Я заняла лавку в сквере. Напротив меня оказалась детская площадка, по правую руку харкающий хрыч (мерзко харкающий хрыч), по левую - мамочка со спящим дитя в коляске. На детской площадке - через клумбу и через дорогу - играли дети: мальчишка и две девчонки. Где мама или мамы девочек было не видно, а за мальчонкой попятам ходила стройная девушка.
Ветер шевелил листья на деревьях точь-в-точь как в деревне. Я пожалела этих девочек, что они проводят лето в душном и жарком городе. Но они так самозабвенно бегали, что моя жалость была глупой, с какой стати их жалеть, если им так весело.
Я сидела и ждала, когда откроется библиотека. Она открывалась в двенадцать, но без десяти была еще закрыта. Я услышала детские крики и подергала ручку. Там очевидно проводили детское мероприятие, но для взрослых храм мудрости все еще был недоступен.
Я сидела в тени и изучала солнечную сторону. Я смотрела на грязно-бежевый в пупырышку дом, обычную пятиэтажку, она выглядела заброшенной и пыльной. "Если бы балконы раскрасили в разные цвета, - подумала я. - Было бы веселее". Но потом вспомнила, что мой балкон точно такой же унылый, и мне никогда не приходила в голову мысль его покрасить.
Ребенок в коляске проснулся и сел. Насколько я могла разглядеть это был симпатичный блондинчик. Он посмотрел на меня, и я ему едва заметно улыбнулась. Мне не хотелось, чтобы мать думала, что я заигрываю с ее малышом. Мерзкое, неподходящее слово, но как иначе сказать, что меня по какой-то причине радует присутствие незнакомого карапуза в мире, в котором я сама боюсь заводить детей.
Мамочка с тонкими ножками и широкими шортами в складку (от долгого сидения) повезла коляску на детского площадку. Я осталась сидеть с харкающим мужиком. Баланс нарушился. Коляска въехала на площадку, а мама с мальчиком ушли.
В библиотеке у столов с компьютерами толпились люди. Я со своими книжками пристроилась в хвост. Заведующая прибегала из другой комнаты и рассказывала товарке, какая команда побеждает: синяя или красная. Очевидно, мероприятие еще не кончилось. Библиотекарша, женщина с постаревшем, но все еще миловидным лицом, долго удивлялась, какие же школьники здоровые, имея в виду их физические габариты. Из той, дальней комнаты, где проходила игра и куда бегала заведующая (именно она вела игру), я слышала громкие, но очень не интересные возгласы: Ломоносов, Пушкин, Лермонтов, Есенин, кажется даже Булгаков, Кремль, годы ВОВ - все самое базовое и лубочное, что каждый из детей мог с пол пинка списать из Интернета.
Миловидная библиотекарша медленно переоформляла билет. Женщина с седыми буклями сначала хотела отказаться от процедуры, а потом поняла, что без смены старого билета на новый, она не сможет взять книги и согласилась. Библиотекарша поминутно зависала перед компьютером с озадаченным выражением лица.
Мне пришло в голову, что стоять в очереди бессмысленно, но сначала нужно было отпроситься. Я всегда спрашиваю разрешение, даже когда понимаю, что можно. В этом заключается ритуал смены положения тела в пространстве, нельзя же вот так просто развернуться и уйти. Именно поэтому люди, обнаружившие, что они идут не в ту сторону, сначала останавливаются, секунду-две стоят на месте, а потом поворачивают, куда им нужно.
Получив формальное разрешение (одобрительный кивок), я бродила меж полками и изучала корешки книг. Читать не было желания, но и не было желания делать что-то еще, а что-то делать было нужно. Поэтому я скользила меж книг, как приведение.
Из "детской" вылетали приторные звуки, среди них можно было угадать слова "мир", "ответственность", "война - плохо", что стоять нужно на добре, а зло гнать взашей.
Меня мучил вопрос, а как дети будут различать добро и зло, если критериев особо не осталось. Попсовая певичка была очевидным злом, Зыкина добром. Уж если взращивать доброе, разумное, вечное, не стоило ли задуматься о выборе подходящей пашни. А если образовательные институты сдались на милость попсы, почему не поставить зарубежную. Она хотя бы не звучит так, будто кошке прищемили хвост.
Заведующая объявляла итоги конкурса. Детский гвалт и женский писк периодически прерывал мужской голос. Он призывал детвору к порядку, но довольно безуспешно. Женщина решила было заикнуться, что победила дружба, но дети возмущенно заголосили и, кажется даже, застучали ботинками по полу и руками по столам. Впрочем, может быть наоборот, я не видела.
Школьники требовали подсчета по баллам. Подсчет начался. Дама засчитывала даже зачеркнутые решения и сначала объявила третье место, потом стала тянуть время и сказала, что если она объявит второе место, то интрига с первым местом исчезнет сама собой. А время еще не вышло. Она что-то еще вещала им минут пять или десять, голосом уже гораздо более тихим, а потом объявила, что победила синяя команда. Тогда я еще не понимала, что белый, красный и синий цвет имеет символическое значение. Дети праздновали День России.
Школьники ревели от восторга (можно было идти домой) или переизбытка сладкого в организме (такое тоже было возможно). Дама поздравляла с победой, а мужик торопил ребят на выход. Заведующая перед выходом произнесла:" С днем России", но менее торжественно, чем подразумевала обстановка праздника. Мужик выдавил из себя что-то вроде "ЕЕЕЕ", но так скрипуче, что резануло слух. Дети никак на поздравление не среагировали и вывалились из здания.
Заведующая вернулась, тяжело опустилась на стул и сказала, что она как будто разгружала вагоны. А я подумала, так бывает, когда делаешь что-то без любви, через сопротивление.
А ведь мы все так живем, мы сопротивляемся, мы думаем, что это сохраняет нас, но на самом деле мы разрушаем себя. Я разрушаю себя, и они себя разрушают. Они еще улыбаются своими руинами, но за них говорит результат их работы, а точнее его отсутствие. Когда ты что-то делаешь через силу, через нежелание - это всегда впустую растраченное время и силы.
И дети - глупые и счастливые и мы, взрослые, умные и несчастные, - явно что-то делали не так, раз мир упрямо не хотел становиться ярким, чистым и звонким.