Судьба часто баловала меня знакомствами с яркими и хорошими людьми. Но дружбой с Анатолием Остроуховым дорожу особо. И не только за возможность прикоснуться к его удивительному, кристально чистому таланту. Природа щедро одарила его и другими достоинствами: необыкновенной добротой, порядочностью, скромностью. Читатели «массовой» литературы скорее всего не знакомы с его творчеством. Что ж, тем хуже для этих читателей…
Поэт родился в 1959 году в Луганской области. Окончил школу. Несколько лет работал столяром. Отслужил в Советской Армии. Окончил литературный институт им. М. Горького. По распределению попал в Тамбовскую область. Работал в Никифоровской районной газете. Учился на высших сценарных курсах Госкино СССР. Переехав в Тамбов, работал журналистом в газете «Голос Притамбовья» (сегодня – «Притамбовье»).
Затосковал, заскучал и снова вернулся в Никифоровку. Несколько лет одинокой, почти отшельнической жизни – и обратно в Тамбов… И снова: грусть, полнейшая бытовая неустроенность – койка в рабочей общаге да подоконник с книгами, одиночество, безденежье и стихи… Что ему ещё кроме стихов в этой жизни нужно!?
Несколько лет назад Остроухов, круто и горько закручинившись, по весне вновь из Тамбова сбежал. На этот раз – в Питер.
Недавно созвонились:
– Привет, золотой ты наш Толя! Очень по тебе скучаем. Как ты там?
– Альберт, дорогой, у меня всё нормально! Передай это всем, кто меня помнит. Работаю в одном небольшом издательстве, есть койка в общаге, свою любимую и единственную женщину, увы, пока так и не встретил, да и с деньгами плоховато… Зато пишу стихи! Кажется, неплохие. Так что у меня всё просто замечательно!
И действительно, разве жизнь не замечательна, если пишутся стихи? Да ещё и неплохие!
СРЕДНЕВЕКОВЫЙ ДОЖДЬ
Он уходит, не затворяя
заскрипевшие двери,
грустным шёпотом повторяя:
«До свидания, Мери».
А она, прислонившись
к шторам плюшевым пыльным,
повторяет, забывшись:
«До свидания, Вильям».
Вильям, бедный и честный,
в путь собрался неблизкий,
в серый дождик отвесный,
в мокрый ветер английский.
А она оставалась
с тайной скорбью и жутью,
её платье вздымалось
над невзрачною грудью.
И качалась карета,
и темнела дорога.
Он смотрел на соседа
Отрешённо и строго.
* * *
Мир вам, бедные люди,
вашей доле нетленной.
Пусть вас Бог не забудет
на просторах Вселенной.
Для застенчивого, ранимого, по-детски неуклюжего Анатолия Остроухова как-то «пробивать-проталкивать» свои стихотворения в печать всегда было почти немыслимо. Выручал обычно Александр Акулинин – издал за собственные деньги в своей «Книжной лавке писателя» несколько тонких Толиных сборничков: «Звезда одинокая», «Волчье эхо», «В бедном свете вокзальном».
Как-то на день рождения поэта он подарил ему новые ботинки – старые давно уже широко «улыбались» отклеившимися подошвами. Анатолий, сердито «нахохлившись», вернул подарок обратно.
– От чистого же сердца дарю! На память и из уважения, – возмутился Акулинин. – Не примешь – мы с тобой не друзья боле!
– Спасибо. От Вас приму… – покраснел Остроухов, – но носить их не буду, под кровать в общаге поставлю. На память.
И ушёл из Дома печати в старых ботинках.
Акулининский подарок в общежитии вскоре украли Толины соседи-алкаши…
* * *
О, сад осенний, сад осенний,
стряхни с ветвей звенящий лёд.
За что мне горечь откровений
сознание больное жжёт?
… долина неба снег уронит,
и сразу – молния в глаза!
Держал снежинку на ладони,
взглянул – а там лежит слеза.
