Его домашние вспоминали много лет спустя, что он не спал. Не мог – просыпался, даже когда измученный на несколько минут задрёмывал. Корней Иванович Чуковский жестоко мучился бессонницей. Пытался здраво рассуждать:
– Вот уже 4-я ночь, как я не сплю. Пробую писать, ничего не выходит. Совсем разучился. Что делать? Иногда думается: как хорошо умереть.
Он пил все лекарства, которые рекомендовали врачи, домашние ходили на цыпочках. Он писатель – семья живёт на те деньги, которые он зарабатывает пером. Его книги покупали взрослые и дети, он совмещал тонкий анализ поэтического мира Некрасова и весёлые сказки для малышей, и вдруг удар с самой вершины советского мира полностью разрушил такую добрую и весёлую жизнь семьи: газета «Правда» в 1928 г. публикует статью «О «Крокодиле» Чуковского», где автор громит и книгу о Некрасове, и детские стихи Чуковского. А то, что печатает «Правда», становится указанием для всех, но важнее всего то, что автор статьи – Н.К. Крупская, которая пишет, что приучать ребенка к такому вздору можно было в буржуазных семьях, но в стране победившего пролетариата нужно иное воспитание и другие книги.
Крупская объясняет свои мысли: «Вторая часть «Крокодила» изображает мещанскую домашнюю обстановку крокодильего семейства, приучает эту пошлость не замечать». Вывод беспощаден: «Я думаю, «Крокодил» ребятам нашим давать не надо, не потому, что это сказка, а потому, что это буржуазная муть».
Но кроме разгрома «Крокодила», Крупская обвиняет Чуковского в том, что хоть его «статья и пересыпана похвалами Некрасову, но сквозь них прорывается ярко выраженная ненависть к Некрасову». А это уже политическое обвинение, ведь Некрасов – один из немногих поэтов ХІХ в., советской властью признанных достойными доброй памяти.
Но удары по Чуковскому продолжаются: в 1929 г. журнал «Дошкольное воспитание» напечатал коллективное письмо родителей, чьи дети ходят в кремлёвский детский садик: «Мы призываем к борьбе с чуковщиной». Высокопоставленные родители утверждали, что всё это творчество не просто плохо, но и вредно, потому что «не отражает советской жизни»:
– У Чуковского и его соратников мы знаем книги, развивающие суеверие и страхи ("Бармалей" , "Мой Додыр"), восхваляющие мещанство и кулацкое накопление ("Муха-цокотуха"), дающие неправильные представления о мире животных и насекомых ("Крокодил" и "Тараканище").
Чуковского травили в газетных статьях, над ним издевались сатирики, его перестали печатать, а доброжелатели советовали написать Крупской покаянное письмо.
«У меня в семье были больные, я был разорен, одинок, доведен до отчаяния и подписал составленную бумагу. В этой бумаге было сказано, что я порицаю свои прежние книги: “Крокодила”, “Мойдодыра”, “Федорино горе”, “Доктора Айболита”, сожалею, что принес ими столько вреда, и даю обязательство: отныне писать в духе соцреализма и создам… “Веселую Колхозию”. Казенная сволочь Ханин, торжествуя победу над истерзанным, больным литератором, напечатал мое отречение в газетах, мои истязатели окружили меня и стали требовать от меня “полновесных идейных произведений”. В голове у меня толпились чудесные сюжеты новых сказок, но эти изуверы убедили меня, что мои сказки действительно никому не нужны – и я не написал ни одной строки. И что хуже всего: от меня отшатнулись мои прежние сторонники. Да и сам я чувствовал себя негодяем».
А дальше произошла трагедия: «И тут меня постигло возмездие: заболела смертельно Мурочка», – любимая доченька Чуковского, к неё костный туберкулёз, причём самое страшное – он развивается медленно, но упорно, на глазах родителей и прежде всего потрясённого отца – поражена одна нога, потом другая, потом появляется робкая надежда, ужасная – один глаз погибает, но зато можно спасти другой! И несчастный отец чувствует, что эта болезнь – ему кара за отступничество, за то, что отказался от своих книг – даже о Некрасове он перестал писать, обвинённый в том, что «мелкими плевками заслоняет он личность «поэта мести и печали».
Так Муха-цокотуха стала выразителем кулацкого накопления, а Мойдодыр – разносчиком суеверий.
Самое печальное – литератор Ханин, убедивший Чуковского написать покаянное письмо, вскоре был арестован и погиб в лагере. От идеологической гребёнки не было спасения.
Идея «великой борьбы во имя светлого будущего» требовала новых жертв.