на «отлично», станешь лучше питаться? Нет! А может измениться жизнь? Тоже нет. Виноватыми были все вокруг, но никак не он сам. Учителя к детдомовцам, в основном, были равнодушны, ставили оценки, чтобы мороки было меньше.
Большая часть выпускников детдомов, была не приспособлена к жизни и удачно судьба складывалась далеко не у всех. Кто-то попадал в тюрьму, потому что не смог составить здоровую конкуренцию на рынке труда и шел самым легким путем – воровством, кто-то приспосабливался к условиям и влачил жалкое существование, которое полноценной жизнью назвать было нельзя.
Тех, кто состоялся, смог реализовать себя в профессии, поднялся по карьерной лестнице вверх, достиг успехов, зарабатывал достаточно денег, чтобы содержать семью, были единицы. И ими гордился весь детский дом.
Светлана и Александр яркий тому пример. Света стала чемпионкой России по каратэ, а Саша - летчиком-испытателем. Их фото висели на стенде «наша гордость», их ставили в пример, призывали остальных помнить о том, что упорство, целеустремленность, воля к победе – могут открыть перед ними любые двери.
Только Илья класса до восьмого в это слабо верил.
У него никогда не было ничего своего. В детдомах все общее. Даже, когда воспитаннику дарят собственный подарок, на который он, казалось бы, имел все права, это лишь казалось. Подарки забирались старшими ребятами. Такова была система.
И в какой-то момент он сильно захотел иметь свое. Чтобы своя квартира была, свое богатство, своя судьба. Не похожая на других, но обязательно счастливая.
Интересно, как бы все сложилось, не встреться на его пути Виктория Васильевна? Вернее, не воспользуйся он шансом.
Может, работал бы скотником, где-нибудь в селе за грошовую зарплату, или сидел бы на зоне за жестокое обращение, как многие его товарищи.
Жестокости он видел в своей жизни не мало. Начиная от того, что постоянно приходилось драться с местными ребятами. Илья специально для этого сделал свинцовый кастет. Впрочем, били не только чужие за оградой, но и свои.
Последние – жестче. Воспитатели делали вид, что не замечают синяков, кровоподтеков, ушибов и шрамов. Куда охотнее им было поверить в то, что воспитанники плохо стоят на ногах и все время падают.
Воспоминания, цепляясь одно за другое, взбудоражили. Илья аккуратно сложил статью в конверт и спрятал в шкаф. Зачем он ее хранил? Для чего перечитывал десятки раз? Что это – изощренная форма мазохизма – перечитывая, чувствовать зависть и в то же время – радость, что у кого-то все сложилось иначе.
Закрыв руками лицо, попытался расслабиться и выкинуть из головы все мысли. Перед глазами снова возникла гоночная трасса, по которой он едет на немыслимой скорости. Ровная как зеркало дорога бросается под колеса. Стиль вождения у меня конечно, агрессивный, - думает Илья и вдруг, обращает внимание, что в его комнате звучит музыка. Надо выключить, соседям помешаю, - думает он. Но мысли путаются, тяжелеют. А картина перед глазами меняется. Его болид остался искореженный позади. Илья бежит по дороге, что есть силы. Какая-то невидимая сила толкает вперёд. И вот он оказывается на стадионе. Совершенно пустом стадионе. Голубое, манящее небо с белыми прожилками облаков расстелилось над головой….