Голодные, мы вернулись в свой район. Все заведения закрылись или почти закрылись. Так что мы поужинали в арабской забегаловке холодным фалафелем и картошкой-фри. Посасывая белое вино, я засыпал, рассортировывая в голове впечатления. Настя уже спала.
Утро мы негласно решили посвятить сексу. Оргазм в Париже, что может быть романтичнее? Секс был необходим, он сгладил острые углы, — а дрязги в дороге абсолютно неизбежны, — сделал нас счастливыми и отдохнувшими. Целый день мы провели в согласии. После чек-аута нам разрешили оставить вещи в отеле. Горничная оказалась женщиной из Молдовы. Комната была размером метров девять. В ней не нашлось никакого подноса, поэтому мы сняли со стены план пожарной эвакуации — бумажку под стеклом в рамке. Мы разложили на нем хлеб и сыр, а вино разливали в пластиковые стаканы.
Карнизы окон напротив, в маленькой улочке, утыканы шипами. Также шипы на парапетах. Догадался: чтобы не садились птицы и не гадили. Гениально и просто. Жестоко. Потом я видел то же самое на вокзале в Барселоне. В России пока не так жестоко.
В их метро поезда совсем не шумят; водители ездят без формы и с расслабленным видом. Общий вид подземелья — ничего похожего на наше. Не сталинское, давящее соцреализмом и застенками КГБ. А яркие легкие цвета, уютный дизайн.
Выходим на Монмартре и идем к «Бато-Лавуар», где когда-то жили Пикассо и Аполлинер, и Ман Рэй. То было когда-то общежитие для бедных интеллигентов с единственным краном и туалетом. Здание так расположено, что над мостовой торчит только верхний этаж, а все, что ниже — где-то под холмом Монмартр. Сам холм изгибается довольно круто. Мы дошли по рю Лепик до ресторана «Мулен де ла Галетт», — запечатленного многими выдающимися художниками, — а потом и до кафе «Две мельницы», где работала Амели Пулен. Кафе изнутри розовое, как молоко с какао; табачный отдел с Жоржеттой уже убрали, а возле уборной придуман мини-алтарь с фотографией Амели и садовыми гномами. Очень мило.
Хрустя багетом и потягивая грушевый сидр, мы снова добрели до Пигаль. Как бы невзначай кто-то из местных noirs предложил мне марихуаны (еще упоминался cocaine и что-то неразборчивое). Я отказался, решив подождать Амстердама. (Уже потом, в ноябре, флики задержат здесь рок-н-ролльщика Пита Доэрти — лондонский гедонист попадется на покупке кокаина.)
…И мы решили наконец прокатиться на местных самокатах. Это оказалось нетрудно, нужно было лишь установить приложение и считать QR-код. Удивительная машинка сама повезла нас легким нажатием на кнопочку, разгоняясь почти до 20 км/ч! Порой велодорожки переходили в брусчатку (от чего обе челюсти стучали канканом), а порой исчезали совсем. Было очень задорно мчаться на юг, вдоль канала Сен-Мартен с ветром в голове и ощущением победителя, — хотя бы не на коне, а всего лишь на самокате!
Мы добрались до кладбища Пер-Лашез и миновали ворота. Кладбище это в XX аррондисмане — музей надгробной скульптуры. Знаменитостей на нем лежит тьма, а мне хотелось на могилу к Джиму Моррисону. Склепы и усыпальницы выделаны с такой архитектурной разборчивостью, что весь погост напоминает низенький город. Только он тихий, а прогулки вдоль холодных могил, шелест вязов над головой и вековечные булыжники под ногами дают понять, что это — город мертвых. Слышен говор на разных языках. Вот памятник Фредерику Шопену со свежей розой в руке... Под землей лежит более миллиона человек — в основном, цвет французской культуры за 200 лет. И как красиво лежат!
Могила Джима нашлась без особых проблем. Доступ к ней огорожен, чтобы, видимо, совались не все подряд — а лишь те, кто решится перемахнуть заборчик. Там свежие цветы, шумит клен, и странное ощущение: полубог с пластинок the Doors, Дионис, проклятый бунтарь — лежит здесь, в безмолвном месте, не в силах больше пошевелить и пальцем. Падший атлант, обглоданный до костей. И мы стоим здесь. Ветер и солнце… Совсем как везде… Как всегда.
(Продолжение в следующем посте)