В далёком 1995 году мне довелось побывать в Испании по туристской путёвке. Я посетил несколько городов на юго-западе Испании, в том числе один из крупнейших городов Испании – Севилью. Это очень красивый город, но сейчас речь не об этом.
После того как мы провели экскурсию по городу и завершили ее у домика Диего Веласкеса, группа расселась по лавочкам в небольшом парке, чтобы отдохнуть после очень интересной, но довольно утомительной экскурсии. Я же зашёл в небольшой книжный магазинчик, который находился неподалёку. Когда я рассматривал книги, в магазин вошла наша переводчица, которая переводила с испанского на русский пояснения нашего севильского гида, так как тот не владел русским языком. Мне её помощь была не нужна, так как к тому времени я довольно прилично владел испанским языком. Еще в СССР я окончил отличные платные двухгодичные курсы испанского языка при Мосгороно в Москве. Переводчица спешно подошла ко мне и сказала, что со мной хотят поговорить. Со мной? В Севилье? Я подумал, что она что-то перепутала, но оказалось, что это не так.
Как только я вышел из магазина, ко мне быстрым шагом, почти бегом, подошла маленькая пожилая седая женщина, одетая в чёрное, и стала что-то быстро и нервно говорить, оживленно жестикулируя руками и поднося их чуть ли не к самому моему лицу. Я не понимал ни слова из ее речи и даже не догадывался, о чём она говорит и чего она хочет. Единственное, что я понял, это то, что она говорит по-испански и чем-то сильно раздражена или обижена. На вид ей было лет семьдесят, но могло быть лет на десять больше или меньше.
Она была очень похожа на Долорес Ибаррури – известную испанскую коммунистку, которая после поражения испанских республиканцев в гражданской войне в Испании эмигрировала в Советский Союз и портреты которой были известны многим советским людям. Эта почтенная севильская сеньора продолжала говорить быстро и по-прежнему непонятно. Я постепенно пришёл в себя и, воспользовавшись первой краткой паузой в её речи, успел сказать: « Сеньора, извините меня, но я не понимаю, что вы мне говорите и чего вы от меня хотите». К моему большому удовлетворению, она меня поняла, и темп и громкость ее речи стали вдвое ниже. Теперь я стал понемногу понимать, что она говорит.
Выяснилось, что она потомственная коммунистка и является заместителем или помощником мэра города. Она возмущена недавними событиями в нашей стране, развалом СССР, а главное – изменой бывшего коммуниста Ельцина делу мирового коммунизма. Она сказала, что история не простит это предательство, а также немощь и трусость руководителей КПСС, в частности, Горбачёва, которые переродились из борцов за дело мирового пролетариата в трусов, предателей и соглашателей. Узнав, что рядом с ней находится группа туристов из России и что в ней есть человек, который говорит по-испански, она решила лично выразить своё возмущение. Более того, она на полном серьёзе попросила меня передать это свое мнение лично Ельцину и Горбачёву, причём подчеркнула, что это не только её личное мнение.
У меня было двойственное впечатление. С одной стороны, я был на стороне тех перемен, которые произошли в нашей стране в 1991 году, хотя к 1995 году определённая эйфория, которую в 1991 году испытали многие наши граждане, стала потихоньку улетучиваться. С другой стороны, я был поражен и испытал уважение к темпераменту и верности коммунистическим идеалам этой пожилой испанки, которая не постеснялась и не побоялась высказать своё мнение совершенно не знакомому ей русскому. Тем не менее, я сказал ей, что я её понимаю и уважаю её взгляды, но всё же заявил, что я придерживаюсь других взглядов и оценок. Я сказал ей, что думаю, что знаю нашу страну и ситуацию в СССР и России изнутри и лучше, чем она, и, может быть, поэтому я оцениваю эту ситуацию по-другому. Она несколько удивилась тому, что я сказал, но заявила, что я её нисколько не переубедил, и ещё раз попросила – нет, потребовала, чтобы я передал это её мнение именно в тех терминах («cobardes y traidores» - «трусы и предатели») и лично Горбачёву и Ельцину. Я, сдерживая улыбку, обещал ей, что выполню ее просьбу, и она ушла, удовлетворенная тем, что сумела лично высказать своё мнение человеку из России.
Тогда я был уверен, что она, наверное, никогда не бывавшая в СССР и знавшая о СССР и внутренней ситуации в СССР только по статьям «Правды» и другим официальным источникам, неправильно оценивает ситуацию и ошибается в политической оценке перемен в нашей стране. Но сейчас, через 25 лет после той встречи я всё чаще и чаще думаю о том, что те перемены фактически были началом нашего пути к теперешней, мягко выражаясь, безрадостной ситуации. И если бы мы знали, к чему, в конечном счёте, приведут те перемены, то, наверное, мы не так им тогда радовались бы!
А может быть, та пожилая испанка была в чём-то права?