Наткнулась случайно на удивительную историю.
Летом 1845 года в аллее Царскосельского парка нашли младенца. Откуда он взялся и кто его родители — неизвестно. Но то, что нашли ребенка именно в Царском селе и отдали не в какой-нибудь приют, а на воспитание в приличную семью немецких дворян, не могло не дать повода для разных слухов и предположений. Говорили, что отец мальчика если и не сам император, то уж точно кто-то из царской семьи. Александр Фёдорович Отто, главный герой этой истории, старательно поддерживал легенду о своём таинственном, но исключительно высоком происхождении. А почти всю сознательную жизнь он посвятил другому знаменитому обитателю Царского села.
Александр Фёдорович был настолько преданным поклонником творчества Пушкина, что даже официально сменил фамилию — получил высочайшее разрешение императора Александра III называться Онегиным.
В 1882 году Александр Онегин перебрался в Париж. Примерно тогда же друг детства Павел Жуковский, сын поэта Василия Андреевича Жуковского, передал Александру Фёдоровичу бесценные сокровища — рукописи Пушкина, его посмертную маску, рисунки Василия Жуковского и Фёдора Бруни с похорон поэта. Всё это надо было где-то хранить, денег на отдельное помещение не было, и квартира Онегина на улице Мариньян, 25 превратилась в музей.
Сначала коллекция пополнялась только пушкинианой, потом появились письма, рукописи и книги с автографами других русских писателей. Музей, который Онегин ласково называл «музейчик», занимал всё свободное время Александра Федоровича и пространство в его квартире. К началу ХХ века только в библиотеке значилось больше 800 названий (а одно название может содержать несколько томов) — все прижизненные издания Пушкина, переводы его произведений, почти полное собрание литературы о Пушкине, изданной в XIX веке. А еще документы, рукописи, картины.
Театровед Абрам Дерман записал свои впечатления от встречи с Онегиным в 1911 году: «Когда я, войдя, представился и затем спросил у выжидательно глядевшего на меня хозяина, с какого места начинается собственно музей, он ответил, указав пальцем на простую железную койку в углу: — Вот кровать, на которой я сплю, — это не музей, а прочее — всё музей. Как ни был я молод тогда и неопытен, — пишет Дерман, — мне сразу стало ясно, что передо мной сидит очень, в сущности, одинокий человек. По виду он был горд, речь его дышала независимостью, в осанке его сквозило даже нечто надменное. Но сквозь всё это пробивалось какое-то застарелое и едкое чувство неоплаченной обиды. С уверенностью я не знаю до сих пор, в чём она заключалась, но проявлялась она, так сказать, универсально. В частности, Онегин, по-видимому, чувствовал себя обойденным как знаток творчества Пушкина».
А вот что вспоминала балерина Тамара Карсавина: «Политический эмигрант, суровый и неприветливый старик, представлял собой весьма примечательную личность...
Онегин жил в крошечной квартирке нижнего этажа на рю де Мариньан.
«Здесь ничего нельзя трогать», —такими словами встретил он меня у порога и стал показывать мне свою пушкиниану: портреты, посмертную маску поэта; великолепные издания его произведений, портрет Смирновой, которой поэт посвятил одно из своих прекраснейших стихотворений.
Мрачный, жалкий, одинокий, пользующийся репутацией скряги, он позволял себе есть только раз в день. В любое время года и в любую погоду Онегин ходил обедать в «Кафе де Пари», он всегда оставлял несколько кусочков сахара, подаваемых к кофе, и кормил ими лошадей. Все остальное время в окне его квартиры виднелся его склонённый над столом силуэт — он постоянно ждал посетителей, которые придут посмотреть его музей, но к нему приходили очень редко...» (Т.Карсавина, «Театральная улица. Воспоминания»)
Так одинокий, нелюдимый поклонник творчества Пушкина собрал первую и самую большую коллекцию пушкинианы. Наследников у него не было, родственников тоже, поэтому всё собрание музея и деньги, которые удалось накопить, Онегин завещал России, точнее — Пушкинскому дому в Петербурге. Договор заключили в 1909 году, а передача коллекции состоялась уже после смерти Александра Фёдоровича в 1925 году.
Тело своё он завещал сжечь, а прах развеять, чтобы ничего не осталось. Пришёл из ниоткуда, выполнил своё предназначение и ушёл в никуда.