Остроухов никогда не писал стихи на заказ. Только под настроение, «от нахлынувшего». Однажды, «загуляв» по весне, снова исчез на выходные в Никифоровку. Вернувшись, смурной и несчастный, что-то надрывно и невразумительно пытался рассказать о весенней деревне и безысходности жизни, о какой-то старой собаке… Через пару дней принёс в редакцию стихотворение.
* * *
Опять весёлая капель
приветствует начало марта.
А старый палевый кобель
стоит и смотрит виновато.
Какой уж год ему! какой,
а он никак не околеет.
Хозяин – тот махнул рукой.
Хозяйка старая жалеет.
Она в полдневный влажный дым
войдя болезненно и скупо,
поставит молча перед ним
жестянку каши или супа.
И разогнётся тяжело,
поглаживая поясницу.
А он в глаза глядит светло,
как будто хочет повиниться…
А капля, падая, свистит!
И мимо них с завидным рвеньем
петух за курицей бежит,
сверкая грозным опереньем!
Скромность собственного быта и неудачные попытки наладить личную жизнь внешне, казалось, мало тяготили поэта. Во всяком случае он не любил на эту тему всерьёз разговаривать. Но в его лирических стихах рана и боль человеческого одиночества всегда сквозила самым лютым и пронизывающим ветром.
МОСКВА – ТАМБОВ
Стучали небеса колёс,
рыдали каждым перегоном.
Вихлястый, дерзкий поезд вёз
людей, безумный лязг и гомон.
И у разбитого окна,
в которое метель летела,
сидела женщина одна,
во тьму кромешную глядела.
Не умолкал в вагоне крик.
И люди сталкивались лбами.
Непротрезвевший проводник
ругался скверными словами.
Его напротив, у окна,
которое заледенело,
сидела женщина одна.
Во тьму кромешную глядела.
Весёлый плач, печальный смех,
звуча, сплетались воедино.
И с полок сыпались на всех
оранжевые мандарины.
Но у разбитого окна,
расцвеченного огоньками,
сидела женщина. Одна.
Закрыв лицо своё руками.
Большой ребёнок и фантазёр Остроухов иногда вроде бы грезил по разным зарубежным экзотическим странам и мирам, но совершенно искренне признавался, что постоянно жить там ни за что, ни за какие «коврижки» не согласился бы.
ЭМИГРАНТ
1919 год.
Как-то раз проездом был в Италии
некий неизвестный господин.
Он носил ременные сандалии
и ходил по городу один.
А кругом плескалось море синее,
раскалённый воздух жёг виски.
Господин прикладывал усилия,
чтоб не задохнуться от тоски.
Всё сидел в прибрежном ресторанчике
и смотрел в открытое окно.
Наполняя хрупкие стаканчики,
вяло опрокидывал вино.
И смотрел, смотрел куда-то за море
сквозь венок оливковых ветвей,
словно видел огненное зарево
над далёкой Родиной своей.
Дни тянулись блёклые и пресные.
Жизнь не обещала ничего.
И грустили молча неизвестные
бывшие попутчики его.
Да и он, душою изнурённый,
глубже стал заглядывать в стакан.
И всё чаще трогал воронёный
и холодный, словно лёд, наган.
И однажды над толпою зыбкой
он поднялся, строен и высок.
Улыбнулся трезвою улыбкой
и рванул податливый курок.
Здесь случайно, хмурый, молчаливый,
находился местный прокурор.
Он салфетку скомкал и брезгливо
отвернул свой равнодушный взор.
Подозвав чернявого мужчину,
он сказал, почёсывая грудь:
«Разобраться. И найти причину,
почему он выбрал этот путь».
А наутро в светлом кабинете,
где в лепных амурах потолок,
тот мужчина коротко ответил,
дав на подпись небольшой листок:
«Поиски успехом не увенчаны,
обнаружили в карманах лишь
карточку красивой русской женщины.
Деньги. И билет в Париж…»
Альберт Зверев
Фото В. Говоровского
Если вам понравилась статья, ставьте лайк и подписывайтесь на канал «Притамбовье»