– Николай, у каждого артиста свой подход к работе. Какие детали в первую очередь старались найти вы, работая над ролью?
– Старался понять… происхождение героя, его национальность, затем – социальное положение. Это очень важные вещи, они не просто откладывают отпечаток, но и определяют поведение человека. Надо для начала представлять особенности походки: дворянин никогда не двигается, как плебей. И движения рук у него другие. Если с этим все ясно, то дальше ты выстраиваешь характер – в зависимости от той ситуации, которая есть в пьесе. Детство и юность я провел в Тбилиси, а это очень демократичный город. Там живут люди разных конфессий, национальностей. Я человек наблюдательный и всегда замечал, насколько поведение людей зависит от их «природных данных». Вот это я и пытался выяснить для себя в первую очередь.
– Вы из тех артистов, которые танцевали, если можно так выразиться, «по настроению», постоянно что-то меняя в спектакле. Может, именно поэтому у вас была репутация «неудобного артиста»?
– Глупо было делать одно и то же, я не умею так! Например, я танцевал три «Жизели» подряд. Каждый день я что-то менял, что-то прибавлял, что-то убирал – в зависимости от настроения. Бывало, мой педагог Николай Борисович Фадеечев подходил и говорил: «Коля, вот это хорошо получилось, оставь, а вот это я бы не делал, убрал, потому что разрушается ткань спектакля». Вот так что-то оставалось, что-то отсеивалось, что-то со временем уходило. Но должен происходить процесс, иначе будет неинтересно.
– Вы можете сказать, что работа в балете всегда являлось для вас самым главным в жизни?
– Довольно долго в моей жизни не было ничего, кроме работы. Начав заниматься балетом в раннем возрасте, я посвящал ему все свое время. Наверное, поэтому достиг успехов и обогнал многих моих коллег. Но в какой-то момент почувствовал, что накопилась огромная усталость. И в 28 лет я опомнился. Мне стало скучно оттого, что моя жизнь – это только зал. Тогда я первый раз нарушил режим и не спал ночь. Ничего страшного не произошло. С того момента я стал больше отдыхать, чаще встречаться с друзьями. Конечно, я все-равно много занимался, но если вставал выбор между лишним заработком или отдыхом, выбирал отдых.
– Скажите, а если бы не сложилось с балетом, кем бы вы стали?
– Все равно бы пришел в театр. Знаете, я ведь вырос в семье, где никто не имел никакого отношения к театру. И, наверное, поэтому мое увлечение не воспринималось всерьез. Но этот мир меня страшно привлекал. Не будучи «актерским ребенком», я не мог бывать за кулисами, но так мечтал туда пробраться, за эту рампу! Я завидовал моим одноклассникам, у которых родственники работали в театре. Сами они туда не ходили, им все это было до фени, а я не понимал – как можно туда не рваться?! Ведь настоящая жизнь – там. Даже если бы я не стал артистом балета, начал бы рисовать, стал театральным художником или художником по свету.
– Некоторые называют балет возвышенным стриптизом. Как вам такое сравнение?
– Наверное, отчасти это так и есть. Ведь сначала в балете едва показывали щиколотку, потом женские юбочки стали укорачиваться, потом у мужчин укоротились килоты… Зато сегодня можно сказать, что современный балет – самое целомудренное искусство.
– Балет, несомненно, искусство прекрасного. А насколько важна для вас красота в жизни?
– Моя профессия обязывает быть красивым, любить все красивое и стараться красоту создавать. Никуда от этого не денешься. Конечно, когда я играл Квазимодо, то не пытался сделать его красивым внешне, но привлекательным – да. Так, чтобы за него переживал весь зал.
– А что для вас входит в понятие «красивый человек»?
– Конечно, прежде всего внешность. Для меня очень важны руки человека. Это такая существенная деталь, которая много говорит о характере: движения рук, их форма, рукопожатие... Иногда я могу начать уважать человека только за его руки. И еще я очень ценю аккуратность. Не обязательно быть одетым от дорогих кутюрье, главное, чтобы было опрятно. Я могу понять, что у человека нет денег, чтобы купить дорогую майку, но если майка не постирана и не заштопана… Вот этого я принять не могу! Я никогда не оправдаю женщину, которая вся из себя ученая, со степенями, но с дыркой на кофте. Моя мама работала педагогом, у нее не было много денег, но она три раза в неделю ходила в парикмахерскую. Укладывала волосы, делала маникюр. Она говорила: «Дети все запоминают и не прощают просчеты, я всегда должна быть комильфо». Меня всегда окружали женщины, следящие за собой. Это очень важно!
– Кого из известных женщин вы бы назвали воплощением стиля?
– Например, Барбру Стрейзанд. Вот стиль, который стал эталоном. Казалось бы, ее природные данные никак нельзя причислить к канонической красоте, но она их преподносит настолько пикантно, индивидуально, что это становится красивым.
– А из российских актрис?
– Сложно сказать. Как поется в песне из фильма «Чикаго», «ушел класс!». Сейчас как-то все обнищало.
– Мне кажется, так во все времена говорили – посмотрите, сегодня ничего не осталось, вот раньше было, это да!..
– Неправда. Так говорят пожилые люди, а я все-таки не пожилой человек. Я просто вижу разницу. Вот, например, была Наталья Гундарева. Она играла поварих, неустроенных женщин, алкоголичек или, наоборот, очень властных, жестких особ. А в жизни была очень аккуратная, красивая, пунктуальная. Она приходила в компанию, и вокруг нее сразу образовывался круг поклонников. А почему? Потому что она была личность, в ней чувствовался класс. Как сказала еще одна наша большая актриса Светлана Крючкова: «Возьмите любую современную актрисочку и заставьте ее потолстеть на двадцать килограммов для роли. И что он нее останется? Ни-че-го! Потому что личности нет».
Если говорить о «звездах» балета, то, например Галина Сергеевна Уланова всегда приходила в театр в перчатках, летом – в белых, кружевных. Смотреть, как она их снимала, надевала, было отдельное удовольствие. Какая элегантность! Сейчас почти все приходят в перчатках – ну и что? Думаешь – чего она вообще пришла? Или Майя Михайловна Плисецкая. Когда все ходили на репетиции в драном, она входила в зал с шикарным маникюром, в очень красивых «шерстянках». Ее рабочие вещи были красивыми и элегантными.
Я уже не говорю про то, как она появлялась в фильме «Анна Каренина» в сцене скачек. Всех остальных актеров можно просто попросить выйти из кадра, потому что рядом с ней они выглядят… смешно. Она ничего не делает, просто идет и разговаривает, но вы понимаете, что именно так в XIX веке двигалась и говорила аристократическая красавица. Нет, нынешними тетками восхищаться не хочется...
– А какие поступки, на ваш взгляд, характеризуют настоящего мужчину?
– Для меня очень важно, как мужчина ведет себя с женщинами, которые были и есть в его жизни. Однажды я попал в театр, где до этого гастролировала одна из наших балерин. Блистательная балерина, но с совершенно несносным характером. Весь театр рассказывал мне, какая она нехорошая, все перемывали ей кости и ругали на чем свет стоит. И вот я разговариваю с танцовщиком, который с ней непосредственно работал. Он сказал: «Я с ней танцевал». И все, ни одного нелицеприятного слова! Я в этого человека сразу влюбился. Хотя, судя по рассказам коллег, для него это был тяжелый период в жизни, он поступил по-мужски по отношению к женщине – и для меня это ценно.
– Что, на ваш взгляд, можно простить женщине из того, что нельзя простить мужчине?
– Глупость. Мужчине ее нельзя простить, а женщине можно, если она красивая.
– А к каким из человеческих слабостей вы относитесь снисходительно?
– К обжорству! Наверное, потому, что сам знаю, как трудно все время держать себя в форме.
– Вас нередко называют настоящим гедонистом. Вы действительно из тех людей, для которых наслаждение – превыше всего?
– Кстати, когда я узнал, что меня так величают, то очень удивился. Хотя приятно, когда по отношению к тебе такие иностранные слова употребляют (смеется). Конечно, мне нравится получать от жизни удовольствие. Моя самая большая мечта – дом на берегу теплого моря, вечная весна и никакой физической работы. Гулять по пляжу, кататься на скутере, валяться на матрасе, играть в карты... Я тяготею к праздному образу жизни, может быть, потому, что много работаю.
– Интересно, чем же себя балует гедонист Цискаридзе?
– Ем сладкое, езжу отдыхать… Когда вижу какую-нибудь вещь и она мне нравится, сначала задумываюсь – а надо ли мне это? Потом говорю себе: «Надо сделать себе подарок!» И покупаю.
– Наверное, в вашей жизни был и какой-нибудь сумасшедший поступок?
– Стал артистом балета. Сумасшедший поступок, я сейчас это понимаю. Прийти туда с улицы, без всякой протекции, очертя голову – полное безумие! Сейчас я думаю – какой же я был наивный, самонадеянный мальчик. Но я так верил в свою гениальность! Наверное, мне помогло то, что я не понимал, насколько я нагл (смеется).
– Много трудностей пришлось преодолеть, чтобы оказаться на сцене Большого?
– Очень много. Прежде всего, нужно было постоянно преодолевать противодействие самых разных людей. Меня все время останавливали, говорили: «Не ходи, не получится, театральный мир некрасивый, Большой театр – вертеп разврата…» Но знаете, сколько человека ни предупреждай, пока он сам не ударится, ничего не поймет. Например, моя няня много раз говорила: «Не подходи к плите!» А однажды взяла мою руку и поднесла к огню. И с тех пор я к плите близко не подходил. А здесь я сам полез в огонь, потому что был уверен – попаду в Большой театр и стану там первым. Так и получилось. Конечно, меня вела судьба, и все, что со мной произошло, это чудо.
– Думаю, у вас, как и у каждого человека, бывают приступы отчаяния. Как вы с ними справляетесь?
– Много лет на моей стене висел большой плакат с известным изречением царя Соломона: «И это пройдет». И он мне всегда помогал. Когда случается какая-то неприятность, первое, что надо сказать себе, – пройдет. У нас всегда находится много поводов, чтобы расстраиваться, в результате мы сами себе создаем трудности. Зачем?
– А что сегодня для вас самое трудное?
– Наверное, противостоять лести. Это очень трудно. Много лет работая «звездой» (смеется), часто слышишь комплименты. Если ты умный, то научишься различать, где – правда, а где – банальная комплиментарность. И нужно много сил, чтобы сохранить объективный взгляд на себя.